Возражение Томасу Грэму

Вспоминая конец 1990-х годов, я должен начать с комплимента. Вспомните господствующие представления того периода, когда от эволюции постсоветской системы ждали окончательных доказательств того, какие чудесные результаты дает демократия быстрого приготовления и шоковая терапия. И тут выходит Томас Грэм (Thomas Graham) и начинает перечить общепризнанному кодексу толкований и размышлений «экономических реформаторов», хотя ставка на них была самой надежной. Он осмелился анализировать постсоветскую политическую элиту, применяя к ней понятие «кланов». Грэм породил настоящую бурю в рядах этих доверчивых сторонников быстрой и мягкой посадки России после «преобразований» переходного периода.

Времена изменились, ситуация в России стабилизировалась (не без потерь), но нам до сих пор не видны внутренности ее непрозрачной политической системы и непонятны лежащие в ее основе механизмы. Линейное экстраполирование текущей ситуации, а именно, мысль о том, что Путин со своей бандой смогут держаться за власть до скончания нашего века, не внушает доверия и не воодушевляет. Россия ничем не отличается от других стран мира, где нарастает политическая и социальная напряженность. Но российское руководство не желает даже задуматься над возможностью системных перемен. Комментарии, предложения и критика со стороны объявляются вне закона как иностранное вмешательство, и вести дискуссию о политических реформах достается диссидентам. Мы что, вернулись в круг первый?

Грэм называет мой скепсис относительно западного влияния «отчаянием». Такой вывод может быть оправдан лишь в том случае, если мы считаем немедленный результат единственно приемлемой мерой успеха. Как и большинство обозревателей, следящих за Россией, я испытываю недовольство, но не отчаяние. Проработав 25 лет в Германии в непосредственной близости от процесса выработки политики в отношении Советского Союза / России, я понял, что как правило, политики (я уверен, не только немецкие) предпочтут, чтобы их мысленные представления были подтверждены, а не оспорены каким-нибудь специалистом, желающим обсудить возможность иного исхода.

У меня нет магической формулы для преодоления противоречий между рассудком и идеологией со всех сторон. Но то, как Грэм описывает процесс принятия политических решений в США, заставляет меня усомниться в тех экспертах, которые на протяжении последнего десятилетия формировали политику в отношении России. По его словам, в США политику формирует исполнительная власть, а там в аппарате национальной безопасности работают в основном  профессионалы, немного отстраненные от повседневных политических бурь – хотя политики в этом деле тоже могут сказать свое слово.

Тремя абзацами выше он возлагает всю вину за «нестыковки между заявлениями высоких руководителей о стремлении к сотрудничеству и абсолютно серьезным враждебным отношением внизу [к России]» на «высокопоставленных руководителей», которые «передали полномочия по толкованию и реализации этой политики на нижний уровень, где широко распространены и страстно отстаиваются взгляды на Россию как на соперницу». И вдобавок ко всему, «президент не смог или не захотел призвать к порядку аппарат национальной безопасности США в вопросе», который явно не был для него «главным приоритетом».

Такое заявление человека посвященного не только окончательно доказывает общую теорию «столиц одной проблемы». Что еще хуже, оно ставит под угрозу доверие союзников и друзей, которые восхищались тонкостями анализа и верили в настоятельность принимаемых в Вашингтоне решений, где политика - это действительно «буря».

Наверняка наблюдатели за Белым домом из Кремля, которые до сих пор нежно любят старую вражду, были обрадованы заявлением Митта Ромни о том, что Россия - это «геополитический враг Америки номер один». Оно полностью разоблачило склад ума американского консерватора, который является зеркальным отражением их собственного мировоззрения. Конечно же, Ромни проиграл президентскую гонку отнюдь не из-за своих взглядов на Россию. Но давайте представим себе, что он одержал на выборах победу, стал президентом, а Джона Болтона (John Bolton) сделал, скажем, госсекретарем. В отличие от предшественников, у нынешнего демократического президента во внешнеполитической повестке в силу внутренних проблем больше сдерживающих ограничений, нежели вариантов действий.

Называть отношения США и России «соперничеством» значит явно преувеличивать российский потенциал почти по всем параметрам силы и влияния. С другой стороны, консерваторы не в состоянии противостоять искушению. Они не могут не назвать Россию потенциальной угрозой национальной безопасности, и эти заявления идут обычно на потребу обществу и/или для ослабления исполнительной власти. На мой взгляд, это самое разумное объяснение потери импульса силы в российско-американских отношениях по вопросам противоракетной обороны и ядерного разоружения, которые в президентской повестке отошли на второй план вместе с другими бурлящими котлами в нынешней дисфункции политического процесса (это выражение я позаимствовал). В такой ситуации договор СНВ-3 был весьма примечательным достижением, а вот то, что произошло позже, достижением назвать никак нельзя.

Каждая минута, потраченная на противостояние по принципу «око за око», - это минута, которую можно было потратить на решение проблем пошедших вразнос финансовых рынков, распространения ядерного оружия, отсутствия исполняемых в принудительном порядке мер контроля за торговлей обычным оружием и вдобавок ко всему, на решение глобальной проблемы, связанной с демократическими институтами, попавшими в плен к коммерческим кругам с их особыми интересами. Почему бы не предложить российскому руководству приложить совместные усилия в целях решения этих поистине стратегических вопросов? Может, потому что  Соединенные Штаты и их западные союзники попадут в неловкое положение, когда их национальные интересы будут мешать давно назревшему диалогу?

Люди со стороны наверняка задаются вопросом о значении слова «стратегия» в плане того, что Грэм считает «стратегическим» во взаимоотношениях с Россией. «Продвижение ценностей и интересов Соединенных Штатов» - это звучит здорово. Но не просите подробных и точных разъяснений значения этого выражения, и забудьте о попытке проанализировать скрытые трения между двумя системами. Кстати: какие конкретно «интересы» имеются у США на постсоветском пространстве?

Подобно большинству геостратегов, Грэм увлекся модным обаянием Китая как образца авторитарного капитализма. Вполне вероятно, что в Москве внимательно изучают поразительные показатели экономического роста, военной мощи и политического веса этой страны. Но российские аналитики не могут игнорировать масштабные недостатки китайской бесхозяйственности и неэкономичности, включающие не только чрезмерное ускорение экономического развития, но и социально-политическую напряженность, которая нарастает в Китае вот уже несколько лет. Не надо обладать богатым творческим воображением, чтобы прийти к выводу о серьезных проблемах, ждущих Китай в среднесрочной перспективе. Авторитарный капитализм нежизнеспособен не из-за того, что он сеет семена собственной кончины, пренебрегая человеческим измерением, которое является  не только экономическим ресурсом. Народ сегодня пробуждается и начинает понимать, что вечеринка начального роста заканчивается. Он начинает также осознавать свою силу как силу новаторов, предпринимателей и граждан.

Когда речь заходит о формировании отношений с современной Россией, большое значение имеют конкретные модели сотрудничества и ответной реакции, а также сроки. Открытые и вполне официальные репрессивные действия властей, идущие вразрез с духом и буквой обязательных для исполнения соглашений, подписанных Россией в рамках ООН, ОБСЕ и прежде всего, Совета Европы, требуют открытой и вполне официальной критики со стороны других стран-участниц таких соглашений. Истеричная реакция режима даже на самые сдержанные вызовы показывает, что сегодня не время требовать от России соответствия таким стандартам. А если ограничиться более слабыми и сдержанными мерами, это будет истолковано как повод для шантажа, а также продемонстрирует, что западные ценности служат просто для декорирования витрин. Запланированные на июнь и сентябрь встречи Обамы и Путина дают шанс для начала новой перезагрузки. Но на сей раз есть надежда, что это будет перезагрузка настоящая, посвященная решению настоящих проблем.

Генрих Фогель (родился в 1937 г.) – доцент Амстердамского университета, занимающийся исследованиями европейской безопасности. Он был директором Федерального института российских, восточно-европейских и международных исследований (Federal Institute for Russian, East European, and International Studies) в Кельне (1976-2000 гг.) и членом правления Германского института международных дел и безопасности (German Institute for International Affairs and Security) в Берлине (2000-2007 гг.).