15 апреля я сидел в Центральном парке и читал книгу Надима Аслама (Nadeem Aslam) «The Blind Man’s Garden» (Сад слепца), когда брат прислал мне SMS-сообщение о взрывах на Бостонском марафоне. «Мама и папа в порядке», - сообщил он, и я, как и миллионы американцев, сразу начал слушать новости и обратился к социальным сетям, пытаясь выяснить, что же там случилось. Как и многие другие (я уверен в этом), я пережил разные эмоциональные этапы: шок, скорбь и гнев. Была также тревога за родственников и друзей, которые живут в Бостоне или участвовали в тот день в марафоне. Но было и кое-что еще - потеря ориентации. Этим моя реакция на бостонские события отличалась от реакции на предыдущие теракты, которые я пережил – либо опосредованно, узнавая о них из новостей, либо напрямую, когда помогал пострадавшим в Ираке, служа офицером штаба во 2-й группе материально-технического обеспечения корпуса морской пехоты.
Действие книги «The Blind Man’s Garden» (а это четвертый роман британского автора пакистанского происхождения Надима Аслама) происходит в маленьком пакистанском городке Хеер. Сюжет произведения связан с большой семьей, во главе которой стоит слепой человек по имени Рохан. Это набожный бывший школьный учитель, основавший медресе, которое после его ухода на пенсию стало рассадником радикализма. Когда американские войска вторгаются в Афганистан, родной и приемный сыновья Рохана, охваченные антиамериканским рвением, направляются в район боевых действий, чтобы помогать раненым мирным жителям. Их немедленно продают талибам, и пока родственники с волнением ждут сообщений о судьбе сыновей Рохана, в его бывшей школе вызревает доморощенный террористический заговор.
В некотором роде роман Аслама приключенческий, там есть элементы авантюрной романтики, родившиеся под несчастливой звездой любовники и ужасающие кризисы. Читатель знакомится с множеством героев, проникается к ним симпатией и всячески болеет за них, желая им осуществить свои довольно простые мечты – преподавать в школе, быть вместе с любимым человеком, родить ребенка – и жить без войны и без довлеющей над ними и уничтожающей их идеологии. Но у Аслама не только драматические, но также политические и литературные замыслы и опасения.
В его романе есть одна побочная сюжетная линия о местном розничном торговце, которая стала символом литературного метода Аслама. 14-летнего сына торговца, который сбежал из дому, чтобы воевать с талибами, захватывает афганский полевой командир и требует за него выкуп. Рохан вместе с торговцем отправляется на встречу со связником, где узнает, что многих плененных детей подвергают сексуальному насилию. Негодуя по поводу людей, способных требовать выкуп за похищенных ими детей, Рохан ругает мужчину, но тот выдвигает встречные доводы. «Вашего мальчика поймали, когда он воевал против нас. Возможно, он убивал наших людей. Нам нужны деньги, чтобы вдовы и дети этих убитых им людей не стали нищими». Настоящий ад жизни, как заметил когда-то Жан Ренуар, заключается в том, что у каждого есть свои доводы.
Разъясняя эти доводы, Аслам вводит читателя в мир, где культурные символы и ориентиры настолько отличаются от наших, что иногда кажутся откровенно отсталыми. В городке Хеер теракты 11 сентября обычно называют «битвой Всемирного торгового центра и Пентагона», потому что «в виновной стране невинных людей не бывает». Странным проявлением пакистанского империализма является то, что многие персонажи по ошибке принимают борьбу талибов за борьбу всего афганского народа. Но их заблуждения подвергаются жестокому развенчанию, как только они попадают в Афганистан. Когда один из героев предается воспоминаниям о своих детских надеждах и мечтаниях, оказывается, что это мечты не о живых людях, а о мучениках, погибших за веру. «Их души возносятся из их тел при помощи ангелов и прочих крылатых существ, солнце и облака краснеют, а птицы в полете кажутся покрытыми пятнами крови».
Ощутить такое посредством журналистики – значит почувствовать события несколько отстраненно. Та литература, которую создает Аслам, предлагает читателю испытать нечто иное: поселиться в сознании у женщины из пакистанской глубинки, которая тихо обдумывает, как отравить дочь, чтобы вызвать выкидыш, поскольку матери-одиночки в их деспотичном обществе постоянно страдают - ведь «не было и дня, чтобы она не слышала о женщинах, погибших от пули, от бритвы или в петле, об утопленных, задушенных собственным платком, заживо похороненных, сожженных, отравленных – и все во имя чести и во избежание позора». Либо же автор приглашает читателя побыть в шкуре персонажа, которого допрашивают и пытают американцы. Меня, как ветерана войны, это расстроило и огорчило больше всего: потому что мы испытываем симпатию к этому персонажу, и потому что Аслам все описывает точно, о чем свидетельствует опубликованный недавно доклад неправительственной организации Constitution Project об обращении с пленными.
Но больше всего выводит из равновесия взгляд на терроризм глазами героев Аслама. SMS-сообщение брата о взрывах на Бостонском марафоне я получил, когда читал эпизод о захвате заложников в школе. В отличие от сообщений СМИ, в которых мы обычно узнаем о жертвах трагедий именно как о жертвах, узнаем об их гибели еще до того, как услышим хоть что-то об их жизни, герои Аслама в этом эпизоде мне уже знакомы. Я вместе с ним надеялся на то, что их ждет нормальное будущее за пределами этого безумия. Это довольно просто, это основа основ художественной прозы – но это очень важно, чтобы задуматься и добраться до сути таких актов насилия. Те тонкие ручейки информации о событиях в Бостоне, доступ к которым у меня был – голые факты из репортажей СМИ, сообщения в Facebook от знакомых и друзей, уверявших, что у них все в порядке, а также требования других людей разбомбить в пыль ту страну, откуда приехали террористы – все это гораздо меньше помогло мне осознать суть трагедии и проникнуться ее смыслом, нежели роман Аслама.
Его книга также поставила бостонский теракт в более широкий контекст. Американцы с легкостью считают себя главными жертвами исламского радикализма; однако Аслам чутко улавливает и резко передает то повседневное ощущение ужаса, которое испытывают обычные мирные жители Афганистана и Пакистана. Многие из них точно так же негодуют по поводу использования исламистами в своих целях религии, как и американцы, возмущенные заявлениями Тимоти Маквея* о патриотизме. Переходя от литературы к реальной жизни в новостях, я также был слишком сильно ошеломлен произошедшей трагедией, чтобы испытывать чувство гнева.
Роман Аслама не идеален. Ближе к концу сюжет начинает вызывать недоверие, а автор сосредоточивает внимание на героях, чье мировоззрение является решительно нерелигиозным, гуманным и совершенно безобидным для чувствительного и либерального Запада. Возникает ощущение поиска легких путей. Рохан, основавший медресе, которое причинило ему огромные страдания, исповедует ислам с огромным чувством и любовью, но и в его вере есть немало проблем. В итоге этот герой как-то растворяется на заднем плане. В итоге автор довольно неудачно теряет сложную нить повествования. Но в целом роман производит мощное впечатление. В конце есть сцена, где один из персонажей смотрит на группу людей перед началом нападения, и у него возникает ощущение, что все они – «просто тела, предназначенные для ранений, объекты уничтожения». Произведение Аслама это акт сопротивления такому отношению к человеку и к человечеству.
* Тимоти Джеймс Маквей (Timothy James McVeigh) - организатор самого крупного до событий 11 сентября 2001 года террористического акта в истории Америки — взрыва в федеральном здании имени Альфреда Марра в Оклахома-Сити 19 апреля 1995 года, унесшего жизни 168 человек.
