Atlantico: Панк все же умер? Красные волосы, пирсинг и направленные против общества потребления лозунги по-прежнему в моде. В доказательство тому в Париж приехала выставка Europunk, побывав до этого в Швейцарии и Бельгии. Панк все еще популярен? Осталось ли у него хоть какое-то влияние?
Николя Шапелль: Сначала нужно определиться с тем смыслом, который мы вкладываем в слово «панк»: музыка, эстетика, риторика и т.д. Красные волосы и пирсинг, к сожалению, никуда не делись. Что же касается критики потребления, то она относится скорее к движению хиппи, а не панкам. Идеологическая составляющая панка не отличается четкой структурой и утверждается по большей части с помощью отрицания, а не предложения. Музыка также играет заметную роль и периодически вновь вызывает повышенный интерес. Так, например, последние два года на фестивале Hellfest под панк и хардкор выделяется целая сцена. В этом году она собрала даже больше участников, чем обычно.
Как бы то ни было, наследие панка нужно искать не в одежде или классических рифах. Нет, настоящий вклад панка заключается в обходе традиционных структур производства и распространения музыки. Сегодня эта модель DIY (Do It Yourself, «сделай сам») получила как никогда широкое распространение с демократизацией записывающего оборудования и появлением возможности выложить музыку напрямую в интернете, обойдя тем самым звукозаписывающую компанию, продюсера и радио. Многие люди, например английский диджей Burial, прославились именно так. Более того, о них пишут интернет-издания, настоящие наследники любительских журналов панк-движения. Речь идет о независимых структурах, в которых все работают на добровольных началах.
— Панк изначально был движением в большей степени политического, а не художественного протеста. Есть ли у него какой-то аналог в XXI веке? Какие формы принимает молодежный бунт в наши дни? Дают ли они толчок творчеству?
— Не понимаю, почему вы утверждаете, что панк изначально был движением политического протеста. Если у панка и была какая-то основа, то в первую очередь это относится к определению его эстетики и общего стиля. Кроме того, под маской бунта зачастую скрывается провокация. Прежде всего, это относится к музыке, использованию самых радикальных форм гаражного рока, который сформировался в США в конце 1960-х годов. Далее, это словесное неприятие всего, что касается утвердившегося истеблишмента. Наконец, это особая манера одеваться в купе с вызывающей внешностью. Именно с этого момента панк можно называть настоящим движением, потому что его члены становятся узнаваемой, специфической группой.
Рэп перестал быть протестным направлением еще в середине 1990-х годов, а граффити, по сути, исчезли, как только их окрестили «стрит-артом» и начали продавать в картинных галереях. Во время протестов школьников и студентов символические и культурные параллели проводятся с выступлениями 1968 и 1995 годов. С одной стороны, протест сходит на нет, потому что молодежь не вечно остается молодой. С другой стороны, ему очень трудно меняться. Последнее масштабное протестное движение, «Захвати Уолл-стрит» и его аналоги в других странах, не предложило ничего в культурном плане, если не считать, как мне кажется, не особенно искреннего отражения у Jay-Z.
В политической риторике у панка не было четких позиций. The Clash была близка к международному социализму в духе Че Гевары, Crass выступала за самоуправление, The Sex Pistols были скорее нигилистами, чем анархистами, а Sham 69 и Cockney Rejects придерживались протекционизма, который мог привлечь и сторонников ультраправых течений... Единственная общая черта во всем этом — направленная против системы провокация. Система включала в себя одновременно государство, армию, религию, СМИ, семью, капитализм, школу и т.д. Очень незрелый подход, но именно в этом и заключается его красота.
— Панк зародился в темные времена: конец славного тридцатилетия, рост безработицы, жесткая политика Тэтчер... Создают ли текущие условия плодотворную почву для зарождения новых протестных и творческих движений?
— Появление подобного панку движения подразумевает возможность показать себя ниспровергателем общественных устоев. Это выглядит практически невозможным, учитывая, что политики нередко позволяют себе самые грубые выражение, а цинизм тех, на ком лежит ответственность за финансовый кризис, оставляет далеко позади тексты любых рэперов. Кроме того, они постоянно твердили молодежи, что для успеха нужно стать убийцей, и тем самым утвердили верховенство индивидуального над коллективным. В любом случае, прогнозировать появление культурного движения всегда очень сложно. Мне кажется, что если у нас и появится одновременно протестное и творческое течение, оно, скорее всего, будет больше походить на период «новой волны», отчаянный гедонизм: «Давайте танцевать всю ночь напролет, потому что завтра нас ждет смерть». С формальной точки зрения, невозможно предугадать, на что оно будет похоже, потому что все стилистические барьеры в современной музыке окончательно рухнули еще лет десять назад.
— Ограничен ли протест против общества каким-то возрастом? Молодежи принадлежит монопольное право на бунт?
— Стефан Эссель (Stéphane Hessel) ушел из жизни в 95 лет, Раймон Обрак (Raymond Aubrac) — в 97 лет, а Альбер Жакар (Albert Jacquard) — 87 лет.
Николя Шапелль, журналист, сотрудник Les Inrockuptibles и Noise Mag