Возможно, мы никогда полностью не разберемся в том, что произошло 21 августа в Гуте, пригороде Дамаска. В отчете инспекторов ООН говорится, что ракеты, содержащие нервно-паралитический газ зарин, применялись в сравнительно большом масштабе как против мирных жителей (в том числе, детей), так и против участников боевых действий. Косвенные данные предполагают, что применяли их войска сирийского правительства, однако нехватка доказательств позволяет режиму и его российским защитникам обвинять повстанцев.
Тем из нас, кто давно борется с химическим оружием, такая ситуация хорошо знакома. Мир до сих пор точно не знает, что произошло в иракском городе Халабджа в 1988 году, когда режим Саддама Хусейна убил несчетные тысячи курдов неизвестным химическим оружием, или в Сребренице в 1995 году, когда, как утверждалось, бежавшие из города босняки попали под химическую атаку боснийских сербов.
Из этой неясности следует сделать выводы, которые позволят цивилизованным странам лучше понимать происходящее в случае применения химического оружия, сдерживать потенциальных нарушителей запрета и карать виновных.
Во-первых, нам нужно развивать методы «удаленного» обнаружения химического оружия. Сейчас у мира нет инструментов, позволяющих достоверно распознать издалека применение боевых отравляющих веществ. Наиболее эффективные детекторы должны находиться на месте атаки и не могут работать с беспилотника или со спутника.
У разведывательных ведомств крупных держав должна быть возможность поглядеть на облако паров с расстояния, может быть, посветить в него лазером и сказать, не применялся ли в данном случае зарин или, скажем Ви-Экс. В этой области есть хорошие идеи и даже зачатки технологий — нужно только довести их от уровня концепции до лабораторной разработки, а затем и до готового продукта.
Читайте также: Прогресс науки и трудности контроля над химическим оружием
Ограничения видео
Во-вторых, нужно улучшать методы анализа видео. После случившегося в Гуте миру, чтобы понять, что произошло, пришлось изучать любительские видеозаписи. У подобных улик много недостатков, однако, в данном случае, даже разведки, по-видимому, вынуждены были полагаться на ролики с YouTube clips. Сотрудникам спецслужб, а также всем, кому важно выяснять реальную картину (например, журналистам) необходимы более эффективные способы выяснять по видеозаписи время, место и медицинские детали.
В-третьих, нужно улучшить сбор проб. При любом конфликте, затрагивающем так много разных интересов, как гражданская война в Сирии, всегда присутствует множество шпионов. Агентов, работающих на западные ведомства, следует инструктировать, чтобы в случае химической атаки они собирали твердые, жидкие, газообразные пробы, а также пробы крови для дальнейшего анализа.
Шпионы, оснащенные стерильными стеклянными банками, пакетами для отбора проб воздуха и сорбционными трубками — стандартным снаряжением для работы с вредными веществами и расследования экологических преступлений, — могли бы предоставить намного более полезные данные, чем сотня роликов на YouTube. Всего один взятый вовремя образец вещества, которое было применено 21 августа, избавил бы нас от множества догадок и загадок. К тому же нельзя гарантировать, что в следующий раз инспекторов ООН пустят на место предполагаемой химической атаки — особенно с учетом последствий бойни в Гуте для Сирии.
Более качественные данные экспертизы, полученные быстрее, возможно, доказали бы, что ответственность за химическую атаку несут лояльные президенту Башару Асаду силы. И хотя, пока Россия защищает этот режим, преследовать Асада за военные преступления невозможно, убедительные доказательства, вероятно, сбили бы с него спесь и подтолкнули бы Сирию строго соблюдать предложенный США и Россией график уничтожения химического оружия.
Также по теме: В районе Ипра немцы, нарушив табу, применили отравляющий газ
Проблема уничтожения оружия
Даже если режим охотно пойдет на сотрудничество, завершить план к крайнему сроку — середине следующего года — будет непросто. Предположительно, Сирия обладает 1000 тонн боевых отравляющих веществ и химикатов-прекурсоров. Уничтожать без опаски их можно только на специально оборудованных объектах, которых в Сирии нет. Перевозка оружия для уничтожения связана с риском ужасных химических катастроф и перехвата террористами.
Таким образом, пример Сирии служит нам уроком еще в одном отношении: нам нужно оценить возможность строительства большого, мобильного завода по обезвреживанию химического оружия. Маленькие мобильные системы уже существуют, но они не способны быстро уничтожить сирийский арсенал.
Этот завод может базироваться на корабле, как те два мобильных госпиталя, которые ВМФ США посылает в разные части мира в зоны бедствий. Однако лучше было бы, чтобы эта система могла добраться куда угодно, включая территории, не имеющие выхода к морю. Его компоненты можно было бы доставить, куда нужно, 40-футовыми грузовыми контейнерами и собрать на месте, как это делают с полевыми госпиталями и лабораториями судебной экспертизы.
Было бы наивно думать, что, когда мы избавимся от сирийского химического оружия, такая система больше не пригодится. В случае гражданской войны или падения режима в Северной Корее ситуация там может стать острой: США полагают, что у этой страны имеются значительные запасы химических вооружений. Иногда химические арсеналы всплывают внезапно. В 2005 году Албания сообщила, что она обнаружила 16 тонн иприта, которые были спрятаны властями в 1970-х годах, во времена марксистской диктатуры.
Мир, практически наверняка, еще столкнется в будущем с химическим оружием. И самое малое, что мы можем сделать — как можно лучше к этому подготовиться.
Дэн Кашета (Dan Kaszeta) — независимый консультант, бывший офицер Химического корпуса Армии США и бывший сотрудник Секретной службы, работает в области химической защиты 22 года.
