Зачем изымать книгу, если в ней не содержится лжи и клеветы, а есть правда, боль, любовь к ближнему? - спрашивал оскорбленный Василий Гроссман у секретаря Коммунистической партии Никиты Хрущева. Великий советский писатель умер, так и не узнав, какая судьба постигла оригинал рукописи романа «Жизнь и судьба». По мнению Джорджа Стайнера, эта книга «затмит все романы, которые на Западе принимают всерьез». Прошло 50 лет, и рукопись чудесным образом была извлечена из архивов бывшего КГБ. В ходе волнующей презентации в Министерстве культуры агенты службы безопасности в лице директора Сергея Смирнова передали дочери и племяннице писателя 13 белых тетрадей, содержащих 11 тысяч рукописных страниц, конфискованных у Гроссмана 14 февраля 1961 года. Они хранились на Лубянке, в знаменитом здании московских секретных служб.
Судьба этого романа-эпопеи, а также его автора, настоящего Геродота Второй мировой войны, одна из самых невероятных в 20 веке. В июне 1941 года Гроссман был призван Коммунистической партией, которой он слепо верил, на службу в Советскую армию в качестве военного корреспондента. В 36 лет он стал светочем армейской газеты «Красная звезда». Гроссман был ярким представителем социалистического реализма. Его писательский талант высоко ценил Максим Горький. Гроссман в качестве прямого свидетеля рассказал «о руинах и пепле Гомеля, Чернигова, Минска, о разрушенном Крещатике, о черных клубах дыма над Одессой, объятой пламенем, о почти стертой с лица земли Варшаве...», а также об обороне Сталинграда, о взятии Берлина. Виктор Некрасов свидетельствовал: «Мы читали и без конца перечитывали газеты, в которых были очерки Гроссмана. В конце концов, от этих газет в руках оставались одни лохмотья».
В эпоху сталинских пятилеток Гроссман до такой степени проникся идеей воспитания нового человека, что покинул шахты Донбасса, где он работал химиком, и стал писать о большевистской эпопее. Например, он рассказал о дилемме женщины-комиссара Красной армии, ставшей матерью и в то же время участвовавшей в 1920 году в политической борьбе, когда Украине грозило польское контрнаступление.
Вместе с Советской армией Гроссман одним из первых вошел в Варшаву, он пробирался среди руин еврейского гетто, где после героического восстания нашел только стену, выбитые стекла и тысячи трупов. В сентябре 1944 года он был в Треблинке на огромной фабрике смерти, где уничтожали евреев. Оттуда он дошел до Одера и перешел его, чтобы рассказать о русском наступлении в Германии: «Танки продвигались вперед среди сотен угнанных немцами бородатых крестьян, женщин, детей (их угоняли целыми деревнями), а теперь они шли навстречу своему освобождению».
Семья Гроссманов была состоятельной и космополитичной, она выступала против царизма и с восторгом приветствовала революцию. Василий Гроссман родился в 1905 году, в 1929 году он закончил Московский университет и был горд возможностью предоставить свое перо на службу новому миру, который строили коммунисты. Он стал одним из «инженеров человеческих душ», способным убедить народ в преимуществах социальной коммунистической системы и в коварстве врагов, что так нравилось Сталину. Скромный интеллигент, он подпишет по приказу Сталина воззвание против сионизма.
Писатель родился в украинском городке Бердичеве, в котором тогда насчитывалось 60 тысяч жителей. Украинцы называли его «еврейской столицей». Так было до Холокоста, который поглотил его население как черная дыра. В XVIII веке городок был важным центром движения хасидов, а в XIX веке - центром еврейского просвещения (Хаскала). Здесь солдаты Вермахта были встречены в июле 1941 года как освободители от советского ига. А через два месяца эсэсовцы и расстрельные взводы фашистов (Айнзатцгруппен) при добровольной поддержке украинских полицаев за три дня убили 30 тысяч евреев городка в первой операции уничтожения евреев, систематически планировавшейся в широком масштабе. Среди них была и мать Василия Гроссмана Екатерина Савельевна, которой он посвятил рукопись романа «Жизнь и судьба».
Если сегодня мы имеем возможность читать этот роман в элегантном издании Adelphi (впервые в Италии он был опубликован отважными издателями из Jaca Book, Sante Bagnoli e Maretta Campi), то мы обязаны этим горстке мужчин и женщин, которые смогли сфотографировать текст и переправить его на Запад. Тезисы книги Гроссмана были динамитом для эпохи: зло таится всюду, где царит идеология, а нацизм и коммунизм - это две стороны тоталитарного террора. Между прочим, Гроссман ни разу не упомянул имени Сталина и Советской армии, а писал о «безымянных солдатах, которые сражались со злом».
Советская власть извлекла урок из дела Пастернака, умершего в 1960 году. Ответственные за культуру слуги режима не захотели повторять ошибку, подвергая травле очередного писателя. Вадим Кожевников, главный редактор журнала «Знамя», куда Гроссман отдал рукопись романа «Жизнь и судьба», как только начал читать рукопись, сразу проинформировал политических чиновников о бомбе, которая оказалась у него в руках. Он прервал публикацию, ни слова не сказав об этом автору. Журнал был готов отказаться от аванса, перечисленного Гроссману, который составлял 16587 рублей, что было очень много для того времени.
14 февраля 1961 года в 11 часов 40 минут агенты КГБ вошли в квартиру Гроссмана на Беговой, чтобы «взять на хранение» экземпляры книги. Впервые в советской истории власть решила «арестовать» рукопись, а не ее автора. Типограф, который должен был печатать роман, был наказан. Обыск на квартире Гроссмана дал начало самиздату. Авторы, чтобы спасти свои произведения от бдительного ока Коммунистической партии и уничтожения, отдавали запасные экземпляры на хранение друзьям и родственникам. Александр Солженицын признавался, что его преследовал страх конфискации романа «В круге первом», потому что он знал, как власти поступили с произведением Гроссмана.
От когтей прислужников Хрущева не ускользнули даже наброски, копировальная бумага и лента для пищущей машинки, на которой Гроссман печатал роман «Жизнь и судьба». Советские идеологи сразу поняли, что этого произведения надо бояться больше, чем романа Пастернака «Доктор Живаго» и даже книг Солженицына.
Гроссман не сдался и попытался протестовать. Он написал письмо Первому секретарю Коммунистической партии Хрущеву с просьбой вернуть рукопись, хотя знал, что Хрущев испытывает к нему антипатию еще с дней славной и трагической обороны Сталинграда. Тогда Хрущев был комиссаром на всем театре военных действий, но он напрасно ждал, что Гроссман возьмет у него интервью. В течение четырех месяцев писатель не получал никакого ответа на свое письмо, а затем был принят Михаилом Сусловым, который отвечал за идеологические вопросы. От имени Центрального Комитета КПСС он сообщил автору, что его роман не может быть напечатан, а рукопись не будет ему возвращена: «Ваша книга может быть напечатана лет через 200-300. Почему к атомным бомбам наших врагов мы должны добавить вашу книгу?» В 1964 году, умирая в больнице, Гроссман сказал своему дорогому другу Анне Берзер, что он чувствует себя замурованным.
Еще до обыска в квартире писатель отдал на хранение две машинописные копии романа своим верным друзьям Семену Липкину и Вячеславу Ивановичу Лободе. Лобода прятал ее в своем доме в Малоярославце, в 150 километрах от Москвы. Когда он погиб в автомобильной катастрофе, рукопись осталась у его жены Веры Ивановны, которая спрятала ее в подвале. Сегодня эта копия хранится в библиотеке Гарвардского университета. Самые близкие друзья Гроссмана не советовали ему отдавать копии романа на хранение родственникам, потому что среди них тоже могли быть информаторы (в Советском Союзе власть пользовалась слабостями людей).
После смерти Гроссмана Липкин, у которого была вторая машинописная копия, решил подпольным образом переправить роман на Запад. Были сделаны два микрофильма: первый сделал писатель-диссидент Владимир Войнович, а второй - знаменитый ученый и политический оппозиционер Андрей Сахаров и его жена Елена Боннэр. Они скопировали текст в подпольной лаборатории, которую устроили в туалете своей московской квартиры. Это были годы, когда только обладание ротатором могло привести к осуждению на три года тюрьмы. Режим не хотел, чтобы существовали фотокопировальные машины. В 1978 году австрийская славистка Розмари Зиглер (Rosemarie Ziegler) пересекла границу, спрятав микрофильм в коробочке размером с пачку сигарет. В Париже сокровище было передано Ефиму Эткинду, филологу, изгнанному из СССР за помощь Александру Солженицыну. Но никто во Франции не хотел публиковать очередной «военный роман» (в Италии его тоже долго не печатали). Рукопись достигла Швейцарии, где издатель сербского происхождения Владимир Димитриевич всей душой взялся за публикацию книги. В течение многих месяцев расшифровывался текст, содержавший более тысячи страниц, и, наконец, в 1980 году в издательстве Димитриевича l’Age d’Homme роман вышел в свет. Советские руководители испытали шок, когда увидели книгу на ярмарке во Франкфурте.
В этой эпопее выведены врачи, инженеры, продавцы, студенты, чиновники всех мастей и рангов, продавцы скота, cвахи, священники, крестьяне, рабочие, сапожники, огородники, зоологи, служащие гостиниц, охранники, проститутки, рыбаки, повара, швейцары и акушерки. Более выпукло очерчена история сестер Сапожниковых в их роли жен и матерей, вынужденных жить в коммунальных квартирах, отоваривать продуктовые карточки, терпеть большие и маленькие неприятности и переживать смерть близких людей. Евгения - замужем за политическим комиссаром, а Людмила - жена знаменитого физика-теоретика Штрума, на которого обрушился бич антисемитизма, грозивший ему даже физическим уничтожением. Гроссман дал первое свидетельство Холокоста. Швейцар-антисемит радуется: «Слава Богу, евреям - конец!» Справедливо заметил Франсуа Фурэ (François Furet): «Ни один другой советский писатель не имел храбрости так ярко рассказать о трагедии евреев».
Софья Осиповна Левинтон 32 лет, военный врач летом 1942 года оказалась в запломбированном вагоне, полном вшей, жалоб, плача и вони. Вместе с ней и маленьким Давидом, оказавшимся у нее на руках, Гроссман ведет читателей в концлагерь Треблинку и шаг за шагом переживает трагедию своих смирившихся героев, тесно стоящих под душем, а потом в неведении отправляющихся в газовые камеры. В 1955 году, в начале оттепели был написан короткий очерк о Мадонне в Треблинке, но напечатан он был только в 1989 году. Интеллигент-атеист, еврей и коммунист с огромной любовью обращается к матери Иисуса. В картине Рафаэля «Сикстинская мадонна», которую советские солдаты привезли в Москву из Дрездена, Гроссман видит лик человечества и христианскую тайну воплощения. «Я понял, что до того, как увидел Сикстинскую Мадонну, легкомысленно пользовался ужасным по мощи словом - бессмертие. Эта картина Рафаэля не умрет до тех пор, пока живы люди. Ее красота навечно сплетена, слита с той красотой, что таится, неистребимо и глубоко всюду, где рождается и существует жизнь, - в подвалах, на чердаках, в дворцах, в ямах». Лик Мадонны помогал убитым в голодные годы крестьянам, еврейским лавочникам, погибшим во время погромов в Кишиневе, мертвым в каменных карьерах, лесникам в тайге, солдатам в заполненных водой траншеях, братьям и сестрам в Треблинке. Ни Гитлер, ни сталинская коллективизация не смогли подчинить жизнь, потому что «даже в самые ужасные эпохи разрушение жизни не означает ее поражения». «Жизнь и судьба» тоже завершается оптимистическим символом хлеба насущного, «яростной радостью жизни». В дом возвращается семья, и он вновь наполняется смехом и плачем.
Из-за романа «Жизнь и судьба» Гроссман как бы перестал существовать: его книги изымали из библиотек, его статьи не печатали. «Меня задушили на пороге дома», - сказал он друзьям. «Счастливчик» Гроссман, избежавший гибели под Сталинградом и в Берлине, ушел из жизни в восемь часов вечера 14 сентября 1964 года, в годовщину облавы на евреев Бердичева, устроенной эсэсовцами. Тогда была схвачена его мать. На похоронах писателя Илья Эренбург, говоря о судьбе Гроссмана, пояснил: «Судьба не любит максималистов». Гроссман покоится на Троекуровском кладбище. Иногда кто-то кладет на его могилу красные гвоздики. Он забыт и заброшен и после смерти. Жизнь и судьбу Гроссмана можно объяснить одной знаменитой фразой Чехова, которую писатель любил цитировать: «Я всю жизнь по капле выдавливал из себя раба».
