Я до абсурда горжусь тем, что я писатель. Когда новые знакомые спрашивают меня, чем я занимаюсь, я самоуверенно отвечаю: «Я писатель» - почти так же, как Мэтт Деймон (Matt Damon) говорит о том, что он техасский рейнджер в «Железной хватке» («True Grit»). Но затем они практически всегда портят мое настроение, задавая следующий вопрос: «А что вы написали? Возможно, я читал ваши книги». И тогда я вынужден смущенно пробормотать: «Я возьму свое пальто» - почти так же, как невоспитанный персонаж Марка Уильямса (Mark Williams) в сериале «Быстрое шоу» («Fast Show»).
В течение последних 12 месяцев ситуация была совершенно иной. В этом году на подобные вопросы я мог со скромной улыбкой отвечать: «На самом деле я написал сценарий церемонии открытия Лондонских Олимпийских игр 2012 года». Я произношу название игр полностью, чтобы звучало солиднее, а потом застенчиво так добавляю: «Полагаю, вы ее видели?»
В ответ я обычно слышу восторженный рассказ о том, где они ее смотрели, с кем, как они почти ее пропустили, будучи уверенными, что на нее не стоит тратить времени, но потом она началась, и это было нечто потрясающее. И те две недели были потрясающими, и Паралимпийские игры тоже были потрясающими. И Дэнни Бойл (Danny Boyle) отлично со всем справился, и трюк с королевой…
Потом восторг постепенно утихает, и мы начинаем задумываться над тем, куда же исчезли надежды тех двух недель и что это были за надежды? И вернутся ли они когда-нибудь? И это чувство утраты, как правило, переживается интенсивнее всего, если мой новый знакомый был одним из армии волонтеров, занятых в организации Олимпийских игр. Тогда у нас появляется смутное ощущение, что мы оба побывали в Нарнии, после чего проснулись в торговом центре Trafford, и мне начинает казаться, что лучше бы я не упоминал о своей причастности к проведению Олимпийских игр в Лондоне.
Глядя на электронные письма и текстовые сообщения, которые я получил ночью после церемонии открытия и на следующее утро, я понимаю, что люди в некотором смысле ждали каких-то перемен в природе реальности. Стив Куган (Steve Coogan) написал мне, что это было «похоже на новые одежды императора наоборот… как будто ирония и постмодернизм изжили себя и свой срок годности». Рассел Дэвис (Russell T Davies), человек, который спас телевидение, сказал мне тогда: «Она изменила мои представления о возможном».
На следующий день после церемонии, направляясь в Юстон, чтобы сесть на поезд до Ливерпуля, я думал о том, что Дэнни Бойлу удалось поднять новый, сияющий Лондон из-под обломков старого. Меня так опьянило величие этого зрелища, что я даже выдвинул свое собственное предложение социальных перемен. Я назвал его «Опасным разговором» («The Dangerous Conversation»), и в нем шла речь о том, чтобы использовать Олимпийский парк в качестве площадки для обсуждения на первый взгляд неразрешимых проблем. Я до сих пор не оставляю надежду на это, однако пока мне не удалось достичь никаких видимых результатов.
Добились ли мы вообще чего-либо? Стал ли Ист-Энд более богатым, более процветающим? Сможет ли West Ham использовать возможности нового стадиона в полной мере? Сможет ли Олимпийский парк перерасти в процветающее общественное пространство? Станет ли нация более спортивной? И если всего этого не случится, тогда какой во всем этом был смысл?
В последние несколько месяцев министр культуры Мария Миллер (Maria Miller) говорила о том, что необходимо ввести некие критерии для измерения «ценности» культуры. Она назвала британскую культуру «продуктом, в который стоит вкладываться». Проблема заключается в том, что культура может стать мощным двигателем изменений, однако у этого двигателя нет рулевого колеса. Поэтому направление его движения совершенно непредсказуемо.
Вы можете с легкостью поспорить о том, что The Beatles во многом способствовали победе в холодной войне. Однако ни Леннон, ни МакКартни никогда не пользовались PowerPoint для подготовки презентации о целях и задачах своего творчества. Культура, специально созданная для внедрения определенных изменений, называется рекламой. Но даже рекламу трудно контролировать. Помните известную рекламу сигарет Strand («Со Strand вы никогда не будете одиноки»), в которой мужчина в плаще стоит под уличным фонарем. Эта реклама не помогла продать ни одной сигареты, зато благодаря ей вернулась мода на плащи.
Именно поэтому после церемонии открытия прозвучало так много самых разнообразных мнений относительно того, что произошло. Появилось несколько интернет-форумов, посвященных доказательству того, что церемония открытия стала секретным масонским ритуалом, в котором спускающийся с небес монарх должен был стать символическим воплощением строк из главы 14 пророчеств Исайи: «Я видел сатану, спадшего с неба, как молния». На другом форуме Дэнни поблагодарили за создание «образа более справедливого и неравнодушного общества».
Однако самое важное в церемонии открытия – именно на это и откликнулось множество людей - заключается в том, что это не было всего лишь образом. Это было именно тем, чем оно было. Актеров и технического персонала на церемонии открытия хватило бы на небольшой торговый городок, а Дэнни мог бы стать его мэром. Он создал и возглавил новое сообщество – своего рода временную Утопию. В то время как банкиры, знаменитости и футболисты получали огромные деньги практически ни за что, над церемонией открытия работали блестящие профессионалы своего дела. Не за большие деньги, но ради идеи, ради Лондона, ради удовольствия от самореализации.
Журналисты таблоидов предлагали им деньги в обмен на спойлеры и фотографии. Ходили даже слухи о том, что их могут заставить подписать договоры о неразглашении информации и сдавать мобильные телефоны, но Дэнни просто вежливо попросил этих людей, и это сработало. Они «сохранили сюрприз в секрете».
Шоу такого масштаба – это своего рода бариевая взвесь, которая высвечивает скрытую циркуляционную систему, переносящую доброжелательность, идеализм и эксцентричность по нашему обществу. В этом и заключается истинная цель искусства. Как однажды сказал Честертон (GK Chesterton), «все мы забыли, что мы есть на самом деле… все, что мы зовем духом, искусством и восторгом, значит лишь то, что на один короткий миг мы вдруг вспоминаем забытое». Церемония открытия показала нам, что мы более смелая и добродетельная нация – больше чем просто нация – чем мы прежде полагали. Однако жаловаться на то, что за этот год произошло недостаточно изменений – как будто что-то должно было измениться – значит упускать самую суть. Главный вопрос заключается в том, на что мы готовы пойти, чтобы изменить ситуацию.
Мне вспоминается одна история об Эдди Брабене (Eddie Braben), покойном авторе шоу «Моркамб и Уайз» («The Morecambe and Wise Show»), который однажды смотрел их лучший скетч «Концерт для фортепьяно Грига, исполненный Григом». Ни Моркамб, ни Уайз, ни члены съемочной группы не могли удержаться от смеха. А Брабен наблюдал за всем этим и думал: «На этой неделе я стану лучшим».
Мне кажется, что все, кто принимал участие в подготовке церемонии открытия, в какой-то момент испытали это чувство. Дэнни испытал удовлетворение от того, что закончил работу над фильмом. А я хотел снова писать книги для детей, хотя в глубине души я был рад снова помогать Walk the Plank в подготовке другого массового мероприятия – и им оказался проект City of Culture в Дерри.
Суттират Энн Ларларб (Suttirat Anne Larlarb), которая придумала те замечательные велосипеды с голубиными крыльями, недавно покинула кинематограф и занялась преподавательской деятельностью. Это стало ее шагом. Главный вопрос заключается в том, каким образом мы, как нация, сможем его превзойти. Поскольку, как написал Оруэлл в «Льве и единороге», «ничто и никогда не остается на месте, мы должны приумножить наше наследие, или потеряем его; мы должны стать больше, или станем меньше».
