Пару минут назад я сделал себе завтрак. Выглядел он так красиво, что я сфотографировал его айфоном, обработал инстаграмом и повесил на свою страницу. Я гордо улыбнулся, взял в руки ложку и вдруг понял, какую непоправимую ошибку совершил. На снимке четко видны два симпатичных очищенных от скорлупы яйца «в мешочек» с сочными желтыми желтками. Рядом - два разрезанных пополам помидора черри, маринованный огурец и десятисантиметровый кусок копченой куриной колбасы. Все это выложено на белую тарелку, стоящую на сосновом столе. Так я послал в мир известие, которое заткнет мне рот почище анонимок из архивов Института национальной памяти.
Объясню вам все по пунктам, кое-где преувеличивая, хотя, кто знает, не наоборот ли, не придавая должного внимания тем аспектам, о существовании которых я, возможно, не имею понятия. Итак, из-за этой банальной фотографии я никогда не смогу публично заявить, что я вегетарианец. Я не смогу сказать врачу, что слежу, как он мне велел, за холестерином, а людям, что я вообще не завтракаю. Я не смогу наврать кому-нибудь, что у меня современная мебель, что я голодный рокер, валяющийся в окурках (на моем столе нет пепельницы). Рядом с тарелкой стоит солонка, поэтому я не смогу убедить ни единого кардиолога, что меня волнует профилактика гипертонии (соль я давно не использую, а солонка оказалась в кадре случайно).
По фотографии видно, что у меня деревянный стол и приборы с деревянными ручками, на которых наверняка кишат бактерии. Если бы снимок увидел Шерлок Холмс, он смог бы подсчитать по годовым кольцам, сколько лет столу, в какой стране выросла сосна, из которой он сделан, а отсюда уже один шаг до вывода, что я купил его в известной немецкой фирме. Если пойти дальше, можно проверить в интернете, сколько такой стол стоил, то есть, каково мое финансовое положение. Я не смогу «прогнать» кому-нибудь, что в ноябре 2012 года в Варшаве не светило солнце, мало того, ребята из торуньской обсерватории по углу падения лучей из окна высчитали бы до минуты, в котором часу это было. Так что мой лицейский приятель Антони Мачеревич (Antoni Macierewicz) мог бы на раз-два узнать, во сколько я встаю и принимаю пищу.
Несколько лет назад кто-то принес мне одну очень старую фотографию, на ней мне 17 лет и я, пьяный вдрызг, сплю в обнимку с гитарой. Весьма символично. Ссылаясь на эту фотографию, я могу сейчас рассказывать, что всегда любил музыку и одновременно вел разгульный образ жизни. Для биографии рокера - это нечто вроде боевых шрамов. На другом снимке я в начальной школе, пересекаю финишную черту забега на 60 метров. Никаких проблем: я действительно был юным спортсменом. Но мне уже никогда не удастся рассказать, что я был быстрее всех, потому что на фотографии я только третий.
У меня не так много фотографий юных лет, так что ни грешков, ни успехов особенно много вплыть не может, и это плюсы моего поколения. Должна же оставаться какая-то завеса тайны. Сейчас так уже не получится. Каждый день все фотографируют друг друга. От правды не убежишь, как не старайся. А если в один прекрасный день кто-то станет знаменитым, снимки с его изображением станут бесценными, и кто знает, не сломают ли ему жизнь. Будущий кандидат в премьер-министры, Папы римские, профессора, писатели или моралисты должен быть все время настороже, хоть это и трудно, когда тебе всего 12-16 лет. Однажды весь мир увидит, как он целовался с кем-то в углу, как его не касались заявления о трезвости, да и о глубокой вере в Бога тоже - вот он тут, в наряде сатаниста. Найдется видео, на котором видно, как он дал пинка собаке, ударил другого ребенка, хватал девчонок за ляжки, ругался матом, курил травку, валялся в кровати с несколькими партнерами, превышал скорость на автомобиле. Будущая монашка может сейчас бегать по школе в чулках в сеточку, понимаете? Сегодняшнему Ромни, который божится, что за 65 лет (столько ему сейчас) он не выпил ни капли алкоголя, пришлось бы внимательно следить за своими словами. Кто-нибудь щелкнул бы его с банкой пива когда-то в Стэнфордском университете, и все - никакого баллотирования.
Прекрасный оппозиционер Збышек Янас (Zbyszek Janas), которого коммунистические ищейки выслеживали несколько лет с первой ночи введения военного положения, рассказывал мне как-то, что опасаясь прослушек, он разговаривал со знакомыми (и со своей женой на тайных встречах) в секретном убежище, записывая вопросы и ответы на бумаге, которая сразу же сжигалась. Сейчас времена уже не те. Кто знает, нельзя ли по звуку стержня или шуршанию тлеющего листа распознать тип бумаги, марку ручки, цвет чернил, длину фраз или форму букв. Вы скажете, что я преувеличиваю, но если бы кто-то сказал мне 30 лет назад, что телефоном (а был он тогда большим, дисковым, в черном бакелитовом корпусе) можно сфотографировать в магазине ботинки и сразу послать снимок по воздуху жене, я бы решил, что он свихнулся. Так что я говорю вам: бойтесь дня грядущего.
Збигнев Холдыс - музыкант, композитор, сценарист, поэт и журналист.
