Когда умирает рок-звезда, поклонники и журналисты обычно склонны преувеличивать значение покойного. Первые делают это под влиянием скорби, вторые – чтобы придать материалу значимость.
В случае Лу Рида (Lou Reed) это практически невозможно сделать, так же, как практически невозможно представить себе, какой могла бы быть рок-музыка без Velvet Underground.
Вероятно, поклонники Элвиса, Beatles и Дилана со мной не согласятся, но существуют серьезные основания считать дебютный альбом 1967 года The Velvet Underground And Nico самым влиятельным альбомом в истории рока. Трудно назвать другую запись, которая так сильно изменила бы звук и словарь рока, одним махом сдвинув все мерки.
В дальнейшем изрядная часть популярной музыки целиком и полностью росла в его тени: может быть, глэм-рок, панк и все, что называют неопределенными терминами инди и альтернативный рок, возникли бы и без него, но трудно вообразить, как.
The Velvet Underground, разумеется, были не единственной группой, которая в конце 1960-х пыталась перекинуть мост через казавшуюся труднопреодолимой пропасть между рок-н-роллом и авангардом, а Рид, разумеется, был не единственным поэтом, считавшим, что песни могут быть ничем не хуже «серьезной» литературы.
Однако именно они заставили преодоление этой пропасти выглядеть самой естественной вещью в мире. Какой бы тяжелой их музыка ни была для слушателя, она никогда не звучала искусственно или вымученно, так же как в текстах Рида не было ничего деланного или претенциозного. Он честно рисовал жизнь богемного полусвета Нижнего Ист-Сайда – наркотики, извивы сексуальности – в резком и жестком стиле Дэшила Хэммета (Dashiell Hammett) и Раймонда Чандлера (Raymond Chandler).
Возможно, дело в том, что The Velvet Underground нашли идеальную точку пересечения. Рид, как известно, любил простой рок-н-ролл. В 1966 году он не раз признавался журналистам в пристрастии к ду-вопу – музыкальному направлению, которое казалось отчаянно немодным и устаревшим в период, когда рок становился все сложнее. Отголоски этого стиля явно слышны в нежной стороне его творчества, на которую часто не обращают внимания – «Sunday Morning», «I'll Be Your Mirror», «Candy Says».
Едва ли не самые известные слова Рида гласят, что одного аккорда достаточно, два – это уже слишком, а если их три, это значит, что ты играешь джаз. Его собрат по группе Джон Кейл (John Cale) при всей своей классической музыкальной подготовке тоже выступал за простоту: его история – это дрон, минимализм, Ла Монте Янг (La Monte Young) и Джон Кейдж (John Cage). Поэтому они так хорошо сошлись.
Когда вы слышите «I'm Waiting For My Man», можно заметить, что партия фортепьяно в ней вдохновлена работой Ла Монте Янга 1960 года «X for Henry Flint». Однако вместо того, чтобы выставлять свою авангардную природу напоказ, песня прячет ее за темными очками и ухмылкой. В «I'm Waiting For My Man» нет ни намека на спертый воздух консерватории или концертного зала – лишь «крутизна» и хаос улицы. Уже по этому первому альбому видно, что Рид был одним сплошным противоречием. Этот человек писал и восхитительные баллады вроде «Femme Fatale», и такие песни, как «Heroin», с его сложным, аморальным лирическим героем и поразительными всплесками воющего акустического хаоса.
В дальнейшем он становился все противоречивее. С одной стороны, он воплощал собой своеобразное рок-н-ролльное отношение к жизни. Образ, который он демонстрировал миру (по крайней мере, в своих интервью), был образом человека всегда готового к бою, молчаливого и высокомерного. На его музыке это тоже отражалось: скажем, четыре мрачные песни, которые составляют вторую сторону его концептуального альбома 1973 года «Berlin», оставляют впечатление холодной жестокости .
С другой стороны, он умел писать невероятно трогательные песни, песни о нежности и уязвимости: это блестящая «Pale Blue Eyes», это «Halloween Parade» - душераздирающий плач по нью-йоркскому гей-сообществу, разрушенному СПИДом, это «Magic And Loss» - размышления о смерти. Под настроение он писал идеальные популярные песни, но при этом был также способен создать что-нибудь вроде своего печально известного двойного альбома 1975 года Metal Machine Music, состоящего из шума и скрежета. Этот альбом – своего рода планка, зачастую недосягаемая, для всех, кто хочет писать «неприятную музыку». Каждой из сторон его личности подражало бесчисленное множество других артистов, но, естественно, в итоге, никто их них так и не смог с ним сравниться. Как оказалось, певец, бывший одним из рекордсменов по числу подражателей в истории рока, был абсолютно неподражаем.
