Как там говорится? Что имеем — не храним, потерявши — плачем? Сейчас, после восьми долгих лет президентства Махмуда Ахмадинежада в Иране, готов поспорить, что даже самые ярые ненавистники в конечном итоге пожалеют о его уходе. Причем, не только из-за зрелищного представления, которое он устраивал своей воинственной риторикой и нелепым популизмом, но и потому что с ним, вероятно, была связана последняя реальная возможность лишить религиозный режим его «божественного» права на руководство Ираном.
Еще в 2011 году я говорил, что противники клерикального режима в Иране, те, кто стремился к нации, которая бы черпала вдохновение в славном прошлом, а не исламистском будущем, вероятно, получили нежданного защитника: Махмуда Ахмадинежада.
При этом, я, разумеется, не пытаюсь сказать, что Ахмадинежад был иконой демократии или даже просто хорошим человеком или компетентным президентом (хотя он все же был куда более зрелым политиком, чем считают большинство его критиков). Мысль о том, что «светский» — это по сути то же самое, что и «свободный», представляет собой типично западное заблуждение. Как бы то ни было, ранее еще ни один президент Исламской Республики настолько открыто не бросал вызов религиозной системе власти и так нахально не пытался отобрать управляющие рычаги у заправляющей всем в Иране, но никем не избранной клерикальной верхушки.
При Ахмадинежаде президентство, как никогда в прошлом, стало основой легитимной власти. Возможно, именно в этой связи верховный лидер аятолла Али Хаменеи недавно пригрозил вообще упразднить эту должность.
Моя прошлая статья навлекла на себя целую бурю критики со стороны представителей ирано-американского сообщества. Их поразило не собственно содержание моих аргументов, а сам факт того, что я посмел сказать нечто, отдаленно напоминающее похвалу, о человеке, который стал живым воплощением всего самого ненавистного в иранском режиме. Набросились на меня и некоторые американские журналисты, которые, по всей видимости, могут рассматривать Ахмаденежада только через призму его абсурдного и отвратительного восприятия Израиля.
Традиционное главенство религии
Сегодня даже те, кто не ощущает этого, вынуждены признать беспрецедентный факт: Ахмадинежад выступил против неограниченной власти верховного лидера. Сейчас же, когда его заменит один из подпевал клики аятоллы Хаменеи, мы, быть может, начнем воспринимать последние годы в несколько ином ключе.
Конфликт между Ахмадинежадом и клерикальной верхушкой непосредственно касается политической легитимности Исламской Республики. В запутанной системе иранского руководства избранный президент должен представлять власть народа, тогда как неизбранный верховный лидер воплощает в себе божественную власть. На практике же практически все рычаги политической власти находятся в руках у верховного лидера, а президент пользуется лишь крайне ограниченным влиянием на процесс принятия политических решений.
Именно этого и добивался основатель Исламской Республики аятолла Рухолла Хомейни. Из религиозно-политической концепции Хомейни следует, что в отсутствии Махди (мусульманского мессии) руководство должны осуществлять представители мессии на Земле, то есть аятоллы. Хомейни создал должность верховного лидера и сам назначил себя на нее. C течением лет он сформировал в своих руках практически абсолютную религиозную, экономическую и политическую власть, заложив основу для полного доминирования религии в обществе.
Это главенство клерикальной системы распространилось и на избранные ветви правительства. В двух первых созывах иранского парламента духовенству досталось более половины депутатских кресел (постепенно эта цифра упала, и сейчас их меньше четверти). Кроме того, за исключением двух первых президентов Исламской Республики (они занимали этот пост менее двух лет, первый был смещен, а второй — убит) до 2005 года все избранные президенты Ирана были религиозными деятелями.
Ахмадинежад покончил с этой традицией и разнес в пух и прах своего противника Али Акбара Рафсанджани: в частности он назвал его богатым и коррумпированным клерикалом, который понятия не имеет о том, что волнует простых людей. И если выступления толстосума Рафсанджани были усеяны арабскими словами и цитатами из Корана, то Ахмадинежад, наоборот, вел себя предельно просто, говорил на обычном фарси и демонстрировал подчеркнуто простую или даже провинциальную религиозность.
Сначала нравы
Эта стратегия оказалась столь эффективной, что во втором туре выборов Ахмадинежад получил 62% голосов, тогда как Рафсанджани пришлось довольствоваться всего 36%. Кроме того, Ахмадинежад не отступился от этого образа и после вступления в должность: еще задолго до псевдо-переизбрания в 2009 году он начал постепенно дистанцироваться от религиозной элиты и укреплять позиции президента. Как ни удивительно, но антиклерикальная программа Ахмадинежада проявилась сильнее всего после подавления «зеленого движения» и поддержки его избрания на второй срок со стороны Хаменеи.
Во время второго мандата Ахмадинежад неустанно боролся с засильем духовенства в религиозной, экономической и политической жизни страны. Он начал с того, что поставил под сомнение присвоенный клерикалами статус арбитров исламской морали. В первую очередь, это касалось их одержимости мусульманскими «приличиями» в одежде.
Он осудил действия полиции нравов, наводившей ужас на всю страну:
«Останавливать идущих рядом по улице мужчину и женщину и спрашивать их о природе их отношений — настоящее оскорбление».
Советника Ахмадинежада по СМИ Али Акбара Джаванфекра даже задержали за публикацию статей с критикой закона, который обязывает женщин носить паранджу.
Кроме того, президент неоднократно выступал с критикой богатств духовенства, которое резко контрастирует с бедственным положением большинства иранцев, пострадавших от международных экономических санкций. Ахмадинежад удивил всех, когда принял решение урезать правительственное финансирование религиозных институтов, которое за последние 30 лет достигло небывалых высот и стало источником личного обогащения для многих представителей духовной элиты.
Потом политическая власть
Ахмадинежад также предпринял несколько ловких шагов для того, чтобы вырвать политическую власть из рук клерикалов. Он перестал принимать участие в заседаниях Совета по целесообразности, одного из многочисленных комитетов Ирана, которые напоминают о знаменитой книге Оруэлла и призваны защитить политические интересы духовенства. Когда иранского министра нефти отправили в отставку, Ахмадинежад ухватился за его портфель, пока не был найден преемник. Тем самым он установил серьезный прецедент.
Даже когда Хаменеи и его союзники порушили все попытки Ахмадинежада укрепить свою власть, тот все равно проявил непоколебимую волю и отказался подчиняться капризам верховного лидера. После того, как Хаменеи отменил решение президента об отставке начальника разведслужбы Хейдара Мослехи, Ахмадинежад устроил недельную «забастовку», отказавшись в знак протеста присутствовать на заседаниях кабинета министров.
Когда Хаменени отказался утвердить его близкого союзника Эсфандияра Рахима Машаи на посту вице-президента, Ахмадинежад назначил его начальником генштаба: речь идет о еще более влиятельной должности, которая к тому же не требовала одобрения верховного вождя.
Хаменеи также выступил против вошедшего у Ахмадинежада в привычку назначения «специальных представителей» по международным вопросам (тем самым он хотел обойти подконтрольного верховному лидеру министра иностранных дел), президент переименовал их в «советников» и продолжил действовать в том же ключе.
Как бы то ни было, противоборство Ахмадинежада с религиозным режимом зашло гораздо дальше периодических трений с верховным лидером. Гораздо важнее была его публичная критика основ политической и духовной власти Исламской Республики. «Руководство страны не должно находиться в руках верховного лидера, теологов и прочих (представителей духовенства)», — подчеркнул президент в 2011 году. Машаи выразился еще категоричнее и заявил, что исламское правительство не в состоянии руководить такой большой и густонаселенной страной, как Иран.
Наконец, основы политической и духовной власти
Такие заявления звучат, мягко говоря, удивительно, если учесть, что их озвучили президент и его ближайший советник. Более того, они носят открыто бунтарский характер: это почти то же самое как, если бы президент США поставил под вопрос жизнеспособность конституционной демократии. Ни один представитель иранского руководства (даже наиболее прогрессивно и реформаторски настроенные члены парламента) никогда настолько открыто не пытались усомниться в божественном праве верховного лидера управлять государством. Как бы то ни было, прямые нападки на сложившийся строй стали отличительной чертой риторики Ахмадинежада.
Возьмите, например, навлекшие на себя бурю критики заявления Ахмадинежада по поводу его связи с Махди: это вовсе не бред безумного фанатика, а публичное отречение от системы, на которую опирается Исламская Республика. Ведь если такой светский политик, как Ахмадинежад, может напрямую общаться с Махди, то зачем тогда нужны аятоллы? И если прямая связь с Махди есть не только у представителей духовенства, то к чему наделять его высшей политической властью? «Управление страной напоминает скачки, только вот трудность в том, что они (духовенство) - не жокеи», — сказал Машаи.
Хаменеи незамедлительно ответил на вызов Ахмадинежада и Машаи религиозной власти и выпустил фетву о том, что только он и он один представляет Махди. Несмотря на такой поворот событий, Ахмадинежад продолжил пользоваться президентской трибуной, чтобы привлечь внимание к новой философии «персидского национализма», которая должна была сменить исламское самосознание Ирана. Он призвал к формированию «иранского ислама», который бы отличался от теократической идеологии религиозного режима (некоторые иранцы с презрением называют ее «арабизмом»).
Кроме того, Ахмадинежад нарушил давний запрет в иранских политических кругах и высоко отозвался о Кире Великом, назвав его первым и величайшим царем древней Персидской империи. Подобная ностальгия по доисламскому прошлому Ирана повлекла за собой жесткие предупреждения со стороны соратников Хаменеи. Так, например, один депутат-консерватор заявил, что президент «должен понимать, что он обязан восхвалять ислам, а не древний Иран, и что если он не выполнит это обязательство, то лишится поддержки и доверия мусульманской иранской нации».
Как бы то ни было, персидский национализм Ахмадинежада приобрел огромную популярность в Иране. Более того, он даже привел к формированию в стране нового политического течения, которое самые фанатичные сторонники режима окрестили «третьей колонной мятежников». Ахмадинежад, в свою очередь, назвал критиков баранами, которые «мчатся в Кум (религиозная столица Ирана) за инструкциями по любому вопросу».
Преемник — человек аятолл
Данная Ахмадинежадом характеристика подходит абсолютно всем фаворитам президентской кампании. В конце концов, единственная общая черта всех кандидатов — это их комичное повиновение верховному лидеру. Главный представитель Ирана на переговорах по ядерной программе Саид Джалили недавно отметил, что «у нас нет места тем, кто хоть в чем-то не согласен с верховным лидером», и что «нам со всем вниманием следует прислушиваться к воле аятоллы».
Подобные выражения бездумного подчинения, по всей видимости, были единственным способом получить шанс на победу на выборах. Еще один фаворит президента Али Акбар Велаяти заявил, что его главным преимуществом на посту президента стало бы слепое подчинение всему, что сказал бы ему верховный вождь: «Для меня это сильный аргумент... Мне кажется, что когда есть кто-то, кто говорит последнее слово и принимает окончательное решение, это отвечает политическим интересам страны».
Жестокий мэр Тегерана Мохаммад Багер Галибаф похвалялся тем, что лично отстаивал власть верховного вождя, избивая студентов, которые посмели в ней усомниться. «Когда возникает необходимость выйти на улицу и врезать (демонстрантам) дубинкой, то я всегда готов, и горжусь этим», — заявил он.
Таким образом, ни один из кандидатов в президенты, даже умеренный Хасан Роухани, который, несмотря на дерзкую критику «эксцессов» религиозного режима, сам является духовным лицом, не стремился продолжить антиклерикальное наследие Ахмадинежада в случае избрания на пост президента.
Получается, Хаменеи сделал все, чтобы новым президентом Ирана был избран один из этих льстецов. А это означает конец беспрецедентного вызова, который бросил Махмуд Ахмадинежад доминирующей философии Исламской Республики. Когда засилье духовенства в правительстве станет еще жестче, те, кто винят аятолл во всех бедах Ирана, возможно, вспомнят о невысоком человеке с растрепанной бородкой и в мятом пиджаке, который посмел пойти против представителя Махди на Земле.
