Похоже, что над Европой сегодня навис призрак сепаратизма. Региональные движения за независимость и автономию набирают силу повсюду: в Бельгии, Британии, на Балканах, в Каталонии и на Кавказе. Если Европейский Союз не выберется из текущего кризиса, который угрожает его существованию, то, как свидетельствует история, эти движения могут еще больше усилиться и добиться новых успехов, преобразив ту Европу, которую мы знаем на протяжении последних двадцати лет.
Успех в целом всегда сопутствовал движениям за независимость и автономию во время крупных сдвигов в геополитической системе Европы. А такие сдвиги в последние полтора столетия происходят регулярно через каждые два-три поколения. Так, изменения в европейском балансе сил, вызванные объединением Германии под руководством Бисмарка, и закат Османской империи запустили в действие процессы, которые в 1878 году позволили таким маленьким государствам, как Болгария, Черногория и Сербия получить международное признание на Берлинском конгрессе. В конце Первой мировой войны в 1918 году распад великих империй (Габсбурги, Османы, Романовы) вызвал новую перекройку границ на европейской карте. Такие страны, как Албания, балтийские республики, Чехословакия и Польша, отделились от империй, которым принадлежали, и стали полноправными членами мирового сообщества.
С окончанием Второй мировой войны в 1945 году и с началом процесса деколонизации во всем мире поднялась новая волна государственного строительства, поскольку европейские колонии в Африке и Азии обрели независимость.
Читайте также: География нового глобального сепаратизма
В 1989-1992 годах прошла четвертая и последняя волна становления государств в Европе, вызванная крахом коммунизма и распадом Советского Союза. На том географическом пространстве, где в 1989 году находились три государства (Чехословакия, Советский Союз и Югославия), сегодня существуют 23 или 24 страны (все зависит от того, кто и как ведет счет). В глобальном масштабе цифры рисуют эту картину очень наглядно: в 1914 году накануне Первой мировой войны в мире было 59 независимых государств. К 1950 году их стало 89. В 1995 году их было уже 192.
И этот процесс еще не закончился, из-за чего Балканы и Кавказ вызывают кошмары у картографов и дипломатов, пытающихся как-то примирить конкурирующие притязания на территории. Абхазия, Чечня, Нагорный Карабах, Южная Осетия, курды в восточной Турции и в северном Ираке, а также турки на севере Кипра – все они провозгласили ту или иную форму независимости или автономии.
Юго-Восточная Европа с весомым на то основанием создала термин «балканизация». Хорваты в Боснии мечтают воссоздать свое национальное образование времен войны Герцег-Босна или присоединиться к самой Хорватии, а сербы не против того, чтобы их Республика Сербская в Боснии и Герцеговине стала независимой или вошла в состав Сербии. Между тем, в районе Санджак между Черногорией и Сербией региональное мусульманское движение за автономию было бы радо объединиться со своими собратьями по религии с севера и создать Большую Боснию. Сербы в северной части Косова провозгласили автономию от Приштины, а албанцы из сербской Прешевской долины в прошлом заявляли о своем желании объединиться с Косово. Точно так же албанцы из западной Македонии в 1990 году провозгласили Республику Иллирида, а теперь настаивают на придании ей статуса федеральной территории. Многие болгары считают, что большая часть восточной Македонии по праву принадлежит им. Сепаратистские настроения венгров в Трансильвании постоянно вызывают обеспокоенность у Румынии, а самопровозглашенный регион Приднестровье продолжает создавать проблемы для Молдавии.
Также по теме: Все дальше от идеала Большой Европы
Важный момент заключается в том, что усиление сепаратизма в Западной Европе в последнее десятилетие стало отражением аналогичных проблем на востоке, опровергнув общепринятое мнение о том, что демократия и экономическое благосостояние смягчают националистическую напряженность и сепаратистские устремления. Сепаратизм в Западной Европе проявился в двух формах: это неприятие существующих государственных образований (в Бельгии, Испании, Британии) и неприятие самого Евросоюза. Как заметил недавно Чарльз Кинг (Charles King), в Шотландии национализм набрал больше сил, чем в любой другой исторический момент со времен Уильяма Уоллеса (William Wallace). Подобным образом, в Бельгии в последнее десятилетие устойчиво набирает вес фламандский национализм. А в испанской Каталонии в ходе региональных выборов в ноябре месяце сепаратистские партии получили почти две трети мандатов. Базирующийся в Брюсселе Европейский свободный альянс в настоящее время включает в свой состав сорок националистических и автономистских партий со всего континента. В стороне не остались даже Соединенные Штаты Америки – недавно 113000 человек подписали петицию в поддержку независимости Техаса.
Сепаратистское давление на существующий в Европе геополитический порядок усиливается в связи с заметным ростом общественного разочарования в Евросоюзе. Проведенный в ноябре 2012 года в Британии опрос общественного мнения показал, что значительное большинство (56%) предпочло бы выйти из ЕС. В Германии состоявшийся летом 2012 года опрос продемонстрировал похожую картину: 49% опрошенных немцев полагают, что им было бы лучше без ЕС.
Читайте также: Типичная разновидность европейского правого радикализма?
Все вышесказанное является отражением того, часто игнорируемого шаткого равновесия, которое существует в Европе, и показывает, что поставлено на карту в ходе дебатов на тему будущего Евросоюза (и в определенной мере - будущего НАТО). Если ЕС рухнет под весом своих внутренних проблем, то последующая перекройка геополитического пространства Европы предоставит возможность и политическую территорию для усиления и действий на ней многих скрытых форм европейского национализма. К сожалению, исторические примеры показывают, что создание новых государств обычно сопровождается большим кровопролитием. Бархатный развод в Чехословакии стал исключением из этого исторического правила, а кровавый распад Югославии это правило подтвердил.
Последняя перестройка геополитической структуры в Европе произошла в 1989-1991 годах. Учитывая то обстоятельство, что столь крупные изменения обычно случаются через два или три поколения, а также принимая во внимание нынешние трудности Европы, мы можем говорить о том, что заявления о приближении очередного такого сдвига являются вполне уместными и актуальными, хотя и вызывают определенные сомнения. Политикам и ученым нравится долговечность и стабильность в мировом порядке в любой конкретный момент, какой бы призрачной в действительности эта стабильность ни была. «Тысячелетний рейх» Гитлера, к счастью, не прожил столь долго; да и вера советских коммунистов в то, что их система - это конечный этап социально-экономического развития в человеческой истории, тоже протянула ненамного больше. Прозвучавшее в 1992 году заявление одного европейского дипломата о том, что предотвращение кровопролития в Югославии представляет собой «час Европы», оказалось более точным с точки зрения хронологии, чем он думал. А шедшие по эту сторону Атлантики разговоры о «новом американском веке» не пережили войны в Афганистане и Ираке. Из-за необоснованного благодушия порой трудно увидеть проблемы, вырисовывающиеся на горизонте.
