Утром 29 марта 1945 года в Бобруйске начальник отдела контрразведки «Смерш» 34-й запасной стрелковой дивизии майор Пальчиков заканчивал совсекретный доклад, над которым работал всю ночь. Завтрак ему принесли в кабинет, но майор продолжал писать, ибо в соседнем помещении отсыпался проверяющий — инструктор военного отдела ЦК КП(б)Б тов. Николаев, которому, собственно, и предназначался доклад…
Вошел помощник и положил майору на край стола картонную папку.
— Что здесь?
— Новые списки отказников. Час назад заявили о нежелании выходить на построение к завтраку.
Пальчиков бегло просмотрел бумаги и выругался. Кто служил в армии или на флоте, тот знает: организованный отказ нижних чинов от приема пищи — это бунт. К концовке доклада о положении в дивизии майор наскоро приписал: «В указанные данные не вошли также 80 чел., прибывших в 75 запасной стрелковый полк, и 47 чел., прибывших в 71 полк, которые накануне были обмундированы в советскую форму, но сего числа отказались выходить на завтрак».
А спустя час свежеприбывших призывников начали по одному выдергивать якобы на почту («Тебе заказное из дома!»), а оттуда — в кабинеты контрразведки. Эти юнцы двадцать седьмого года рождения кололись в «Смерше», как орехи, и быстро соглашались на сотрудничество.
— Твой земляк и друг Кастусь подробно нам рассказал, что в период немецкой оккупации ты состоял в СБМ — фашистском «Саюзе беларускай моладзi». За это положены рудники, где на общих работах загнешься через полгода. Хотя, скорее всего, тебе в первую же ночь в лагерном бараке заколотят в ухо гвоздь… Поэтому сейчас ты напишешь, а также будешь под псевдонимом писать и впредь, кто и о чем говорит у вас в роте.
Перепуганные кастуси и юраси — выпускники белорусских гимназий, которые еще вчера в своем товарищеском кругу были благородно-честными до самопожертвования, которые душевно напевали как пароль «Люблю наш край, старонку гэту», — вдруг эти ребята начали обильно строчить в «Смерш»:
Рядовой 75-го запасного стрелкового полка Фурс В.В., обращаясь к военнослужащим роты, заявил: «Я не поляк, а белорус, но записался поляком. Когда я и другие белорусы будем отправлены в польскую армию, то мы потребуем открыто, чтобы советское правительство обратно отдало Польше Западную Белоруссию, и снова будем жить в Польше»...
Подшивались в оперативные дела контрразведки стопочки доносов…
2 апреля 1945 года генерал-лейтенант Пономаренко, он же первый секретарь ЦК КП(б) Белоруссии, принял вернувшегося из командировки инструктора военного отдела Николаева и уселся за чтение обширного доклада с титулом «О создавшемся положении в 34-й запасной стрелковой дивизии в г. Бобруйске».
Итак, берем общесправочные сведения: «34-я запасная стрелковая дивизия дислоцируется в городе Бобруйске, готовит рядовой и сержантский состав для пополнения частей действующей Красной Армии. Срок обучения в дивизии колеблется от 25 дней до 6 месяцев. Перед командным составом, политработниками и парторгами дивизии стоит ответственная задача за короткий срок изучить и подготовить новое пополнение».
А вот преамбула доклада: «В связи с поступлением в дивизию больших контингентов военнообязанных из Западных областей Белоруссии, в том числе отдельных групп, на протяжении нескольких месяцев уклонявшихся от мобилизации и скрывавшихся в лесах, людей, мало живших в условиях советской власти, подвергавшихся на протяжении многих лет антисоветской агитации и в настоящий момент имеющих в своей среде ставленников лондонского эмигрантского правительства, немецкой агентуры, старающихся всеми мерами разлагать новое пополнение Красной Армии, — командование дивизии стало перед фактами организованного неподчинения, саботажа и контрреволюционных преступлений.
В марте часть военнослужащих нового пополнения, прибывшего из районов Молодечненской области, отказалась мыться в бане и получать красноармейское обмундирование, заявляя: «Мы поляки, не желаем служить в Красной Армии и требуем направить нас в польскую армию».
Для того чтобы понять сложившуюся ситуацию, сделаем небольшой экскурс в историю. После освобождения Восточной Польши в августе 1944 г. в Люблине был создан Польский комитет национального освобождения (ПКНО), который провозгласил себя временным польским правительством. 15 августа 1944 г. была объявлена всеобщая мобилизация.
В период с августа по декабрь 1944 г. в западных областях БССР для пополнения Войска Польского проводился призыв добровольцев польской национальности. При советских военкоматах работали польские офицеры, которые занимались учетом добровольцев. Таким образом, в Войско Польское было призвано 41.072 человека. Значительное количество из них составляли этнические белорусы.
Советское командование преднамеренно способствовало зачислению в польские части именно белорусов, поскольку считало, что они не связаны с польским подпольем, которое внедряло в ряды Войска Польского своих соратников с целью разложения армии. Кроме того, многие белорусы сознательно во время призыва называли себя поляками, чтобы попасть в Войско Польское, поскольку уже имели опыт службы в вооруженных силах Польши. Их непольское происхождение было столь очевидно, что сторонники польского эмигрантского правительства называли их «исполняющими обязанности поляков».
Пономаренко помнил, сколь непростым было соглашение между правительством Советской Белоруссии и Польским комитетом национального освобождения «Об эвакуации белорусского населения с территории Польши и польских граждан с территории БССР», которое подписали в Люблине 9 сентября 1944 года.
Соглашение это дало возможность многим людям определиться с выбором гражданства. И оно же создало для властей массу проблем. Кого отпустить в Польшу и кого принять оттуда?.. «Эх, — восклицали в сердцах матерые советские аппаратчики, — сплавить бы за Буг всю сволочь, которая еще с осени тридцать девятого портила нам кровь!»
А как сейчас, под конец войны, быть с мобилизационными резервами?
Товарищ Сталин вполне может задать вопрос: «Почему, товарищ Пономаренко, в те дни, когда героическая Красная Армия добивает фашистского зверя в его логове, у вас в Белоруссии приходится оружием подавлять антисоветские восстания? Так вы обеспечиваете надежность нашего тыла?»
Пономаренко уже готовился к заслуженной награде за все то, что он претерпел и свершил в Белоруссии начиная с 1938 года. Действительно, есть что вспомнить: принял руководство «нездоровой» республикой и довершил перед войной чистку государственного и партийного аппарата. «Воссоединил» две части целого в сентябре 1939-го. Затем была война — начальник Центрального штаба партизанского движения, член военных советов ряда фронтов.
И теперь ему, уроженцу Краснодарского края Пантелеймону Пономаренко, реально светит переезд в Москву и назначение в ЦК ВКП(б) на пост одного из секретарей ЦК (так оно и случится, но чуть позже — в 1948 году). Достаточно уже отработал в Белоруссии, миссию свою выполнил.
Пономаренко брезгливо стал рассматривать фотокопию одного из рапортов:
«Командиру 71-го стрелкового полка од бойца Парадня Василiя Ивановича
Прошу Вашего ходатейства в том что я по нацыаналности полак зачыслен в рады руской армии. Прошу Вашего ходатейства перевести меня в полскую армию, бо я в руской армии служыт не жалаю.
Василiй Парадня».
Ткнуть бы носом этого Парадню в букву «и» с точкой в конце собственноручно написанного имени: Василiй. Ткнуть и спросить: «Видно, что грамоте тебя учил дьячок из местного православного прихода. Учил по старой русской орфографии. Так какой же ты поляк?».
Что делать? Двух-трех мерзавцев можно было бы судить показательным судом военного трибунала и расстрелять на плацу Бобруйской крепости. А если таких набираются тысячи? Да не только из Молодечненской области бунтуют призывники. И ведь происходит подобное не только в 34-й дивизии в Бобруйске…
Выход один: рассредоточить призывников из западных областей по внутренним военным округам СССР. Рассеять их в Забайкалье и на Урал, в Приморье и Туркестан, в Закавказье и на Кольский полуостров. Загнать туда, где лет пять ни единого слова на «мове» услышать не смогут.
Так что же это были за люди, и почему они категорически не желали служить в освободившей их Красной Армии?
Читаю документы, касающиеся бобруйской истории марта 1945 года, и неизбежно на память приходят страницы романа писателя-фронтовика Виктора Астафьева «Прокляты и убиты». В первой книге этого трагического произведения действие происходит тоже в учебно-запасной дивизии. Но только у Астафьева призывники упрятаны в сибирской глубинке, да и действие относилось к начальному периоду войны. А в нашем случае ситуация иная.
За годы оккупации в Белоруссии появилось фактически новое поколение молодежи, которое, понятное дело, не прошло выучку в пионерских и комсомольских организациях, которому было начхать на разъяснения преимуществ советского строя.
Эти ребята насвистывали «Лили Марлен», носили прически и пиджачки по венской моде, отлично разбирались в западных марках оружия, автомобилей, сигарет.
С такой «наукой выживать» они и попали в начале 1945-го на призывные пункты. А тут началась в Восточной Пруссии советская наступательная операция. И первыми на пулеметы погнали их отцов и старших братьев — тех, кого наскоро призвали полевые военкоматы еще летом-осенью сорок четвертого.
Ни для кого не делался секрет, что призывники с бывших оккупированных территорий были людьми второго сорта, к которым полного доверия на фронте нету. Для них шинельки поплоше, харчи похуже, а участок наступления — самый опасный. Такой, например, была судьба Станислава Позняка из местечка Субботники Ивьевского района — отца политического деятеля Зенона Позняка.
Призвали его в Красную Армию летом 1944 года, а в декабре погиб в Польше.
В дни бобруйского бунта потоком шли на Белоруссию похоронки: 150 тысяч советских воинов погибло в Восточной Пруссии, значительную их часть составили белорусы. И ничего тогда лучшего не придумали парнишки 1927 года рождения, как проявить то, что на языке работников военкоматов именуется словом хитрож…ость. Однако наивная попытка «закосить под поляков», осуществить «откос-1945» обернулась в «ДМБ-1951» — только с 1951 года их начали увольнять из Советской Армии.