Бывшая девушка Стива Джобса раскрывает детали их сексуальной жизни

Крисэнн Бреннан (Chrisann Brennan) познакомилась со Стивом Джобсом в 1972 году, когда они оба учились в школе Хоумстед в Купертино, штат Калифорния. В течение следующих пяти лет они то сходились, то расставались, будучи подростками и молодыми людьми чуть за двадцать лет. В 1977 году, когда Apple была основана, они жили вместе со своим другом Дэниэлом Коттке (Daniel Kottke), компьютерным инженером и одним из первых сотрудников компании. В конечном итоге их романтические отношения завершились навсегда в конце 1977 года, после того, как Бреннан забеременнела их дочерью Лизой. Бреннан работала официанткой и получала пособие, чтобы прокормить себя и свою дочку.

Джобс в течение многих лет публично отрицал, что он отец Лизы, хотя в 1979 году он прошел тест на отцовство, который показал, что папой был именно он. Он платил алименты в размере 500 долларов в месяц, когда в 1983 году сказал журналу Time, что «отцом могли бы оказаться 28% мужского населения Соединенных Штатов».

Сегодня Бреннан – художник и графический дизайнер, живет в Монтерее в Калифорнии, а Лиза – журналист с гарвардским образованием.

В эксклюзивном отрывке из книги «Укус в яблоке: воспоминания о моей жизни со Стивом Джобсом», написанной Бреннан от первого лица, она описывает свои огорчительные, сложные и страстные годы жизни с бизнес-провидцем...

Стив часто говорил, что ему кажется, что в прошлой жизни он был пилотом во время Второй мировой войны. Он рассказывал, что когда он ведет машину, ему иногда очень хочется потянуть руль назад – словно для взлета. Это было странное заявление, однако он в действительности обладал чувством сурового гламура родом из сороковых годов. Он любил саунд биг-бендов – саунд Томми Дорси, Бенни Гудмена, Каунта Бейси. На первой вечеринке Apple он даже танцевал так, словно он из сороковых. Так что я видела соответствие: Стив – молодой человек со всей этой американской изобретательностью родом из менее стесненного времени, с простым ощущением добра и зла. Однако в 1977 я видела его не таким. Дела Apple шли в гору, и Стив управлял не самолетом, а ракетным кораблем, взмывающим за пределы атмосферы того, что всем представлялось возможным. И он менялся.

Примерно в это время Стив, Дэниэл и я переехали и стали снимать жилье в Купертино. Это был дом в стиле ранчо, с четырьмя спальнями на проезде Пресидио, рядом с первым офисом Apple. Стив сказал мне, что не хочет снимать дом лишь вдвоем со мной, потому что ощущает, что для него это недостаточно.
Он хотел, чтобы его приятель Дэниэл жил с ним, потому что считал, что это сгладит напряженность, которая между нами имелась. Наши отношения бросало то в жар, то в холод. Мы были то без ума друг от друга, то предельно наскучивали друг другу. Я предложила Стиву расстаться, но он сказал мне, что не сможет распрощаться со мной.

Я была рада слышать это, однако на тот момент я еще и слишком часто ему уступала. Кроме того, Стив не хотел, чтобы в том доме мы жили в одной комнате. Он сказал, что не хочет, чтобы мы играли принятые роли, но желает иметь возможность решать, когда нам следует быть вместе. Меня это задело, но я рассудила, что в его соображениях есть смысл – нам обоим нужно ощущение личного пространства и выбора. Так что я согласилась.

Стив выбрал спальню в передней части дома, словно бы хотел обозначить себя в качестве капитана корабля – впереди. Он всегда стремился руководить. Я выбрала главную спальню и обустроилась там, зная, что у меня лучшая комната. Дэниэл, который был обворожительным образом странноват, спал в гостиной на полу возле пианино. Однако спустя месяц Стив буквальным образом перевез меня и все мои вещи в переднюю спальню. Он наконец осознал, что мой вариант был лучше: более просторная комната со своей ванной и возможностью уединиться в заднем дворе. Стив заплатил залог за дом, так что мог, на самом деле, выбирать ту комнату, которая ему по нраву. Однако это было настолько некрасиво, что я была унижена и возмущена.

Даже после такого обмена комнатами Стив и я по-прежнему по ночам занимались любовью с такой отдачей, что - удивительно - спустя пятнадцать лет он внезапно позвонил мне и поблагодарил за это. На момент этого звонка он был женат и я смогла лишь подумать – эээ, мужчины ДЕЙСТВИТЕЛЬНО не такие как мы. Представьте, чтобы я позвонила ему и сказала нечто подобное.

Мы помнили разные вещи. Мне запомнилось в основном то, каким ужасным он становился и как мне было нехорошо от всего этого. Однако он был прав: наш секс был безупречным. Когда Стив позвонил, я ощутила, что меня приводит в трепет как само воспоминание, так и его странное желание отважиться на такую откровенность. Я положила трубку, стояла и думала – может быть, Стив считает, что у любви свои законы и императивы? Но к чему звонить сейчас?

Жизнь со Стивом в Купертино выглядела не так, как я думала. У нас бывали славные ужины и некоторые прекрасные вечера, но мы с трудом сохраняли ощущение эмоциональной близости, и уж точно не укрепляли ее. Это было похоже на игру в лилу (индийская игра «змеи и лестницы» – прим. пер. ), причем Стив в ней водил. На подъеме испытываешь воодушевление, а уж если падаешь – то прям очень низко. Я не понимала, как мне не сдавать свои позиции, потому что он играл нечестно. Он играл для того, чтобы выиграть – причем выиграть любой ценой. Я знала, что крепкие отношения не могут строиться на победе одного из участников, но не понимала, почему все ускользает и разбивается на мелкие кусочки.

Когда мы только переехали, я сидела одна дома, пока Стив и Дэниэл ходили в Apple. Меня очень угнетало, что я ничем не занята. Я поставила себе цель стать художницей, но не имела ни малейшего понятия о том, как это сделать. Между мной и моей работой стояли такие тяготы, что я не знала, с чего начинать или куда мне себя приложить. Так что когда моя подруга Эллен предложила мне работу официантки в ресторане в Пало-Альто, я ухватилась за этот шанс. Я хотела быть среди людей, зарабатывать деньги и перестать зависеть от Стива и Дэниэла. Мне нужна была собственная независимая жизнь и перспективы вне этого дома. Я хотела быть окруженной другими людьми – так, чтобы не забывать, кто я есть и что интересно мне. Я также думала, что это поможет Стиву и мне найти точку опоры, а если у нас не получится – мне найти возможность уйти из этих отношений, если именно это потребуется сделать.

К сожалению, мне пришлось отказаться от этой работы, потому что у меня не было машины и я не могла добираться в Пало-Альто. Так что в итоге я начала работать в Apple в Купертино. Утром ехала на работу вместе со Стивом и Дэниэлом, а вечером шла пешком домой, если после работы у нас не было совместных планов. В конечном счете я начала ходить на художественные занятия в колледже Де Анза, который удобно располагался между Apple и нашим домом. В Apple я работала в отделе отгрузки, где, если я правильно помню, я припаивала отвалившиеся микросхемы к платам и вставляла платы в корпуса Apple II. Работа не была интересной, но шутки и смех с моими товарищами, Ричардом Джонсоном и Бобом Мартиненго, меня развлекали.

На тот момент у компании было порядка тысячи квадратных футов, разделенных на три помещения: одно для отгрузки, одно – что-то вроде технической лаборатории для исследователей и разработчиков, и один более крупный офис для всех руководителей и секретарей.

Помню, как-то мы все стояли вокруг стола Стива, когда позвонил Джон Дрейпер, известный еще как Капитан Кранч (John Draper, Captain Crunch). Дрейпер известен за свой вклад в разработку технологии Blue Box (которая позволяет имитировать звуки телефонной сети и осуществлять бесплатные звонки – прим. пер.) Стив переключил Дрейпера на громкоговоритель, и все могли его слышать – а Дрейпер не знал, что мы его слушали. Дрейпер был ужасно раздражен, он просил Стива что-то для него сделать. Я уже не помню, что, но могу сказать, что люди смеялись над ним. Это капля в море историй о Стиве Джобсе, но мне хорошо это запомнилось, потому что его склонность играть нечестно казалась мне неприличной. Мне было не важно, над кем именно он смеялся. Мне она просто не нравилась.

Ночами, когда Стиву и мне нечем было заняться вместе – а таких вечеров становилось все больше и больше, - он часто приходил домой поздно и будил меня, чтобы поговорить или заняться любовью. В те ночи, когда он хотел лишь поговорить, я знала, что он пришел от Кобуна (японский дзен-учитель Кобун Чино Отогава долгое время был духовным наставником Джобса). Я просыпалась и находила Стива в легком исступлении, он говорил со мной на языке символов, с узнаваемой манерой говорить своего учителя дзен. Несколько раз он говорил со мной со мной о том, как ему дали «пять бриллиантовых цветков». Он начинал сиять, когда говорил это, а я слушала, чтобы понять, что этот символ для него означал. Наиболее вероятной моей догадкой после месяцев этих грез стало то, что цветы олицетворяют пять разных людей, в чьем просветлении задействован был Стив. Среди них, очевидно, была и я. Вначале он говорил об «одном бриллиантовом цветке» и трогал мой нос, словно говоря: «Это ты!». Затем число выросло о трех, а потом – до пяти.

Мне было интересно, кто были остальные.

Стив снова брал на себя роль моего духовного наставника, и я ощущала себя странно в связи с этим. А что если я не хотела быть одним из этих бриллиантовых цветков? Кроме того, мне не казалось правильным общее отсутствие ясности в том, что казалось Стива и Кобуна, в особенности если речь шла обо мне. За несколько лет до этого Стив пытался добиться от меня первородного крика «мама, папа, мама, папа», когда мы приняли ЛСД, потому что считал, что способен присмотреть за такого рода озарением во мне, просто потому что прочитал книгу. Тот факт, что сам он никогда не проходил терапию первородного крика, кажется, не смущал его. Он снова ощущал себя Пигмалионом.

А теперь он и Кобун считали, что Стив должен присматривать за моим просветлением? Кроме того, в то время Стив любил прихвастнуть тем, что он ленив. Он работал как маньяк, но – голова откинута назад, глаза блуждают и он бормочет: «Да я самый ленивый человек в мире». После примерно десятого рефрена я негласно перевела это как то, что он реагирует лишь на вдохновение и в таких случаях действия не требовали никаких усилий, так что он был ленив. Это отдавало эзоповым языком, которым пользовались они с Кобуном. Кроме того, это было самовозвышением. Меня не приглашали в ночные беседы между учителем и учеником, но мне доставалось то, что от них оставалось, когда я была в полусне. Кое-что из этого было прекрасно, и я была рада, что Стив хотел поделиться со мной этим, но некоторые вещи были совершенно неадекватными. Стив был духовно продвинутым, будучи при этом эмоционально недостаточно развитым, и я начала задумываться, почему Кобун этого не понимал. Почему, действительно.

Я напрягалась, потому что не считала, что просветленные люди хвастаются, и ощущала, что эти двое слишком вскружили друг другу голову. Прикасание к носу было покровительственным. Стив, который был моим бойфрендом, а не моим гуру, по ошибке решил, что я должна была подчиняться его эго, а не своей, более высокой цели и своему присутствию. В конечном итоге, я считаю, он мог завидовать мне, потому что у меня есть свои собственные силы и понимание. Думается, он хотел либо обладать чем-то, либо преуменьшать его ценность.

Однажды вечером у нас со Стивом дома была вечеринка. Я не очень много помню о ней и о том, кто там присутствовал – вероятно, Билл Фернандес, Воз (Стив Возняк – Steve Wozniak), Дэниэл и их подруги. Но я хорошо запомнила неловкий момент на следующее утро: Стив, поглядев вокруг и пощурившись, спросил, что нам с «этим» делать. Я не сразу поняла вопроса, а потом вдруг осознала, что он спрашивает, есть ли какая-то служба, которую мы можем вызвать, чтобы они разобрались с грязной посудой. Самим мыть посуду – для Стива это уже был просто не вариант. Он стал частью элиты, мира, где другие люди выполняют низкоуровневые функции, чтобы он мог работать более эффективно – на своем, несомненно, более высоком уровне. Я недовольно вымыла всю посуду сама. Это ставило меня в неправильную позицию, потому что ни в коем случае не видела я себя в прислуживающей роли с ним.  Я просто не понимала, как мне себя вести перед лицом его растущего самоощущения собственной важности.

Спустя несколько недель после вечеринки Стив начал мне говорить, что у меня на лбу слишком много морщин. У меня ирландские и французские корни, и с ирландской стороны мне досталась тонкая кожа. Когда мне было чуть за двадцать, морщин у меня не было, но когда я поднимала брови, у меня появлялась куча мелких морщинок, как странички в книге. Стив заметил это и, словно придирчивая мать, стал разглаживать мой лоб всякий раз, когда я вскидывала брови. Это был новый Стив. Мне никогда не были по нраву такие вещи в матерях, а уж в бойфрендах – и того меньше.

Я не из тех женщин, кто ставит исключительно на свою внешность.

Это не единственное, в чем мое я находит свое отражение. Но я растерялась. Раньше Стиву всегда нравилось, как я выгляжу, а теперь даже мое лицо ему не по душе? Я плакала, чувствуя себя отвергнутой и отягощенной всем этим.

Теперь я понимаю, что Стив учился получать власть, навязывая другим негативное представление о самих себе. Он начал больше определять меня по тому, кем я не являлась, чем по тому, кем я была. Это была абсолютно новая категория бессердечия, и оно приводило меня в замешательство. Это было жестоко, и я ощущала себя отвергнутой, но не могла ответить ему тем же.

Компания развивалась – а вместе с ней и ощущение Стива, что ему все дозволено; помимо этого, и то, и другое начали, казалось, жить своей собственной жизнью. И его поведение не улучшалось по мере прихода успеха, оно менялось от подросткового и странноватого до просто чудовищного. Например, в доэппловскую эпоху, когда мы ходили ужинать (что не было так уж часто), Стив часто включал сарказм в отношении персонала ресторана. Официант говорил «вас двое?», а Стив отвечал «нет, пятнадцать!», а иногда и «НУ А КАК!» Однако после основания Apple мы стали чаще ужинать не дома, и поведение Стива в отношении обслуживающего персонала переменилось и стало иного рода унизительным.

День за днем Стив заказывал одно и то же блюдо, и при этом каждый вечер резко жаловался на соусы, которые с ним подавали, с презрением отчитывая официантов за жирную-соленую-безвкусную-претенциозную-высокую кухню. Словно бы он считал, что всем в ресторане должно хватать ума не подавать такую еду – не только ему, а вообще. Он как дьявол несся к официантам и начинал разъяснять им особенности хорошего сервиса, которые включали в себя и понятие о том «их должно быть видно лишь тогда, когда они ему нужны». Стив был бесконтрольно требователен. Его реакции походили на синдром Туретта – словно он не мог остановиться.

Разумеется, это довольно дико – когда твой гений признают в возрасте 22 лет, когда тебе навязывают роль авторитета.

Стив всегда был гениальным маргиналом, но на тот момент – если не сказать больше – он не очень хорошо справлялся со своим растущим влиянием. На самом деле, он был абсолютный деспот. Совершенство Стива всегда было изумительной чертой в нем, но тогда он использовал его как оружие. Он пребывал в поисках совершенства, а когда не находил его, вел себя отвратительно и срывался на на людях.

Будучи первой девушкой Стива, я все чаще испытывала, каково это – когда он восстает против меня. Именно тогда я начала ощущать, что чудесное и чудовищное могут идти рука об руку.

Полнота Стива с ошеломительной красотой столкнулась с моей (он не просто так звонил мне спустя 15 лет, чтобы признать значимость ночей, которые мы проводили вместе), но параллельно он становился настолько творчески нестабильным, настолько лишенным целостности, что все могло потерять равновесие в одно мгновение. Именно тогда мое сердце охладело. Я пыталась свыкнуться с переменой, но вскоре все это перевесило для меня его ценность.