Современная дипломатия стала чем-то вроде дружеской посиделки

В чате 21 декабря преподаватель парижского Института политических исследований Бертран Бади (Bertrand Badie) проанализировал изменение позиции западных дипломатий в свете кризисов в Сахеле, Палестине и Сирии.


Bonn: Стоит ли останавливаться на этой альтернативе (тупик или противоречия)? Может быть, нам лучше говорить о достижениях? Почему вы столь пессимистичны насчет дипломатии западных стран?
Бертран Бади: В любом случае по этим трем вопросам сложно говорить о каких-либо успехах.

В действительности меня поражает противоречивая обстановка во всех этих трех кризисах: большая часть западного лагеря проголосовала за признание палестинского государства. В то же самое время западные дипломатии не стали чинить препятствий для колонизационной политики Израиля, которая как раз таки все больше подрывает жизнеспособность будущего государства. Точно также в условиях ливийской драмы Запад сделал выбор в пользу радикального вмешательства, которое вышло за границы резолюции 1973 и в некотором роде лишь обостряет его бессилие и пассивность перед лицом сирийского кризиса.
 
Что касается Сахеля, Запад стремится восстановить суверенитет Мали на всей территории государства, однако осознает невозможность прямого вмешательства. Таким образом, он пытается переложить основную часть работы на армии африканских стран, которые плохо подготовлены и экипированы для выполнения такой задачи.

Все эти противоречия заводят ситуацию в тупик. Мне кажется, что они объясняются скорее даже не ошибками или просчетами, а попросту пробелом в восприятии того, чем является сегодня игра на международной арене. Мы продолжаем расплачиваться за отсутствие анализа произошедших с 1989 года преобразований.

Pierre G.: Чем объясняется нынешняя осторожность Запада в ближневосточных вопросах? Что это - проявление внутренних противоречий дипломатии, которая стремится объединить продвижение «правозащитнических» ценностей и защиту стратегических национальных интересов?
Бертран Бади: Это, скорее всего, лишь часть вопроса. Кроме того, стоит сразу же отметить, что с самого начала дипломатию прав человека окружает невероятная двусмысленность. Повсюду в мире, а не только на Ближнем Востоке, понятие прав человека неразрывно связано с выходящими за их рамки политическими решениями.

В некоторых ситуациях права человека и дипломатия усиливают друг друга, тогда как во многих других случаях противоречие все равно сохраняется и лишь изредка снимается в пользу защиты основополагающих прав. Однако противоречия вокруг палестино-израильского конфликта на этом не останавливаются. Необходимо принять во внимание еще три других фактора. Во-первых, это странное отношение Запада к еврейскому народу, которое заставляет его забыть о правах палестинцев, оказавшихся в подчиненном положении.

Второй момент: западная дипломатия ошибочно заносит Израиль в ее собственный «лагерь», играя одновременно роль судьи и одной из участвующих в процессе сторон.

Солидарность с Израилем проистекает из приверженности общим интересам и ценностям, что потенциально вызывает отторжение палестинцев или даже враждебность в их адрес.

В-третьих, западные дипломатии на самом деле постепенно приспособились к политике статус-кво на Ближнем Востоке, который они считают более выгодным для себя, чем изменение положения дел в результате успешных переговоров. Как это всегда бывает в ситуации с непонятным исходом, бездействие кажется наименее затратной позицией, по крайней мере в краткосрочной перспективе. В более отдаленном будущем уравнению явно не хватает ясности.
 
Гость: Не кажутся ли вам немного наигранными разговоры о «западном лагере» во главе с США, который сформировался приблизительно в момент распада СССР, и об ультранационалистском курсе Израиля, восходящем ко временам соглашений в Осло? Может быть, стоит лучше оперировать понятием многополярного мира, в котором взаимодействуют между собой то сходные, то разнонаправленные экономические интересы?
Бертран Бади: Я совершенно согласен с вами в том, что понятие западного лагеря может показаться слишком узким (особенно с учетом определенных моментов), и что оно плохо согласуется с эволюцией общества в европейских и североамериканских странах, которые, если судить по опросам, все больше осознают лежащие между ними отличия.

Как бы то ни было, в нашем «постбиполярном» мире было сделано все, чтобы прочно закрепить понятие западного лагеря. Мы видим это в НАТО, организация пережила холодную войну и мирное сосуществование. Оно по-прежнему занимает видное место в дипломатических заявлениях и процессе принятия решений во внешней политике по обоим берегам Атлантики. Стоит отметить, что во время каждого кризиса совместные усилия в дипломатической и военной сфере дают толчок идее Запада, несмотря на все условности. Достаточно лишь вспомнить, как все было во время операции в Ливии… стратегию в Афганистане… или позиции государств по Ирану.

Вы абсолютно правы в том, что такая западная отсылка в отсутствии советской системы является совершенно искусственной и ограничительной, служит источником напряженности, а иногда даже военных конфликтов. Тем не менее, она существует, и ее упрямо придерживаются большинство дипломатов.

Это одна из многих причин, по которым я предпочитаю не говорить о «многополярном» мире: на самом деле иллюзорная однородность понятия «Запад» охватывает глобальную деполяризацию мира, которую мы не решаемся признать, так как в таком случае нам не понятно, как выстраивать систему мирового руководства.

Jérôme: Может быть, западные дипломаты наоборот показали стойкость в своей реакции на новые задачи и новые формы протестов, которые, с одной стороны, связаны с арабскими революциями (это отражается, например, в поддержке сирийских мятежников), с другой -  с подъемом терроризма на всей территории Сахеля (вовлечение Экономического сообщества стран Западной Африки и непосредственных соседей Мали в процесс поиска решения)?
Бертран Бади: Подобный вывод кажется мне не слишком логичным. Если рассматривать «арабскую весну», здесь, как мне кажется, можно вынести для себя два очень отличных друг от друга вывода. Прежде всего, это касается отсрочек и колебаний со стороны западных дипломатий, которым не удалось в полной мере понять, что происходит в арабском мире, и занять четкую позицию по поводу смены режима в Тунисе, Египте и Йемене, а также репрессивной борьбе с этим процессом, как это было в Бахрейне.

Когда этим дипломатиям нужно занять активную позицию по этим конфликтам, они ощущали и до сих пор ощущают ограничения в результате взаимодействия противоречивых мотивов: сражаться с Каддафи означает стать союзником радикальных исламистских движений, точно так же как сегодня бороться с Асадом значит оказаться в том же самом лагере, что и течения аналогичного толка (пусть некоторые из них в то же время и попадают в список террористических организаций, как, например, «Фронт Аль-Нусра» в Сирии)… Параллельно с этим в международной игре все чаще возникает ситуация, когда врага моего врага все меньше можно назвать моим другом. Так, в чем же тогда проявляется эта самая «стойкость»: в борьбе с диктатором или в критике так называемой террористической организации?

Что до Сахеля, здесь явно царит замешательство: некоторые западные дипломатии считают вмешательство чем-то неизбежным, однако в то же время признают все его возможные отрицательные последствия и необходимость совершенно однозначно подчеркнуть, что инициатива по проведению операции будет оставлена на усмотрение соседних африканских государств (они, кстати, сами испытывают серьезные колебания)…

Horizon: Как можно охарактеризовать роль развивающихся стран в кризисах в Сахеле, Палестине и Сирии - положительно или отрицательно? Не тормозят ли западные демократии рост их влияния? Какую альтернативу они могут предложить? Критиковать Запад очень просто, но что предлагают они сами?
Бертран Бади: Прежде всего, речь идет не о критике Запада, а о понимании тупиков и противоречий, разобраться с которыми далеко не так просто.

За этим выводом неизменно следует и другой: наш современный мир страдает от острого недостатка общего руководства сейчас, когда индивидуальные решения великих держав и закрытая клубная игра дипломатий совершенно не соответствуют новым мировым реалиям.

По этим самым причинам само по себе отсутствие развивающихся держав в самом широком смысле этого понятия (то есть, сюда также входят Китай и Россия) представляет собой серьезнейшее препятствие. Со времен Венского конгресса прошло уже два века: три-четыре западные державы больше не могут рассчитывать на то, что у них получится собственными силами урегулировать мировые конфликты. Можно даже пойти чуть дальше и заявить, что все нынешние тупики и противоречия связаны в первую очередь с упорным, но наивным стремлением оттеснить в сторону новых игроков, которые вступили в общемировую игру.  

Я согласен с вами в том, что у этих новых игроков нет готового решения  и что они обычно слишком сильно стремятся создать себе красивый образ в практически автоматической протестной позиции. В настоящий момент, главная тема для них - это суверенитет. Этот аргумент в принципе можно принять с точки зрения критики чрезмерно активного западного интервенционизма. В то же время он выглядит далеко не таким убедительным с точки зрения регуляции глобализованной мировой системы: взаимозависимость государств становится все сильнее и вынуждает их проявлять все больший интерес к делам других.
  
Как бы то ни было, их позиция выглядит вполне оправданной, когда они говорят нам, что эти вмешательства должны подчиняться нормам и кодексам. Точно также нам нужно принимать во внимание точку зрения, которая поднимает значимость общественных факторов, учитывает культуру и историю общества тех или иных стран и умеет дистанцироваться от старых факторов одностороннего мира.

Shalom: Принятая вчера в Совете безопасности резолюция по Мали ведет нас прямиком к новому конфликту. В чем, как вам кажется, заключаются риски?
Бертран Бади: «Прямиком» - это не совсем верное слово. Сейчас речь идет о вмешательстве будущей осенью… То есть все будет только через десять месяцев! До этого момента нельзя исключать самые разные сценарии: переговоры с некоторыми из действующих на севере Мали организациями, смена позиции африканских дипломатий (в первую очередь Мавритании и Буркина-Фасо), события, которые перевернут с ног на голову ситуацию во всей Западной Африке.

Все выглядит так, словно на самом деле никто по-настоящему не готов пойти на риск прямой операции. Кроме того, как вообще можно рассматривать такую перспективу, пока напряженность окружает саму природу государства в Мали, которое с течением времени продолжает разваливаться на части, сделав невозможным даже определение игроков, которые по-настоящему управляют страной.  

Далее, я с этим совершенно согласен, возникают риски. Прежде всего, в военно-политической сфере: миллион квадратных километров пустыни не так-то легко взять под контроль, нейтрализовать стратегию партизанской войны с опорой на чрезвычайную подвижность отрядов тоже непросто, тогда как стремление уничтожить организации, которые пустили мощные корни в обществе, столь же старо, как история деколонизации. На это накладываются риски политико-дипломатического характера. Поддерживать консенсус между государствами ЭКОВАС с их далеко не одинаковыми ориентациями и интересами очень непросто, тогда как такой стране, как Франция, крайне сложно сыграть здесь роль скрытого лидера.
 
Jérôme: Даже при условии внешнего военного вмешательства является ли Мали достаточно сильным государством, чтобы утвердить суверенитет на всей своей территории?
Бертран Бади: Это целая проблема или, во всяком случае, одна из двух частей проблемы. 

У кризиса в Сахеле определенно есть общественная сторона: охваченные страданием общества, которые отличаются слабой интеграцией и ориентируются не только на несущие в себе насилие протестные организации, но и на любые (в том числе и мафиозные) течения, занимающие все большее место в социальной сфере.
 
Политический аспект этого дела полностью соответствует вашим словам: коррумпированные государства со слабыми институтами и небольшим количеством ресурсов, которые неприспособленны к экологии Сахеля и которые отличаются неэффективной системой управления.

Хотя в определенный момент у нас возникла вера в восстановление государства Мали благодаря Альфа Конаре и Амаду Тумани Туре, все усилия пошли прахом после недавнего государственного переворота, который продемонстрировал, что в результате всей проделанной работы был построен лишь карточный домик.

Кроме того, даже если бы это государство было эффективным и богатым, как бы оно могло удержать под контролем столь обширную пустыню с проходящими через нее границами, которые так напоминают линии Мажино?

Charles: Может ли внезапный уход Башара Асада развязать руки исламистам? Разве не предпочтительнее сделать упор на поиске дипломатического решения конфликта? Что произойдет с друзскими, христианскими и алавитскими меньшинствами, если найти его в конечном счете не выйдет? 
Бертран Бади: Прежде всего, нужно осторожно отнестись к такой упрощенческой категории, как «исламисты». В борьбе с диктатурой исламистские движения кажутся единственной движущей силой протестного движения. То есть никого не удивляет, что региональные диктаторы получили отпор и были свергнуты движениями, которые говорили о своей принадлежности к исламизму.

Однако на этом уровне история всего лишь начинается: чрезвычайное разнообразие поднимаемых исламистами вопросов, их огромная подвижность, способность меняться и принимать самые разные политические формы - все это подпитывает неуверенность насчет будущего этих движений. Между исламизмом по турецкой модели (он соответствует традиционной монархической системе Марокко и Иордании) и тем, что мы наблюдаем в Иране и Газе, существует целый спектр мнений, которые могут положительно или отрицательно сказаться на региональном равновесии и демократизации государств. Мы, вероятно, допустили ошибку, когда решили успокоиться при виде жестоких, но светских режимов, и сделали вывод, что их предположительно светская система может сделать их жизнеспособными. Примеры Туниса и Сирии наглядно демонстрируют, что автократии вовсе не стремятся к стабильности и не стараются обеспечить защиту населения.

Guillaume: Каковы шансы на то, что мирный процесс позволит добиться решения в среднесрочной или краткосрочной перспективе?
Бертран Бади: Нужно признать, что при нынешнем положении вещей вырисовываются довольно-таки мрачные перспективы. Непрерывный процесс колонизации делает все менее вероятным формирование жизнеспособного палестинского государства, которое, по меньшей мере, могло бы добиться перемещения поселенцев. Кроме того, ничто не указывает и на смягчение позиции израильского правительства или даже партий, которые будут бороться друг с другом на будущих выборах.
 
Если нам нужно любой ценой найти причины для надежды, стоит отметить как минимум две. Прежде всего, арабский мир изменился вместе с «весной». Можно вынести гипотезу, что военная операция против Газы окончилась неудачей, так как новые арабские режимы явно продемонстрировали свою враждебность. Это можно сказать о тунисском правительстве, а также о египетском правительстве и в первую очередь – о Мохаммеде Мурси. То, что было возможно во время операции «Литой свинец», которую поддержал Хосни Мубарак, сейчас уже просто немыслимо. 

Кроме того, общественное мнение меняется. В Америке оно все менее благосклонно настроено к Израилю. Еврейские избиратели, которых Нетаньяху пытался настроить против Обамы, сохранили верность кандидату от демократов, который, однако, даже не пытался скрыть, что его отношения с израильским премьер-министром складываются далеко не лучшим образом. 

Европейское общественное мнение демонстрирует все большую близость с палестинской позицией, что, вероятно, сказалось на решении Франции проголосовать «за» в Генеральной ассамблее Организации объединенных наций.

Тем не менее, эти изменения по своей природе не могут привести к немедленной смене дипломатического курса. Однако они все же придают решимости тем, кто хочет продвинуть вперед мирный процесс на Ближнем Востоке, и делает менее вероятной систематическую поддержку Тель-Авива со стороны Вашингтона.

Уход неизменно благосклонно настроенной к Израилю Хиллари Клинтон и ее вероятная замена в лице Джона Керри (John Kerry) также могут свидетельствовать о преобразованиях в американской дипломатии. В общем и целом, вступление мировых сообществ в дипломатическую игру на Ближнем Востоке может привести к самым разным последствиям в текущей ситуации. В то же самое время совершенно очевидно, что без настоящего прогресса новая интифада лишь откроет путь «арабской весне» в палестинское пространство.  

Гость: Быть может, французская и европейская дипломатия страдают от нехватки доверия в силу недостаточности их военных возможностей?
Бертран Бади: Вообще, мне кажется, что военные инструменты играют все меньшую и меньшую роль в ситуации. Если принять во внимание упомянутые чуть выше противоречия и тупики, нужно признать, что в большинстве случаев они связаны с наивным и автоматическим применением оружия.

Взгляните хотя бы на Афганистан, Ирак… Нашей дипломатии в первую очередь не хватает именно понимания всех аспектов глобализации. А также осознания того, что главная задача дипломатии - это не взаимодействие с себе подобными, а умение справляться с разногласиями и противоречиями, находить общий язык с теми, кто совершенно на нас не похож. Запад забывает о том, что сотрудничество - необходимое условие для успешного решения конфликтов, и что впервые за всю свою современную историю ему нужно искать настоящих партнеров не у себя, а где-то еще. У нас не говорят с талибами, «Хезболлой», ХАМАС, Ираном, Сирией или Северной Кореей. Другими словами, современная дипломатия стала чем-то вроде дружеской посиделки.

Pierre G.: То есть разрешение кризисов в Палестине и Сирии подразумевает переосмысление позиций западных дипломатий по отношению к Ирану, который является важной региональной державой и должен принять равноправное участие в решении конфликтов?
Бертран Бади: Да, именно к этому я и веду.