Историк Эва Берар: «Конец XIX—начало ХХ веков — это и расцвет и упадок Петербурга»

Автор книги «Имперский Петербург» (Pétersbourg impérial, изд. Belin), французский специалист по истории городской культуры Эва Берар о расцвете и упадке Петербурга на сломе эпох, а также городе как месте диалога незнакомцев и гордости как непреходящем свойстве петербуржцев.

RFI: Во вступлении к вашей книге вы называете себя «historien du fait urbain» — дословно «историком урбанистского факта». То есть, вы занимаетесь историей городов? Как вы себя определяете как историка?

Эва Берар: Слово «урбанистский», мне кажется, употребляется довольно широко. По правде говоря, это обратный перевод с русского «градостроительный». А в свою очередь, «градостроительство» было когда-то переводом «искусства строения». Вернемся к «урбанистскому факту». Я бы сказала, что это просто «городской факт» или «городская культура». А для меня городская культура — это заодно и проблема политического статуса горожан. Городская культура — это особенная культура, которая вырабатывается в городе в общении с другими, как будто незнакомыми, но все равно знакомыми людьми. Это одновременно и культура терпимости, и культура сожительства.

— Ваша книга «Имперский Петербург» посвящена Петербургу на стыке двух эпох конца XIX — начала ХХ века. Почему именно эта эпоха вас заинтересовала, и вы специализируетесь именно на этой эпохе?

— Вообще, на годы царствования Николая II у нас двойной взгляд. Нам всегда кажется, что Николай II — это последний царь, а имперский Петербург этого времени — это последние годы Петербурга. Так как для современников то, что это будет что-то последнее, было неизвестно. Мне эта эпоха интересна потому, что это одновременно расцвет города и упадок Петербурга как столицы. У Петербурга было два пути, по которым он мог пойти — как современный буржуазный город, современная метрополия и как имперская царственная столица, которая приходила к упадку.

— В предисловии вы приводите такую цитату: «Диалог — это одно из самых законченных выражений городской жизни». И дальше вы пишите, что у вас есть три главных героя, которые между собой ведут диалог. Это император, реформатор и художник. Почему именно три таких героя вы выбрали, чтобы показать имперский Петербург этой эпохи?

— Да, я цитирую фразу Мамфорда, известного американского историка городской культуры. Фраза эта мне очень понравилась, хотя она и лирическая, но точно определяет то, о чем я хотела сказать с самого начала: город — то место, где анонимные личности вступают друг с другом в разговор. То, что Мамфорд называет «городским разговором». И этот «разговор с незнакомкой» — по-блоковски — незнакомой девицей из предместья, от которой очень далек, для меня становится «городским разговором» и городской культурой.

А почему книга построена именно на разговоре этих личностей или персонажей — чтобы показать становление города (подразумеваю «современного города») с разных точек зрения. Разный нарратив о городе. Почему эти три персонажа? Они, конечно, не определяют всего, что происходило в Петербурге перелома веков. Император — это понятно, император Николай II — потому, что это наследник Петра I, основоположника города Петербурга и центральной фигуры петербургского мифа. А заодно он и ответственный за свою столицу. Петербург — это не какой-то город, а имперская столица. Как относился Николай II к своей столице?

Кроме того, мне хотелось дать двойной взгляд на современный город — функциональный, тех, кто заботился о том, чтобы сделать так, чтобы великий город, метрополия, функционировал. И это — персонаж реформатора. Второй взгляд — как описать, как представить этот город, чтобы он казался чем-то великим, чем-то значительным, чтобы он казался предметом искусства. И этот персонаж — художник. Обычно, говоря о Петербурге, под художником подразумевают писателя. А мне хотелось немножко изменить эту фигуру, потому что появляется новый тип художника — архитектор. Архитектор города, архитектор дома, здания и архитектор буржуазного интерьера. Эта фигура воплощена в собирательном «Мире искусства», и особенно в Александре Николаевиче Бенуа.

— Бенуа и Дягилев занимают важное место в этой книге. Вы пишете об открытии журнала «Мир искусства», среди основоположников которого как раз и были Александр Бенуа и Сергей Дягилев. Журнал был создан в 1898 году. Почему это событие так важно для Петербурга той поры?

— Это вообще был очень значительный факт в жизни искусства России. Конец царствования народничества в искусстве и поворот русского искусства к тому, что происходило в Европе. Дягилева все знают и во Франции, и в России. А Александр Бенуа даже более, чем сам Дягилев, был проповедником культа Петербурга. После многих лет он сделал ставку на красоту и величие петербургской архитектуры и петербургского «deus loci». Именно Бенуа вдохновил Дягилева на то, чтобы сделать особый номер — первый номер 1902 года — посвященный Петербургу. Это был номер, где публиковались картины, гравюры Добужинского, Лансере, Остроумовой-Лебедевой, самого Бенуа и других на петербургскую тему. И в этом же номере Бенуа поместил коротенькую заметку «Живописный Петербург», которой было суждено было стать началом возрождения петербургского мифа.

— Возвращаясь к трем персонажам вашей книги — императору, реформатору и художнику-литератору — какой из этих персонажей вам лично более близок, кажется более интересным в контексте той эпохи?

— Все. Тема Николая II и столицы Петербурга, тема Николая II и его отношения к городской теме довольно неразработанная, нужно сказать. Так что, мне здесь было... Что происходило, когда Николай II и Александра Федоровна уехали из Петербурга в 1904 году — не разработано. И мне было очень интересно проследить это. Тема реформатора очень хорошо разработана. Все, что касается самоуправления петербургского — довольно глубоко исследовано, например, историком Валерией Нардовой из Петербурга или Анной Сухоруковой. Так что я исходила из их материалов.

Но мне было интересно проследить, как это сочетается с реформами, которые были сделаны сверху, и как это вписывается в городскую тему университетских или академических работ. До меня, оказывается, был мощный поток интереса к городской теме. Ну, и художник-архитектор — это, конечно, очень интересная тема. Особенно потому, что Бенуа оставил, как вы знаете, очень подробные мемуары. И эта тема также хорошо разработана. «Мир искусства» в русской литературе очень хорошо освещен. Но мне был очень интересен подход в смысле разговора — как этот переломный момент искусства вписывался в пробуждение городского сознания. И как он вписывался в городскую борьбу за права горожан и за права буржуазии.

— Как вы работали над книгой? Часто ли ездили в Санкт-Петербург, работали там в архивах? Или работали, в основном, отсюда — из Парижа?

— Спасибо за вопрос. Это позволит мне сказать, что я очень часто езжу в Россию — в Москву и в Питер — и я очень многим обязана историкам, о которых я сказала. Эта книга — результат многочисленных с ними разговоров и обмена опытом. У нас подход другой, но все равно эти разговоры, дискуссии и диспуты происходили всегда в интеллектуально очень насыщенной атмосфере. Я, конечно, очень много работала в государственных архивах Петербурга — в новом уже помещении, и в старом также — это было все очень интересно и плодотворно.

— Когда вы приезжаете в Петербург, что вы находите там — в Петербурге 10-х годов XXI столетия — от того Петербурга начала ХХ века?

— Трудный вопрос. Наверное, какая-то петербургская гордость. Наверное, главное определение — это беспредельная любовь к своему городу. Она иногда даже человека извне изумляет, потому что много красивых городов, городов с большой историей, но для петербуржцев их город — совершенно уникальный. Гордость, несмотря ни на что. В Москве встречаешь более космополитичную публику, а Петербург, по-моему, превратился в большей степени в город петербуржцев.

— Когда мы говорим о Москве начала ХХ века, сразу приходит на ум книга Гиляровского «Москва и москвичи». А говоря о Петербурге, вы цитируете, например, Достоевского, но это середина XIX века.

— Да, конечно, петербургская литература больше принадлежит XIX веку. Но самый изумительный, самый чудесный роман про Петербург ХХ века — это роман Белого — москвича — «Петербург». Здесь, мне кажется, нет строгого разделения между Москвой и Петербургом, и иногда даже взгляд извне более яркий и более острый. Поэтому в моей книге вы тоже найдете много взгляда извне — из Франции. Это не только путешественники, но и русские в Париже, которые по-другому смотрят на Россию и на Петербург, когда они находятся за границей. Большая часть жизни мирискусников, в том числе Дягилева, происходила или в Германии, или во Франции. И многие их раздумья — как должен выглядеть, что означает, что представляет собой Петербрург — родились (если говорить о Бенуа) во Франции. Эта связь взглядов на Париж и на Петербург очень сильная.

— А будет ли перевод на русский?

— Есть такие разговоры, есть предложения, пока не могу назвать издательство, но последнюю мою книгу — биографию Ильи Григорьевича Эренбурга издало московское издательство «Новое литературное обозрение», и я надеюсь, что, может быть, эта связь продолжится.

— Вы польского происхождения, но вы прекрасно говорите по-русски.

— Спасибо. У меня нет русской семьи, я никогда не жила в России. Русский язык я изучала, как все польские ребята моего поколения, в школе. У меня, наверное, была очень хорошая учительница, которая сумела показать нам, насколько этот язык красив. А потом мне это просто очень понравилось. Наверное, в России мне попались очень хорошие люди, которые в меня вселили любовь к русскому языку.

— Получается, что не только к русскому языку, но и к русской истории. А у поляков, согласно клише и стереотипам, любовь к русской истории встречается нечасто. Откуда?

— Это, скажем, интерес к русской истории. Да, любовь — к языку, а к истории — интерес. Мне посчастливилось, еще во время учебы в варшавском университете, встретиться с очень хорошим историком русской культуры, русской общественной мысли Андреем Валицким. Его книги сейчас переведены на русский. Такая преемственность. Вообще-то, конечно, сложный вопрос. Мне кажется, что интерес к русской истории в Польше есть, только он проявляется в немножко изуродованных формах. Но интерес существует.