Может ли гомо экономикус быть счастливым? Даниэль Коэн (Daniel Cohen) сомневается в этом, рассматривая сомнения и страдания человека, упивающегося своим несчастьем в современном обществе изобилия. Его книга «Гомо экономикус - (заблудший) пророк новых времен» (Homo economicus, prophète (égaré) des temps nouveaux), по-видимому, сводится к мысли о том, что «раньше было лучше».
Автор опирается на множество разнообразных исследований, которые демонстрируют, что современного человека одолевают сомнения, скука и страдания. Франция, как нам известно, вышла на первое место в мире по употреблению антидепрессантов, а количество попыток свести счеты с жизнью среди людей в возрасте от 15 до 25 лет растет ужасающими темпами. По данным Всемирной организации здравоохранения, от депрессии страдают 350 миллионов человек. В их числе наверняка есть сколько-то французов.
В то же время, если объективно взглянуть на вещи, мы не испытываем ни в чем недостатка: мы едим досыта, живем дольше, лайкаем на Facebook и платим за сеансы у психоаналитика. 70 лет назад французы ели похлебку из брюквы, болели сифилисом и легко могли получить пулю. Вот объективные данные.
Тем не менее, даже если у вас «объективно» есть причины для счастья, на деле этого недостаточно. Наша жизнь до сих пор усеяна страданиями. Даниэль Коэн справедливо подчеркивает возросшую возможность увольнения и развода, подрывающую жизненные ориентиры глобализацию, усиление источников стресса, время, которое мы проводим перед экранами телевизоров и компьютеров или в одиночестве, угасание гражданской позиции. Говорит он и об опасности исчезновения нашей цивилизации, которой угрожают самые разнообразные кризисы, от финансов до экологии.
Золотой век
Действительно ли реалистичен этот тяжкий крест 2012 года? Да, если сравнить его с легендарным «ставным тридцатилетием»:
«С точки зрения 1950-х и 1960-х годов Америка и Европа в те времена достигли нечто вроде золотого века, когда богатства распределялись справедливо, а страна опиралась на крепкий как в экономическом, так и духовном плане средний класс».
Такие идеализированные взгляды на прошлое отнюдь не новы: вспомните о «Вчерашнем мире» (Welt von Gestern) Стефана Цвейга (Stefan Zweig). Вообще, каждый старик будет вспоминать о временах молодости, как о золотом веке. Даниэль Коэн также (немного) приукрашивает эти времена братания белых и синих воротничков. Как бы то ни было, старый мир давно исчез, а обещанное им ретроспективное счастье, безусловно, настолько же призрачно, насколько и ложно.
Но неважно: к счастью мы стремимся сейчас. И достичь его оказывается сложнее, чем кажется.
«Современный человек стремится к независимости, свободе реализовать достойный его ожиданий замысел. Но на его пути встречается неожиданное препятствие: соревнование с другими».
На это соперничество накладывается и бесконечный экономический кризис. Неравенство растет, и у потерявшего опору гомо экономикуса растет беспокойство насчет общества, которое подтачивает ощущение горечи и разочарования. Обещанное счастье ускользает от него, становится чем-то труднодостижимым. Вопрос: если неравенство вызывает страдания, может быть, равенство в таком случае приносит счастье? Попытаемся дать на него подробный ответ.
Макс Вебер в моде
Но давайте вернемся к неравенству, в первую очередь в плане доходов. Автор совершенно справедливо подчеркивает, что «обещания постматериалистического общества звучат уже очень давно, но так ни к чему и не привели». Большинству до сих пор с трудом удается свести концы с концами каждый месяц, особенно с ростом не подлежащих сокращению расходов (жилье, вода, энергетика, страховка, налоги…).
В то же время, что довольно интересно, автор говорит о возникновении «культурного» равенства, которое представляет собой результат демократизации досуга. С учетом «обуржуазивания» рабочих «сегодня стоило бы говорить о «пролетаризации» богатых с точки зрения их менталитета».
Различия здесь сходят на нет:
«Стремление нуворишей к «высокой культуре» исчезает. Сегодня богатства достаточно самого по себе».
Причем главное здесь даже не зарабатывать много денег, а демонстрировать это. Протестантская этика становится пережитком прошлого.
Такая «конечность» желания, без сомнения, стала одним из главных символов нашего времени: ничто больше уже не кажется нам запретным. У нас есть все. Показное возмущение евроскептиков после объявления лауреата Нобелевской премии мира недвусмысленно говорит о том, в каких избалованных детей мы превратились. Избалованных миром, богатством, удовольствием, здоровьем и жизнью.
Рождественские подарки
Еще один пример. Подарки на Рождество должны быть как можно «толще». «Мне на Рождество давали апельсин, который я ела несколько дней», - рассказывала бабушка (понятное дело, она все же несколько преувеличивала).
Это было менее века тому назад. Те, кому сейчас 20 лет, уже не услышат подобных рассказов - их дедушки и бабушки были розовощекими плодами «бэби-бума». Как бы то ни было, разве сегодня ребенок, который остервенело вскрывает под елкой коробки с подарками и даже несколько пресыщен свалившимся на него изобилием, действительно счастливее?
Да, так и есть.
Этот ребенок счастливее, потому что его меньше бьют, он проводит больше времени в школе (и не натирает каждое утро ноги в деревянных башмаках, целый час добираясь туда), больше играет, не останется сиротой (например, отец погиб на войне, а мать - во время родов) и сможет выбрать для себя жизнь. Конечно, он может пережить подростковый кризис, впасть в депрессию, страдать, сидеть без работы и даже вскрыть себе вены. Никто этого не отрицает. В любом случае, счастья в его жизни неизмеримо больше, чем у ребенка, который родился в 1900 году.
Причиной тому стало социальное государство, а также технический и экономический прогресс. Пусть он сам этого не осознает, но обеспечение обществом целого ряда жизненно важных потребностей (пенсия, вакцины, школа…) дает ему возможность для того, чтобы устроить жизнь. У нас есть время. Свободное время.
Жизнь одинокого счастья?
Так, может быть, в этом и все дело? Бывает, что наедине с собой гомо экономикус теряется. Мы проводим слишком много времени в интернете и перед телевизором, считает Даниэль Коэн. И это наша главная беда?
По данным исследования, «проведенное в интернете время зачастую соотносится с одиночеством и приносит меньше удовлетворение», чем встреча с друзьями. Получается, это несчастье вызывает привыкание, а все мы по сути - мазохисты? Я предлагаю противоположную гипотезу: мы получаем от этого удовольствие, и поэтому так будет продолжаться и дальше.
Эгоизм разъедает общественные связи, пишет он, от гражданской позиции, до отношений внутри семьи. В США «в семейной жизни все большее место начинает занимать одиночество. Всего лишь треть семей говорят о том, что едят все вместе (20 лет назад их было 50%)».
Здесь опять-таки хотелось бы задать встречный вопрос: приносит ли по-прежнему счастье обед в кругу семьи? В кино неоднократно высказывались сомнения по этому поводу. Так что пойдем против традиций: эгоизм - это тоже счастье.
От ВВП к ВВС
Пришло время для более глобальных размышлений. Вот, что говорит нам автор насчет внутреннего валового продукта:
«Разве счастье - это не более важный критерий для государственной политики, чем производимые богатства?»
Так, может быть, нам стоит перейти от внутреннего валового продукта к внутреннему валовому счастью, от ВВП к ВВС? Все это чисто французская тенденция - стремление найти государственный ответ на личностные вопросы! С такой точки зрения ВВС может стать чем-то вроде соски социального государства для нас, неразумных детей, которые изо всех сил вцепятся в нее, чтобы быть счастливыми.
Сама мысль о том, что государство позаботится о моем счастье… как бы это сказать… немного тревожна. Хотя Даниэль Коэн подчеркивает «добровольную зависимость» (через социальные) сети, в результате которой мы постоянно выставляем себя напоказ перед другими, он практически не анализирует растущий вес государственных служб в личностной сфере.
Как можно игнорировать парадокс либерального мира, в котором государство, особенно во Франции, все больше и больше вмешивается в личную жизнь? Сейчас ничто больше не может ускользнуть от его бдительного взгляда и заботливого стремления сделать нас счастливыми.
Государство наблюдает, сопровождает, направляет, ограничивает нас в еде, сексуальной жизни, отдыхе. Оно говорит нам не курить, пить побольше воды на жаре, пользоваться презервативами и съедать по пять фруктов и овощей в день. Музыкальные фестивали, пляжи, белые ночи… оно даже говорит нам развлекаться. Быть счастливыми. Одновременно с этим оно потрясает угрозами, от которых нас нужно защитить при том, что мы никогда еще раньше не жили так хорошо. И вот мы с вами одновременно в опасности и безопасности, счастливы и несчастны.
Мишель Шнайдер (Michel Schneider) окрестил «большой мамочкой» это удивительное стремление государства окружить нас заботой, отказываясь от своих «королевских» и куда более «отцовских» функций. Как любящая мать, государство хочет самого лучшего для своих воспитанников: «уничтожить зло, изоляцию, половые различия, расизм, труд, болезни…»
Политики не остаются в стороне и придерживаются все более сочувственной риторики. Но в то же время и бессильной, так как «государство не может всего», отмечают его представители. Что бы ни думал на этот счет Олланд, государство никогда не даст нам любви и не станет залогом нашего счастья. Потому что мы испытываем вечную неудовлетворенность и, как капризные дети, будем критиковать государство за его дальновидность (птичий грипп) и недальновидность (летняя жара).
Каждый новый iPhone подтверждает правоту Шопенгауэра
Гомо экономикус должен искать счастье в другом месте, в формировании и направлении свой потребности. Счастье - это нечто несуществующее, неощутимое, мимолетное. Прекрасно видно лишь само желание, которое постоянно меняется и приобретает новые формы. Философы предлагали для всего этого свои «решения».
Некоторые полагают, что нам нужно удовлетворить определенные желания, другие - что нам нужно от них отказаться. Но можем ли мы совладать с нашими желаниями в 2012 году? Характерное для современного мира безудержное потребление сопровождается странной угрюмостью. У гомо экономикуса появилось что-то шопенгауэрское:
«Всякое желание возникает из потребности, то есть из нужды, то есть из страдания. Последнее прекращается с удовлетворением, и все-таки на одно удовлетворенное желание остается, по крайней мере, десять отвергнутых, и, кроме того, стремление продолжительно, требования бесконечны, удовлетворение же кратковременно и скупо отмерено. Но даже и окончательное удовлетворение – только мнимое: исполнившееся желание сейчас же уступает место новому; первое – это осознанное, а последнее – еще не осознанное заблуждение».
То, к чему мы совершенно безразличны сегодня, привело бы в восхищение наших предков, но с этим ничего не поделать. История Орфея научила нас не оглядываться назад. Но хорошо ли это? Наши шаги направляет желание, а иногда и зависть, и мы искоса посматриваем на наших соседей. Мы хотим равенства, но предпочтительно для других, оставляя для себя все большее удовлетворение: больше денег, больше любви, больше времени, больше удовольствия… Причины нашего несчастья кроются также и в постоянном сравнении, но все это отнюдь не ново.
Мы все Фредерики Моро
Мне кажется, я знаю источник нашего «несчастья»: мы по своей сути решительно и окончательно посредственны. Наилучшим образом наша посредственность была отражена у Флобера. Будь то любовь (Эмма Бовари) или знание (Бувар и Пекюше) - у него все обманчиво. Что, тем не менее, вовсе не мешает жить. Бувар и Пекюше потерпели во всем неудачу, но ведь и все попробовали. Мадам Бовари кончает с собой, но ведь она любила.
У меня есть слабость к роману «Воспитание чувств», главный персонаж которого осознанно губит свою жизнь. Более того, Фредерик Моро наблюдает за тем, как его жизнь катится в пропасть, не испытывая при этом особого расстройства.
Шопенгауэр говорит нам о жизни, которая болтается между скукой и страданием. Это, безусловно, так, но стоит разбавить все это и флоберовской насмешкой. Пришло время бороться за счастье посредственности.
