Издательству Pushkin Press потребовалось для этого 15 лет, но, наконец, оно все же выпустило книгу Александра Пушкина. Так как «Пиковая дама» - не самая длинная повесть, к ней пришлось добавить другой материал. Каждый, кто ее издает, вынужден так поступать, но я не помню ни одного издания, которое включало бы в себя все дополнительные произведения, попавшие в этот томик. Наличие «Медного всадника» меня не удивило, но вот поэму в 200 с чем-то строк «Царь Никита и 40 его дочерей» я никогда не видел. Вряд ли я мог ее не запомнить. У ее героя 40 дочек от неизвестного числа жен, но ни у одной из этих дочек нет вагины. Всякий, кто читал великолепную и безумную гоголевскую повесть «Нос», знает, что в русской литературе уже были случаи, когда часть тела становилась самостоятельно действующим персонажем, но на самом деле, первенство здесь принадлежит Пушкину – «Царь Никита» старше повести больше чем на десятилетие. В поэме возникает – и успешно разрешается – вопрос: как поймать 40 вагин, улетевших и рассевшихся по деревьям. (Не знаете, как справиться с такой задачей? Автор предлагает простое, элегантное и эффективное решение.)
Не хочется слишком долго на этом задерживаться, но в принципе можно понять, почему Пушкин мог такое написать, если учесть, что он обычно называл женщин тем же словом, что и Генри Миллер – тем самым, которое рифмуется со «звездой». При этом он, разумеется, был – как бы это сказать? – большим звездолюбом. Недаром в поэме гонец, везший царским дочерям то, чего им так не хватало, принюхивается к ларцу и говорит: «Знакомый дух».
Тем не менее, в его творчестве вульгарность крайне редко бывала определяющей нотой. Одна из характерных черт Пушкина заключалась в том, что, хотя в жизни он был, выражаясь максимально деликатно, закоренелым соблазнителем с крайне нестрогой моралью, его стихи, несмотря на влияние, оказанное на него Байроном, никогда не отличались неряшливостью и расхлябанностью, которыми нередко грешил последний. Они всегда были строгими и изящными. Тем из нас, кто не знает русского, просто следует об этом помнить, а для любого носителя языка это просто очевидно. Переводчик нового издания снабдил книгу замечательным предисловием, которое объясняет, почему Пушкин до сих пор так популярен в России: «Пушкин сделал для русского языка то же самое, что Чосер сделал для английского – но с одним важным различием. Пушкинский русский абсолютно современен. Он создал живой и современный язык, сплетя воедино несколько разных нитей – в первую очередь просторечный русский, французский и церковнославянский». Стоит заметить, что примерно это же сделал для итальянского Данте.
Есть некая связь между его модернизирующим подходом к языку и тем, что его творчество, как будто не устаревает. (Нам стоит также сказать спасибо переводчику за живость и легкость стиля.) У меня не сразу уложилось в голове, что станционный смотритель из соответствующей повести имеет дело не с поездами, а с лошадьми, и что маленькая трагедия «Моцарт и Сальери» выглядит такой знакомой, потому что Питер Шеффер (Peter Shaffer) вдохновлялся ей, когда писал своего «Амадея». Кстати, раз уж речь зашла о музыке, Бриггс (переводчик) пишет, что ни один автор кроме Шекспира не вдохновил столько музыкальных произведений. Это о многом говорит.
Вы можете подумать, что 10 фунтов за небольшой томик – это слишком дорого, но как и все творчество Пушкина он прекрасен и стоит того, чтобы перечитывать его снова и снова. Завершает его «Памятник» - стихотворение с горациевским «exegi monumentum» в качестве эпиграфа, в котором Пушкин заявляет, что его стихи будут жить веками. Трудно сказать, сколько давно забытых поэтов говорили так, но в случае Пушкина эти претензии оказались оправданными. Не стоит забывать и еще об одной причине его бессмертной популярности: «…в мой жестокий век восславил я свободу/и милость к падшим призывал».
