На днях в The New York Times появилась весьма странная статья об «успехе» Латвии, которого она добилась в процессе внедрения мер жесткой экономии и внутренней девальвации. Автор этой статьи делает ряд выводов, но, как мне кажется, основная ее мысль наиболее полно передана в следующем абзаце:
«Однако всего за четыре года страна из зоны катастрофы с худшей экономикой в Европейском Союзе стала примером того, что Международный валютный фонд называет целебными свойствами сокращения бюджета. Латвийская экономика после спада более чем на 20% с момента своего пика выросла примерно на 5% в прошлом году, став самой стремительно растущей экономикой среди 27 стран-участниц ЕС. Дефицит ее бюджета стремительно сократился, а экспорт вырос».
Другие авторы, такие как Мэтт Иглесиас (Matt Yglesias) и Пол Кругман (Paul Krugman) уже выразили свое несогласие с такой точкой зрения, но я тоже хотел бы вмешаться в этот спор, чтобы поместить «успех» Латвии в региональный контекст, в частности, сравнить ее с ее гигантской, не слишком конкурентоспособной и нелюбимой соседкой – с Россией.
Мы часто слышим, что Россия – это государство, которое в настоящее время страдает от серьезной «утечки мозгов» и еще более серьезного «демографического кризиса». Это та страна, где восстановление после всемирного финансового кризиса прошло весьма посредственно и где посткризисные темпы экономического роста не идут ни в какое сравнение с его докризисным уровнем. Это та страна, чья экономика привычно характеризуется как нестабильная, примитивная, неэффективная и даже находящаяся на грани полного и абсолютного краха. Другими словами, это то место, которое Очень Серьезные Люди из New York Times или МВФ больше никогда не назовут «успешным».
Поэтому я подумал, что при помощи данных Всемирного банка, Росстата и Евростата я мог бы составить несколько графиков, которые наглядно продемонстрируют, насколько плохими были показатели Латвии за последние годы. Если это «успех», то мне было бы очень любопытно увидеть, как выглядит провал.
Во-первых, ВВП. Экономический спад в России был достаточно серьезным, а ее посткризисный рост – весьма средним. Тем не менее, спад был коротким и не слишком резким, и в настоящее время Россия уже преодолела свой докризисный пик (чтобы это сделать, Латвии потребуется несколько лет).
Во-вторых, население. Очень часто Россию называют страной, которая находится в состоянии глубокого демографического кризиса, но численность ее населения не только была относительно более стабильной, чем численность населения Латвии: за последние пять лет в абсолютном выражении население Латвии сократилось сильнее, чем население России. Возможно, в будущем России грозит «утечка мозгов», однако латвийцы уже покидают свою страну шокирующими темпами (в настоящее время численность населения Латвии находится примерно на уровне 1957 года, в то время как численность населения России – на уровне 1985 года).
Уровень безработицы вряд ли способен многое рассказать о той или иной стране, и латвийский рынок труда может показаться гораздо более либеральным и гибким, чем российский, однако огромный разрыв между показателями уровня безработицы России и Латвии – это относительно новый феномен. Если так будет продолжаться, то кривые латвийского и российского уровней безработицы смогут сойтись в одной точке не раньше 2020 года.
Последний график, на мой взгляд, выглядит наиболее изобличительным. На нем показан латвийский ВВП на душу населения в процентном отношении к российскому.
Здесь достаточно хорошо прослеживается инкапсуляция латвийского докризисного пузыря (и, оглядываясь назад, справедливости ради стоит отметить, что латвийская экономика была ограниченной и неустойчивой), кризис и медленное восстановление после кризиса. Поскольку латвийский ВВП на душу населения неизменно превышал российский примерно на 5% в те годы, которые предшествовали кризису, я полагаю, нет никаких причин для того, чтобы теперь он был на 5% меньше. Этот разрыв свидетельствует не об «утраченной конкурентоспособности» и не о чем ином, как о неумелой попытке справиться с последствиями экономического кризиса, от которого Россия тоже серьезно пострадала.
Я ни в коем случае не утверждаю, что латвийцам «нельзя» принимать такого рода решения – это суверенная демократическая страна, и жесткие меры экономии последних лет неоднократно были поддержаны населением при помощи бюллетеней для голосования. Очевидно, латвийцы искренне убеждены, что политика жесткой экономии является единственно возможным выходом, и у них есть полное право так думать. Но если бы какая-либо другая менее дружелюбная страна - скажем, Россия - настолько же пострадала бы от нищеты, массовой эмиграции и падения уровня жизни, насколько от этого пострадала Латвия за последние четыре года, люди уже давно бы начали громко возмущаться. И имели бы на это полное право! Если примерно 5% населения страны настолько разочаровались в политике властей, что просто упаковали свои вещи и покинули ее, это можно назвать чрезвычайно серьезным обвинением для этого государства.
Во многих смыслах, Латвия добилась больших успехов с момента обретения независимости от Советского Союза, и многие с радостью наблюдали за тем, как эта страна интегрирует в европейские структуры, из которых она была искусственно и насильно исключена. Но любой человек, который хоть немного задумывается о реальных, живых латвийцах, не станет аплодировать кампании за меры жесткой экономии, проводимой в этой стране, поскольку фактически она только усугубила их и без того нелегкое положение.
