Небольшой, ничем не примечательный спортивный зал, расположенный в четырех километрах от верхнесилезского города Лобен (Loben): в плотном строю там стояли 30 юношей. Они дрожали, но не от холода, а от напряжения. Перед ними находилась трехметровая гимнастическая стенка, а внизу лежали тонкие маты из кожи. В тот момент этим десятилетним мальчикам нужно было доказать свою смелость и броситься вниз с самой высокой перекладины.
Это было не просто легкомысленное испытание мальчиков на смелость, а часть официальных приемных экзаменов – экзаменов в одно из национал-политических учебных заведений, которые в народе назывались Напола. Тот, кто после прохождения школьных и спортивных испытаний принимался в эти элитные интернаты, не мог избежать и обряда посвящения – вопрос о возможном получении травмы отходил в данном случае на второй план. Одним из этих дрожавших мальчиков, стоявших в тот день перед шведской стенкой, был Гельмут Карасек (Hellmuth Karasek).
«Там было примерно 30 мальчиков, вместе с которыми я проходил испытание на смелость. Сначала мы просто наблюдали за тем, как другие забирались наверх и бросались вниз с расставленными в сторону руками, а потом мы сами залезали на эту стенку и поднимались выше, чем нам того хотелось, — в тот день по крайней мере четверо испытуемых сломали себе ноги и почти все получили вывихи. Маты, на которые мы падали, были твердыми, а их коричневая кожа, наполненная паклей, почти не пружинила».
Эти строчки взяты из воспоминаний известного писателя и литературного критика. В течение одного учебного года (1944/1945) он несколько месяцев проучился в школе Напола Лобен на территории сегодняшней Польши.
Изгнание из защищенного детства
Когда Карасек учился в средней школе, к нему обратились люди, занимавшиеся подбором учеников в нацистские интернаты. Он был смышленым учеником, и, кроме того, его бабушка, отец, мама и два дяди были членами НСДАП, а его родословная, согласно нацистской идеологии, была «чистой» — всего этого было достаточно для приглашения на испытательную неделю, а после успешно выдержанного экзамена на смелость и для принятия в сам интернат. Тот факт, что Карасек после этого «в течение многих дней сильно хромал», считалось определенным знаком отличия. В конечном итоге только в результате участия в подобном опасном ритуале посвящения Карасик показал себя достойным учеником. «Я добился того, чего не хотел добиваться, — вспоминал позднее Карасек, которому сегодня уже 79 лет. – Я сам себя изгнал из моего защищенного детства, из моей семьи».
В соответствии с данными того времени, Карасек таким образом стал одним из 17 тысяч воспитанников (Jungmann), как тогда называли учеников мужского пола этих элитарных учебных заведений. Он не единственный воспитанник интерната Напола, добившийся впоследствии известности. К их числу относятся Харди Крюгер (Hardy Krueger), журналисты Тео Зоммер (Theo Sommer) и Йорг-Андреес Эльтен (Joerg Andrees Elten), а также художник-график Хорст Янссен (Horst Janssen).
Создание первых трех школ Напола было подарком ко дню рождения Гитлера. Они были запланированы будущим имперским министром воспитания (и образования) Бернгардом Рустом (Bernhard Rust) и были открыты 20 апреля 1933 года. До 1945 года во всей стране насчитывалось около 40 школ Напола, три из которых предназначались для девочек. Сюда следует добавить также 12 школ Адольфа Гитлера, а также имперскую школу НСДАП в городе Фельдафинге (Feldafing) на берегу Штарнбергского озера. Во всех этих образовательных учреждениях было организовано продолжавшееся шесть — восемь лет обучение будущих представителей правящего класса нацистского государства.
Мечта о карьере гауляйтера в Москве
Когда Харди Крюгер после пяти долгих лет предварительного отбора и обучения 13-летним подростком был принят в школу Адольфа Гитлера в орденском замке Зонтхофен (Sonthofen), большая часть членов его семьи были «очень горды и счастливы». Сам молодой человек мечтал даже о карьере «гауляйтера Москвы». Однако в идиллическом Зонтхофене, расположенном в районе Верхний Альгой (Overallgaeu), царили жестокие нравы. Особенно новички подвергались жестоким издевательствам, и это пришлось испытать Крюгеру на собственном опыте.
«Ночью к нам в палату приходили ученики старших классов, избивали нас, а затем мазали сапожной ваксой. Я защищался, как мог. Один раз даже использовал в целях обороны туристический нож, что сразу же повлекло за собой наказание на глазах у всей школы».
Сегодня существует 40 биографических описаний воспитанников элитных национал-социалистических учебных заведений. Все они говорят о том, что насилие среди учеников не было исключительным явлением. К нему снисходительно относились учителя, и оно даже неофициально было составной частью учебного плана: сообщество, согласно основным принципам воспитания в интернатах, должно было воспитывать само себя. Если необходимо, то и с помощью жестоких методов. Поэтому многие учителя и воспитатели предпочитали не замечать случаи проявления жестокости, а некоторые даже откровенно одобряли их.
Террор наказаний и удары кулаками
В интернатах действовали строгие правила и муштра, а ученики были вынуждены постоянно доказывать свою состоятельность: спальные помещения должны были содержаться в чистоте, кровати следовало аккуратно заправлять, одежду в ящике полагалось хранить сложенной по стрелке, и, кроме того, воспитанники обязаны были демонстрировать успехи в учебе и в спорте. Требовалось также педантично выполнять строгие правила внутреннего распорядка, существовавшие в подобного рода воспитательных заведениях (курение и девочки были запрещены) и придерживаться принятого среди учеников кодекса чести – нельзя было воровать, ябедничать и списывать. Для нарушителей были предусмотрены такие строгие санкции как жестокий ночной террор, удары кулаками, линейкой или скрученными полотенцами.
Помимо этого, национал-социалистическая пропаганда, проповедовала безжалостное поведение по отношению к меньшинствам, а также к людям с разного рода отклонениями – в интернатах сильнее всего доставалось самым слабым.
«Вечером, во время переклички, наказанию подвергались воспитанники, обмочившие утром свои постели. Перед собравшимися учениками они получали несколько ударов по заднему месту, они должны были для этого нагнуться, а один из учеников приводил в исполнение назначенное им наказание. Все остальные молча наблюдали. Меня это не трогало и не пугало. Я сам не мочился в постель. И поэтому я воспринимал ежевечерние наказания как справедливые. Но, скорее всего, мои чувства уже к этому времени притупились».
Гельмут Карасек вспоминает о той дополнительной жажде реванша, порождавшейся подобного рода экзекуциями. Он видел в них «дьявольскую систему, при которой наказание вызывало у товарищей агрессию, которая должна была проявиться у них во время ночных драк». Позднее он удивлялся тому, что с ним самим «так мало произошло плохого, почти ничего». Наступление Красной Армии в конце 1944 года положило конец его всего лишь полугодовому пребыванию в интернате Напола, и в тот момент ему было почти 11 лет. Ему предстояло еще пережить одиссею обычного беженца, а затем через Дрезден и Бернбург (Bernburg) он перебрался в Западную Германию.
Во время обучения Харди Крюгера в элитной национал-социалистической школе в его судьбе произошел необычный поворот. В 1943 году он был командирован в Бабельсберг (Babelsberg) на съемки своей первой роли в фильме «Молодые орлы» (Junge Adler), и в это время он вступил в контакт с противниками существовавшего режима. Они показали ему запрещенные фильмы, рассказали про концентрационные лагеря и использовали его иногда в качестве курьера. Крюгер стал вести «очень опасную двойную жизнь». В 1944 году его обучение закончилось, и в 16 лет он был призван в войска СС. Ему очень повезло, он остался жив в конечной фазе войны с ее многочисленными жертвами и в итоге оказался в американском плену на юге Германии.
После 1945 года Карасек и Крюгер сделали успешные карьеры и по прошествии многих лет переработали свои воспоминания в книги. Иначе сложилась судьба у многих их школьных товарищей — они погибли или получили тяжелые травмы.
