Этот текст не касается непосредственного развития ситуации в секторе Газа в настоящее время, он просто описывает, каково это – сидеть в помещении, полном представителей ХАМАСа, которые пытаются выяснить, кто вы, что вы здесь делаете и не относитесь ли вы к числу произраильских любопытных товарищей. Эта история произошла приблизительно год назад.
Уже почти обеденное время, и по улицам мчатся десятки старых автомобилей самых разных марок. Их водителей объединяет желание отвезти всех туда, куда им надо, и как можно быстрее. И хотя на дверцах машин есть величественная надпись «Тaxi», все это, скорее, общественный транспорт «палестинского типа». Газа - место проклятое и восхваляемое. И вот я стою здесь в дорожной пыли и жду какого-нибудь транспорта. У меня нет паспорта. Боевики ХАМАСа из-за кратковременного изменения внутренних правил вчера забрали его у меня на пограничном переходе Эрез, то есть - при входе в сектор со стороны Израиля.
За шекель можно уехать куда угодно внутри Gazа city. Одна из множества машин, в конце концов, останавливается и везет меня и Омара, моего сопровождающего и переводчика, в Министерство внутренних дел. Мы проезжаем пространство, где работают бульдозеры, во многих местах видны развалины обгоревших строений. «Здесь было несколько правительственных зданий. До того, как израильтяне их разбомбили. Большинство было построено на разные дотации и на помощь Европейского Союза и других организаций», – сообщает мне Омар. Но он тактично забывает добавить, что израильская акция была спровоцирована атаками боевиков из Газы на юге израильского государства. Или, может быть, это был ответ на последний ответ на ответ предыдущий? Сложно сказать, сомневаюсь, что в этом - спустя годы боев - кто-то еще разбирается.
Здание министерства выглядит новым, но над ним все еще продолжают работать. Угрюмые мужчины в черной форме после проверки пускают нас внутрь. Моя первая настоящая встреча с ХАМАСом наполняет меня нервным чувством страха и неуверенности. Это в какой-то степени, как первый секс, только без удовольствия. Ведь речь идет об организации, которая для большинства – террористическая и потенциально очень опасная для журналистов с израильской аккредитацией. Мне вспоминается итальянец Витторио Арригони, в отличие от меня - ярый пропалестинский активист, которого год назад местные военные повесили в подвале.
Мы проходим мимо ряда кабинетов и только через несколько минут, наконец, находим нужное нам помещение. Мужчина, сидящий за столом, будет принимать решение о моем непосредственном будущем. Омар здоровается за нас двоих и сразу же пускается в объяснения. Арабский я не очень понимаю, и единственное слово, значение которого я знаю и которое постоянно повторяется, это «журналист». То бурная дискуссия, то простая дружеская беседа развиваются на моих глазах, сменяя друг друга, уже почти час, или дольше. Вдруг раздается голос одного из присевших мужчин: «Вы говорите по-французски или по-английски?» Находясь в несколько шоковом состоянии, отвечаю, что лучше английский. Он минуту колеблется, но потом начинает задавать вопросы. Присоединяются и остальные. Омар немного нервничает, и я вместе с ним. Я не вполне уверен в том, что он им сказал, может, он запаниковал и в чем-то соврал. Это может плохо кончиться для нас обоих.
«Я хочу немного посмотреть на оккупацию, блокаду и на ваш фалафель», – я пытаюсь легко шутить, но у меня не очень получается. Разговор пока движется в безопасном направлении. До той минуты, когда мы подходим к политике. Легкие намеки и жалобы на локальные проблемы сменяют прямые вопросы. «Что ты думаешь о бен Ладене?» - спрашивает меня Абдула, младший чиновник, единственный, кто представился. И тут я, действительно, оказываюсь на тонком льду. Мой мозг работает на полные обороты, я пытаюсь не дать однозначный ответ и в то же время родить что-то, имеющее смысл. «Мы можем его поставить перед флагом с пистолетом у виска и дать ему прочитать какое-нибудь заявление, – совершенно спокойно и серьезно говорит мужчина на хорошем английском. – Раз он хочет обратно свой паспорт». Вдруг в помещении воцаряется полная тишина. Омар заметно побледнел, остальные смотрят мне прямо в глаза. Подобные видеозаписи я уже видел, и они заканчиваются не слишком оптимистично. Я думаю, что же теперь делать. Запасные планы типа «беги, пока в тебя не попали» кажутся не слишком умными. Мозг бешенно работает и ищет какое-то словесное решение, какие-то спасительные слова… Тут все чиновники как заржут. «Не бойся, мы же не какие-то террористы, мы же - ХАМАС», – объясняет один из них и хлопает меня по спине. Прекрасная шутка! Если таких шуток сегодня будет несколько, я скоро поседею. Еще пару минут продолжались вопросы о ФАТХе и об Израиле. У меня уже заканчивались словесные обороты и витиеватые ответы, когда появился главный чиновник и сказал, что все в порядке. Мне вернут паспорт, и мы сможем идти.
Как только я вышел на улицу и почувствовал песок под ногами, мне стало хорошо. Свободный, хоть и относительно, но главное – живой. Омар, постепенно приобретая нормальный цвет лица, делает пару звонков. Мы в общей сложности задержались надолго, уже сильно за полдень, то есть, уже пришло время нормально поесть и выпить чаю. Мы сидим в кафе, я улыбаюсь. У меня опять есть мой паспорт, и мне хорошо… «Нам надо найти какое-то место, где ты останешься сегодня на ночь. Ночевать у меня уже не получится, я боюсь за семью», – обрывает мои приятные раздумья мой провожатый. На его лице - опять страх.
Блог читателя журнала Respekt
