Многие придерживаются идеи о том, что страдания приносят пользу как душе, так и экономике. Для сторонников жестких мер финансовый кризис стал доказательством нравственной развращенности, которую можно искупить только страданиями. Однако экономика существует на земле, а не в загробной жизни. Поэтому тем, кто выступает за жесткую экономию, придется доказать, что она не только нравственна, но и эффективна. Как это можно сделать? Разумеется, указав на примеры успеха. В Европе такими примерами считаются страны Балтии и, в первую очередь, Латвия - экономика, которую охватил кризис, которой предоставили финансовую помощь и которая – как нас пытаются убедить – теперь процветает. Но так ли это на самом деле? И если это так, то может ли Латвия служить примером для остальных? Ответ на оба эти вопроса – только до определенной степени.
Все три государства Балтии – Эстония (с населением в 1,3 миллиона человек), Латвия (с населением в 2 миллиона человек) и Литва (с населением в 3 миллиона человек) – до начала финансового кризиса пережили обусловленный кредитованием экономический подъем. В 2007 году дефицит по текущим операциям Латвии составлял 22% от ВВП, Эстонии – 16% от ВВП, а Литвы – 14% от ВВП. Внутренними аналогами притоков капитала были гигантские финансовые дефициты в частном секторе: 23% от ВВП в Латвии, 19% от ВВП в Эстонии и 13% от ВВП в Литве. Как это обычно бывает, резкий подъем деловой активности укрепил финансовые позиции этих государств: в 2007 году чистый государственный долг Эстонии составлял минус 4% от ВВП, Латвии – 5%, и Литвы – 11%.
Затем пришел черед четырех предвестников финансового кризиса: произошли «неожиданная остановка» притоков капитала, резкое падение цен активов, спад в экономическом росте и бюджетный дефицит. В ответ на это страны Балтии решили придерживаться политики валютной привязки и жесткой экономии.
В конце 2008 года Латвии также удалось договориться о предоставлении довольно крупного займа при поддержке Евросоюза, Международного валютного фонда, стран Северной Европы и других организаций. Тем не менее, некоторые эксперты сомневались, что такая программа сработает. В июне 2012 года Оливье Бланшар (Olivier Blanchard), экономический советник МВФ, заявил, что «многие, в том числе и я, полагали, что сохранение валютной привязки, скорее всего, должно было привести к катастрофе, в лучшем случае к долгой и мучительной корректировке или, что представлялось нам более вероятным, к отказу от политики привязки, когда ее неэффективность станет очевидной». Как выяснилось, он ошибался.
По данным МВФ, с 2008 по 2012 год Латвия сократила свой скорректированный с учетом экономического цикла дефицит государственного бюджета на 5,3% от потенциального ВВП и добилась небольшого прироста в размере 0,8% в 2012 году. За этот же период времени Литва сократила свой скорректированный с учетом экономического цикла дефицит государственного бюджета на 3,3% от потенциального ВВП. (МВФ не предоставил таких данных по Эстонии.) Однако с 2009 по 2012 год Греция сократила дефицит на 15% от потенциального ВВП.
Каким образом сработала эта стратегия? Ее сторонники отмечают резкий экономический рост, начавшийся в недавнем времени. К примеру, экономика Латвии выросла на 16% в период со своей низшей точки в третьем квартале 2009 года до четвертого квартала 2012 года. Однако она сократилась на 25% в период с четвертого квартала 2007 года до низшей точки спада в 2009 году. В четвертом квартале 2012 года ВВП Латвии все еще был на 12% ниже своего докризисного уровня. Это хуже чем в случае с Ирландией, Италией, Португалией и Испанией. Ситуация в двух других балтийских государствах обстояла несколько лучше, однако они тоже пережили периоды резкого спада.
Подобные серьезные экономические спады имеют большое значение. В случае с Латвией суммарные потери с 2008 по 2012 год составили 77% от годовой выработки в докризисный период. Потери Литвы составили 44%, а Эстонии – 43%. В четвертом квартале 2012 года ВВП Латвии был на 41% ниже того уровня, которого страна могла бы достигнуть, если бы сохранились тенденции 2007 года, а ВВП Эстонии и Литвы - на 34% ниже. Уровень безработицы постепенно уменьшался, однако в декабре 2012 года в Латвии он все еще составлял 14%, как и в Ирландии.
Короче говоря, Латвия, пострадавшая от кризиса больше других балтийских государств, пережила один из самых серьезных экономических спадов за всю свою историю. Сейчас она восстанавливается. Но она еще не успела полностью восстановиться. Можно ли считать ее политику моделью для подражания? Если одним словом, то нет.
Эти государства обладают четырьмя значительными преимуществами в том, чтобы следовать стратегии стимулирующего сокращения.
Во-первых, по данным Евростата, почасовая заработная плата в Латвии в 2012 году составляла лишь четверть средней зарплаты по еврозоне в целом, 30% средней зарплаты в Испании и половину средней зарплаты в Португалии. Учитывая этот потенциал резкого роста производительности, Латвия не нуждалась в серьезном снижении стоимости ради достижения конкурентоспособности.
Во-вторых, страны Балтии представляют собой очень маленькие и открытые экономики. Чем более открыта та или иная экономика, тем более значительна доля производства, которая не зависит от внутренних расходов, подверженных влиянию экономического кризиса. Таким образом, в случае с маленькими открытыми экономиками регулирование извне становится более эффективной альтернативой внутреннему стимулированию, чем в случае с более крупными экономиками. С 2007 по 2012 год дефицит по текущим операциям Латвии сократился на 21% от ВВП. Такое внешнее регулирование могло бы привести к сокращению дефицита Италии всего на 0,3%. Торговые партнеры вряд ли замечают внешнее регулирование в случае с Латвией. Но они заметили бы его в случае с относительно крупной экономикой Италии. Кроме того, с 2007 по 2012 год население Латвии сократилось на 7,6%, а Литвы – на 10,1%. Это должно было благоприятно повлиять на статистику безработицы. Если бы Италия и Испания лишились такой же доли населения, их потери составили бы 11 миллионов человек.
В-третьих, в этих экономиках центральную роль играют иностранные банки. Для еврозоны это является альтернативой банковским объединениям: банки из финансово сильных государств принимают руководство над более слабыми финансовыми системами.
Наконец, страны Балтии рассматривают свою европейскую судьбу как альтернативу возвращению на российскую орбиту. У их народов есть веские причины предпочесть болезненное регулирование демонстрации неуверенности в своих политических убеждениях. У других охваченных кризисом стран также есть причины оставаться частью Европы, но гораздо менее веские. Именно поэтому они соглашаются с мерами жесткой экономии с гораздо меньшим энтузиазмом.
Являются ли балтийские государства и Латвия в частности моделями для подражания? В краткосрочной перспективе, определенно нет: сокращение мешало росту. В конечном счете они смогли совместить внешнее регулирование с восстановлением роста, хотя в Латвии, к примеру, этот рост до сих пор не достиг своих первоначальных показателей, а уровни безработицы и эмиграции чрезвычайно высоки.
Можно ли Латвию считать убедительным примером для других более крупных экономик? Разумеется, нет. То, что возможно в условиях маленьких, открытых экономик, практически неосуществимо – в экономическом, политическом и социальном смысле - в условиях крупных и относительно закрытых систем. Идея о том, что мы должны рассматривать отдельные экономики – не говоря уже о группе из нескольких стран – как маленькие открытые системы, которые друг с другом не взаимодействуют, представляет собой глубокое заблуждение. Именно поэтому законодатели еврозоны, кажется, с радостью игнорируют спрос. Именно поэтому процесс регулирования оказался таким безжалостным. Вероятно, кто-то считает, что Латвия может послужить моделью для маленьких государств. Но думать, что она может стать примером для всей Европы, это просто безумие.
