Ровно сто лет назад в зале суда в Киеве, который входил тогда в Российскую Империю, самый известный в мире обвиняемый в убийстве встал, чтобы заявить: «Я невиновен». Перед тем, как сказать эти слова, Мендель Бейлис, 39-летний отец пятерых детей, провел больше двух лет в тесных тюремных камерах. Русская и мировая пресса с нетерпением ждала возможности начать освещать один из самых странных судебных процессов, когда-либо проходивших во вроде бы цивилизованном обществе. Российское государство обвиняло еврея Бейлиса в ритуальном убийстве христианского ребенка. Обвинители утверждали, что Бейлис сделал это, чтобы получить кровь для изготовления пасхальной мацы.
Осенью 1913 года продолжавшийся 34-дня суд над Бейлисом попал в заголовки газет по всему миру. Предъявленные невиновному человеку средневековые обвинения вызвали негодование в самых разных странах и привлекли к себе внимание величайших людей эпохи. В защиту Бейлиса выступили видные деятели культуры, политики, религиозные лидеры. Его защищали Томас Манн, Герберт Уэллс, Анатоль Франс, Артур Конан Дойль и архиепископ Кентерберийский. В Америке дело Бейлиса стало поводом для сотрудничества евреев и неевреев. Тысячи людей приходили на митинги, которые организовывали такие люди, как социальный реформатор Джейн Аддамс (Jane Addams) и Букер Вашингтон (Booker T. Washington). The New York Times опубликовала редакционную статью, озаглавленную «Царь перед судом» («The Czar on Trial»).
Кровавый навет — идея о том, что евреи совершают ритуальные убийства, чтобы получить христианскую (причем, обычно детскую) кровь — возник в Западной Европе в 12 −13 веках. Историк Энтони Джулиус (Anthony Julius) назвал его «источником клеветы» на евреев. Именно этот миф прямо вдохновил широко распространенную метафору о евреях, как об экономических «кровососах». Косвенным образом он также лежит в основе
образа евреев, как нелояльной и склонной к заговорам силы, эксплуатирующей общество и паразитирующей на нем, высасывая его энергию.
Кровавый навет — крайне стойкая зараза, способная спать десятилетиями, а потом неожиданно выйти на свет. В последние десятилетия 19 века он, по непонятным причинам, возродился в Центральной Европе, приведя к почти сотне громких дел, в которых официально или неофициально заходила речь о ритуальных убийствах. В основном это происходило в Германии и Австро-Венгрии. Эти обвинения породили полдюжины полноценных процессов о ритуальных убийствах, часть из которых вызвала направленные против евреев беспорядки. В итоге на всех этих процессах — за исключением сомнительного дела в Богемии, которое закончилось обвинительным приговором, но суд при этом официально отверг ритуальный мотив, — все подозреваемые были оправданы. Историки до сих пор не пришли к единому выводу о причинах данного феномена. Однако эта волна была явно связана с расцветом современного антисемитизма, кульминацией которого стали некоторые из самых чудовищных ужасов 20 века.
Дело Бейлиса стало последним судом по кровавому навету в Европе. Это также был единственный процесс, полностью поддержанный центральной властью (остальные велись в основном на местном уровне). Я впервые услышал о нем в детстве от моей бабушки, русской еврейки, рассказывавшей за обедом о России и в частности о том, как преследовали евреев при царе Николае II. Много лет спустя, когда воспоминания об этих рассказах подтолкнули меня больше узнать об истории дела Бейлиса, я с удивлением обнаружил, что специалисты им, странным образом, пренебрегают. Бернард Маламуд (Bernard Malamud) под впечатлением от него написал свой получивший Пулитцеровскую премию и Национальную книжную премию роман «Мастеровой» («The Fixer»), который был опубликован в 1967 году. В остальном же о нем было написано мало. Единственная англоязычная книга о процессе вышла почти полвека назад.
Убитый — 13-летний Андрюша Ющинский — был найден в марте 1911 года в пещере на глухой окраине города с четырьмя десятками ножевых ран. Через несколько дней после обнаружения тела русские антисемиты — так называемые черносотенцы — подняли на щит кровавый навет. На похоронах мальчика распространялись листовки, утверждавшие, что «жиды насмерть замучили Андрюшу Ющинского». Через несколько месяцев полицейские и жандармские ночью вытащили Бейлиса из его дома. Против него не было никаких улик, но он работал на кирпичном заводе, находившемся недалеко от того места, где был найден труп, поэтому, если в убийстве надо было обвинить еврея, он был самым удобным вариантом.
В области юридических процедур Россия копировала западные механизмы — с судами, судьями и присяжными. Чтобы доказать обвинение в ритуальном убийстве, прокурору нужно было найти свидетелей и предъявить свидетельства экспертов. Перед присяжными предстали: патологоанатом, которому дали взятку в 4 000 рублей из секретных царских фондов, муж и жена, которых следователь в свое время так накачал спиртным, что они дала абсолютно противоречивые показания (потом, протрезвев, они отказались от сказанного, но все равно были вынуждены выступить перед судом, где несли нечто бессвязное), алкоголичка, с трудом нашедшая место для свидетелей и яростно отрицавшая, что она хоть что-то знает, а также католический священник и аферист из Ташкента, утверждавший, что кровавые ритуалы действительно существуют, но продемонстрировавший смехотворное незнакомство с еврейской литературой. Однако самой важной свидетельницей была зловещая дива дела Бейлиса Вера Чеберяк — женщина, которая возглавляла шайку воров, совершившую, по мнению киевской полиции, десятки ограблений. Несколькими годами раньше она ослепила своего любовника — молодого музыканта-француза, — плеснув ему в лицо серной кислотой. Он отказался давать против нее показания и после ее оправдания они остались друзьями. Судя по всему, именно она организовала убийство Андрея — лучшего друга своего сына — в отместку за то, что он якобы сообщил полиции о ее преступных деяниях. Многие считали, что она также убила своего собственного ребенка, чтобы заставить его замолчать о ее причастности к смерти мальчика. Удивительно, но, несмотря на это, государственное обвинение решило использовать ее как главную свидетельницу против Менделя Бейлиса.
Царские чиновники отлично осознавали слабость дела и откровенно говорили об этом в своей секретной переписке. К концу процесса власти решили перестраховаться на тот маловероятный случай, если Бейлиса не получится признать виновным, и отделили вопрос о ритуальном характере убийства от вопроса о виновности обвиняемого. Таким образом, перед присяжными поставили два вопроса. Во-первых, признают ли они версию обвинения, по которой убийство было совершено на принадлежавшем еврею кирпичном заводе и при этом убитому были нанесены удары, повлекшие за собой «почти полное обескровление тела»? Слова «ритуальное убийство» в вопросе не использовались, но намек был очевиден: убийство имеет все признаки кровавого еврейского ритуала. Вторым вопросом было, виновен ли в убийстве Мендель Бейлис. Здесь все было сказано прямо — его обвиняли в том, что он совершил преступление «из мотивов религиозного фанатизма».
Большинство наблюдателей, включая руководившего защитой Бейлиса Оскара Грузенберга, считало, что набранные в основном из крестьян присяжные, которых Грузенберг назвал «исключительно невежественными», поддержат версию обвинения в обоих случаях. Однако тут в игру вступила придуманная государством страховка от оправдания. По первому вопросу присяжные вынесли положительный вердикт, решив, что убийство произошло именно так, как сказал прокурор, но при этом самого Бейлиса они признали невиновным. «Мужички за себя постояли!» — заявил после процесса обрадованный и удивленный Грузенберг. Бейлис вышел на свободу, но двойственный вердикт позволил обеим сторонам претендовать на победу.
Спустя много лет после суда, Менделя Бейлиса, эмигрировавшего в Америку и умершего в Нью-Йорке в 1934 году, почти гарантировано упоминали в любой антисемитской книге о еврейских ритуальных убийствах. Эта история явно помогла мифу выжить. В 1926 году официальная газета усиливавшей свои позиции германской нацистской партии Volkischer Beobachter посвятила делу Бейлиса серию из шести статей. По мнению их автора, в ходе этого процесса «евреи померялись силами с российским государством и народом». В 1930-х годах редактор печально известного нацистского еженедельника Der Sturmer Юлиус Штрейхер (Julius Streicher) активно пропагандировал обвинения в ритуальных убийствах. Он посвящал этой теме специальные номера своего издания, включая Бейлиса в свой пантеон евреев-детоубийц. При этом следует отметить, что для самого нацистского режима кровавый навет никогда не был важной частью официальной пропаганды. Тем не менее, в мае 1943 года глава СС Генрих Гиммлер (Heinrich Himmler) отправил несколько сотен экземпляров книги о еврейских ритуальных убийствах, в которой отдельная глава была посвящена суду над Бейлисом, для распространения в «айнзацгруппах» — мобильных карательных отрядах, убивших в Восточной Европе более миллиона евреев. Как Гиммлер объяснил одному из своих помощников, эту книгу следовало прочитать «в первую очередь тем, кто занимается еврейским вопросам».
Во время Второй мировой войны появились факты, указывающие, что киевское дело продолжает жить в коллективной памяти. Жители оккупированной немцами Польши называли мыло, которое по слухам делалось в Освенциме из человеческого жира, «мылом Бейлиса». После войны в Польше сотни евреев, которые сумели пережить организованное немцами истребление, были убиты в ходе погромов. Жуткие подробности этого описал в своих работах историк Ян Гросс (Jan T. Gross). Во многих случаях беспорядки были вызваны слухами о ритуальных убийствах. Самый известный послевоенный польский погром произошел 4 июля 1946 года в городе Кельце, где толпа убила 42 евреев и ранила еще около 80. Еврейская делегация пыталась добиться заявления, осуждающего антисемитизм, от люблинского епископа Стефана Вышинского (Stefan Wyszinski), который позднее стал кардиналом и примасом Польши. Вышинский, по данным протокола встречи, отказался напрямую осудить антисемитизм в связи с кровавым наветом, сославшись на то, что «во время суда над Бейлисом этот вопрос... не решился с определенностью».
Хотя процесс закончился век назад, дело Бейлиса остается объединяющей темой для украинских и российских правоверных ультраправых, а могила Андрея Ющинского продолжает служить для них местом паломничества. Впрочем, преувеличивать распространенность антисемитизма в этой части мира было бы ошибкой. Скажем, на Ближнем Востоке, где образ «еврея-кровососа» крайне популярен, кровавый навет можно встретить в ведущих газетах — таких, как египетская Al-Ahram. Ему также была посвящена книга одного из министров сирийского правительства. Как бы то ни было, прошлое столетие научило нас, что обществам, считающим себя «просвещенными», следует быть особенно настороже, чтобы не поддаться иррациональной ненависти . Испытания, пережитые Менделем Бейлисом, по-прежнему напоминают нам, насколько мощной и живучей может быть смертоносная ложь.
