Atlantico: Предварительные результаты исследования Markit указывают на серьезное снижение активности в частном секторе немецкой экономики. Индекс деловой активности упал до 48,8, впервые опустившись ниже отметки в 50 с ноября прошлого года. Спад в Германии может отразиться на Европе?
Паскаль Ордонно: Эта новость может вызвать две совершенно противоположных реакции. Первая — это вздох облегчения, вторая — крик ужаса при виде разверзшейся пропасти.
Спад темпов роста в Германии был ожидаемым для всех, у кого есть хоть немного здравого смысла и рациональная точка зрения на принципы работы экономики. Перед тем, как задаваться вопросом о последствиях для Европы, нужно отметить, что это самый спад в Германии представляет собой результат политики жесткой экономии, которую та неизменно отстаивала и продвигала, критикуя южных «стрекоз» и расхваливая северных «муравьев».
Спад темпов роста или даже рецессия, которые вот уже больше года постепенно охватывают все европейские страны, не могут не отразиться на Германии. Она активно экспортирует свою продукцию в страны Евросоюза. На ЕС приходится 80% ее положительного сальдо во внешнеторговом балансе. Большую часть немецкого экспорта составляют машины и оборудование. И как же тогда можно ждать увеличения экспорта на европейские рынки, если люди затягивают пояса, а предприятия отказываются от инвестиций?!
Ситуация в Германии, разумеется, тоже усилит спад: меньше машин означает меньше шин, электрооборудования, техники, сидений и т.д. Все эти сферы касаются французских предприятий. И это только частный случай.
— Может ли этот спад привести к ускорению снижения экономической активности в еврозоне?
— Парадоксальность ситуации заключается в том, что в ближайшем будущем еврозона и прочие страны ЕС не ощутят особых последствий от спада в Германии. Хотя немецкая экономика и пострадает, полная занятость сможет на какое-то время поддержать объемы потребления и, как следствие, импорта. На первых порах последствия будут заметны только во внешнеторговом балансе Германии. Это очень важный момент, потому что в экономической теории положительное сальдо баланса внешней торговли считается одним из главных факторов роста экономики страны. Как бы то ни было, несмотря на ожидаемый спад промышленного производства, положительное сальдо все равно должно остаться высоким.
Тем не менее, в среднесрочной перспективе последствия снижения темпов экономического роста или даже рецессии в Германии могут оказаться гораздо серьезнее. Германия — это единственная из «значимых» европейских стран, где не было отмечено ни падения ВВП, ни значительного дефицита бюджета. Ее сравнивали с локомотивом, который пусть и шел на небольшой скорости, вполне мог утянуть за собой всех остальных.
Сегодня существует опасность, что у механизма распространения рецессии больше нет препятствий в Европе: европейская экономика будет тем сильнее втянута в дефляционную и рецессивную динамику, что она охватила даже самую сильную из стран.
— Остается только сожалеть о том, что Европа потеряла свой локомотив в экономике, но разве это не единственный способ убедить Германию занять более гибкую позицию по отношению к политике жесткой экономии и восстановлению роста?
— Дефляционная спираль может стать серьезной проблемой для немцев в том случае, если теория об «эффективном менеджере» Ангеле Меркель натолкнется на серьезные общественно-экономические трудности, а последние заблуждения насчет близорукого экономического либерализма будут развеяны.
Подъем немецкой экономики, залогом которого считались инициативы канцлера Шредера, полагался на четкий принцип и метод. Принцип: менеджер не должен тратить больше, чем у него есть, и, если он стремится повысить свой уровень жизни, ему нужно продавать свою продукцию умнее и за меньшие деньги всем тем, кто придерживается иной точки зрения. Метод: стабильная девальвация без воздействия на обменные курсы, о которой не говорится ни в одной экономической теории или анализе экономической политики. Эта самая девальвация оказалась поистине мудрым подходом, который резко контрастировал с принятой в соседних государствах практикой. Для такой девальвации нового типа требовался консенсус, в силе которого мы сами смогли убедиться после 2009 года.
Ангела Меркель взлетела вверх на волне общественного, психологического и национального консенсуса: немцы ощутили себя чемпионами промышленного мира, лидерами европейской экономики, главными защитниками евро. Популярность Меркель связана именно с тем, что она как нельзя лучше смогла воплотить в себе этот консенсус. И пока он остается в силе, канцлер не считает нужным проявлять какую-то гибкость. В глазах ее сограждан и в силу связывающего их консенсуса она будет права в том, что не идет на поводу у переменчивых промышленных предприятий и винит в плохих показателях тех, кто несет за них непосредственную ответственность, то есть компании. Она будет права в своем нежелании уступать грекам, киприотам и всем прочим безответственным нахлебникам, которых Европа и так уже слишком долго терпела.
— Может ли измениться соотношение сил в политике? Обратит ли Меркель больше внимания на позицию Франции и стран Южной Европы?
— Как примирить противоположности? Именно такая дилемма сейчас стоит перед канцлером. Может ли она сказать «нет» ослаблению бюджетного контроля? Может ли она пойти против большинства европейских стран во главе с Францией и выступить против межпрофессиональной минимальной зарплаты? Может ли она предложить немцам подъем экономики с риском инфляции, если они воспринимают ее как страшнейшую из бед? Может ли она как социал-демократ сделать идеологический шаг в сторону социалиста Олланда? Может ли она пойти на опасную политику в свете намеченных на сентябрь выборов в Бундестаг? Очень сомнительно...
В настоящий момент Ангела Меркель возглавляет сильнейшее европейское государство. И она пользуется этим положением в политических целях. Сегодня Германия действительно объединилась после более чем 20 лет труда, лишений и вложений.
Германия прошла большой моральный путь, который привел ее от статуса рухнувшей нации к положению признанной всеми державы. Зачем Ангеле Меркель отказываться от национальной гордости, которую с полным на то основанием могут испытывать немцы?
— Изменение ситуации способствует единству еврозоны, в том числе в экономическом плане?
— Было бы ошибкой считать, что спад промышленного производства в Германии может стать тем стимулом, который заставит Берлин изменить точку зрения о Европе.
Стремление к единству Европы, то есть Европейского Союза и конкретно еврозоны, означает, что европейские страны готовы двигаться в сторону равноправного федерализма. Такой политический курс подразумевает отказ от суверенитета со стороны членов ЕС и еврозоны.
Если мы стремимся к такой единой Европе, предполагает ли это, что любой инвестор должен в обязательном порядке отвечать требованиям промышленной политики, которую устанавливает некая федеральная европейская инстанция? Следует ли из этого, что у нас учли и задействовали все доступные людские ресурсы в европейских государствах перед тем, как прибегать к миграции из-за пределов Европы? Означает ли это, что, как уже было с Ирландией на протяжении многих лет, самые богатые страны должны помогать наименее обеспеченным с оборудованием, подготовкой кадров, инвестициями в промышленность, технологии, науку и т.д.
Сейчас же нужно признать, что до этого нам еще далеко, и вернуться к рассмотрению упомянутых в начале беседы реакций. Вздох облегчения определенно будет совершенно неуместным, хотя некоторые страны и могут не без основания сказать, что после многих месяцев взбучек со стороны Германии ее собственные неудачи вызывают определенное удовлетворение. Крик ужаса в то же время выглядит вполне оправданным. Дело в том, что спираль рецессии все больше выглядит не вероятной, а вполне реальной перспективой.
Паскаль Ордонно (Pascal Ordonneau), бывший глава отдела маркетинга Citibank, бывший генеральный директор Crédit Lyonnais и HSBC.