Каждый раз, когда я вижу молодую женщину – иногда одну из моих студенток, иногда няню – из тех, что всегда с фантазией, и иногда закомплексованы, я часто вспоминаю тот день, когда я нашла себе свадебное платье.
Представьте себе Манхэттен, начало последнего лета XX века, седьмой этаж, магазин Bergdorf Goodman (роскошный универмаг, одни из самых дорогих в Нью-Йорке – прим. перев.). Представьте себе ассистента по свадебным нарядам – назовем ее Рейчел – сжимающую в руках папку-планшет. Представьте себе нескольких портних с зажатыми в зубах булавками – две подшивают подол, одна руководит процессом. Представьте себе мать (мою) и меня – молодую, счастливую, смущенную. На мне надето Платье.
Оно было красивым, изысканным и дорогим. Все в рюшах. Моей маме казалось, что оно пошито как бы в западном стиле. Вроде такого, которое вообще подходит для такого момента невесте – молодой американке. Да, согласилась я сначала, когда мы только выбрали фасон и заказали платье. Но взглядом я искала что-то не такое традиционное, не такое пышное – более в богемном стиле. Но в вопросах крупных покупок и моды я всегда слушала свою маму. В остальном я с ней всегда очень спорила, поэтому, видимо, не случайно, что в те дни, когда мы ходили вместе по магазинам, мы были как никогда единодушны. К тому же, я была по-настоящему ей благодарна – здорово, если у тебя есть мама, которая не только может позволить себе ходить с тобой за покупками к свадьбе в Bergdorf Goodman, но еще и получать от этого огромное удовольствие. И мне хотелось, чтобы она была довольна.
В то время я жила за счет мамы и папы. Что касалось денег, я была для них бездонной бочкой – выпендривающаяся дочь у работяг-родителей – врача и юриста, которые выросли в семьях таких же врачей и юристов. А я была типичной особой, которая жаждала попробовать себя в качестве актрисы и писательницы и кое-как подрабатывала то официанткой, то давала уроки. На самом же деле я просто выкачивала деньги из родителей. И это было как-то неудобно. Они поддержали меня, когда я захотела поступить в аспирантуру, чтобы получить ученую степень по литературе – не столько потому, что особо верили в мои писательские таланты, а скорее потому, что в аспирантуре было поприличнее и безопаснее, чем во всех тех сомнительных местах, где я проходила прослушивания и пробы на роли.
И жених мой, Дерек, тоже не очень то им понравился, во всяком случае, поначалу. Он был художником, музыкантом и серфингистом, жил он в Мексике, и познакомилась я с ним на свадьбе чуть менее двух лет до этого. После первого свидания он пригласил меня пожить у него в Беркширах и присматривать за домом в его отсутствие. Тогда по телефону отец настоятельно посоветовал мне: «Не делай этого!».
Но к тому времени, когда Дерек сделал мне предложение на Бруклинском мосту (чуть больше года спустя после того, как я не послушалась отцовского совета), мои родители уже тоже были от него без ума. В то время я уже закончила аспирантуру и была поглощена дописыванием своей первой книги, которую, как я заявила своим родителям, собиралась издать. Они пытались объяснить мне, что в наше время издать книгу очень трудно, даже если это по-настоящему хорошая книга. И так, вместо того, чтобы сосредоточиться на моей карьере (точнее, на ее отсутствии), мы занялись подготовкой к свадьбе.
К сожалению, и в этом деле все шло не очень гладко. Когда я пришла на первую примерку своего наряда, Рейчел вручила мне платье 14 размера.
«Четырнадцатый?» - удивилась я.
«Все по вашим меркам», - ответила она с раздражением в голосе. Потом, когда платье оказалось мне невероятно велико, она ввернула: «Вы явно похудели, причем, изрядно».
Нисколько я не похудела, о чем и сказала ей. «Мы все подгоним по фигуре», - фыркнула Рейчел. Как она заявила, с моей фигурой одна морока.
Каждый раз, когда я приходила на очередную примерку (а их было ужасно много!), я пыталась обнаружить в себе возвышенные чувства. Я старалась вспомнить, как это платье (которое стоило почти столько же, сколько я заработала за прошедший год) выгодно облегало мой стан, и я почувствовала (во всяком случае, на миг), что кружусь в танце. Но видеть это платье я больше не могла. И, что еще хуже, Рейчел продолжала внушать мне, что у меня какая-то странная фигура, и что платье плохо сидит именно из-за … моего тела. Я чувствовала, что, если бы вся эта морока с подгонкой не закончилась удачно, и платье не получилось бы идеальным, я, наверняка заработала бы себе комплекс и впала бы в предсвадебную паранойю.
Потом, за два месяца до свадьбы, я подписала контракт с литературным агентом. А еще через пару недель – о чудо! – мою книгу купило издательство. Во время переговоров мой агент запросил в два раза больше, чем предложил издатель, и сделка состоялась. Когда я рассказала отцу все в подробностях, намекая, что ему больше не придется обо мне беспокоиться, он буквально не поверил. Он просто не мог себе этого представить. Что, впрочем, и не удивительно, потому что я и сама этого представить не могла.
И вот как-то так все изменилось. За две недели до свадьбы, когда я снова пришла на седьмой этаж универмага Bergdorf Goodman, Рейчел, портнихи и моя мама стояли, замерев в ожидании, пока я рассматривала себя в зеркале. Наконец-то платье сидело как влитое. Оно мне шло, и оно было восхитительным. И тут, глядя на свое отражение, я приняла решение.
«Я попрошу вас всех не волноваться, - произнесла я. Я видела, как Рейчел изменилась в лице – она напряглась, а потом как-то обмякла. – Я не думаю, что смогу выйти замуж в этом платье».
Казалось, что мама уже в панике.
К чести Рейчел, она проговорила: «Ладно». А потом, будто я засомневалась в выборе жениха и струсила, добавила: «Да это нормально. Такое бывает – все боятся».
«Там у входа я видела платье, - сказала я, - кажется, его раньше не было».
«То, которое похоже на комбинацию?», - спросила мама.
«А, это», - присоединилась Рейчел, и, клянусь, голос ее звучал с явным облегчением, будто она знала наверняка, что мне это платье не подойдет. «Это работа нашего нового дизайнера, - сказала она, - Мы только что начали ее раскручивать. Хотите примерить?».
«Хочу», - ответила я. Платье это сразу же бросилось мне в глаза. Оно выглядело, как нелепая причуда 30-годов – шелковое, с открытой спиной и, могу поклясться, оно пахло гардениями.
«Извините», - сказала я портнихам, и мне на самом деле было жаль. Они пожали плечами и вышли. А я сняла платье, которое мы, мама и я, выбрали до этого – еще в те времена, когда моя жизнь была совсем иной. Подняв руки и устремившись вверх, я почувствовала, что шелк стекает по моему телу, подобно струям холодной воды, и я поняла, что теперь моя жизнь изменилась.
А еще я поняла, что это другое платье сидит на мне идеально – без всяких подгонок.
«Ух ты!», - воскликнула мама.
И с тех пор – после того, как она 27 лет внушала мне, что ей лучше знать, что мне надо носить, а чего не надо – мама начала не только слушать меня, но еще и спрашивать моих советов.
Компенсируя всякие погрешности в подборе размера и подгонке наряда, а также демонстрируя свой серьезный поход к индивидуальным желаниям невесты, Bergdorf Goodman вернул моей маме разницу в цене, которая, кстати, была весьма существенной.
И все это, конечно же, меня обрадовало. Но что было еще приятнее, так это вполне доступная цена нового платья: сшила его неизвестная дизайнер – молодая женщина, которой каким-то образом удалось убедить нужных людей дать ей шанс и проявить себя. Чтобы потом посмотреть, что из всего этого получится.
