Сбор разведданных ведут не только структуры, чья деятельность посвящена выполнению исключительно этой задачи. Так, например, различным родам войск по природе их деятельности приходится собирать и анализировать очень большое количество специфической развединформации. До формирования Управления военной разведки (DRM) в 1992 году военная разведывательная смстема была ощутимо рассеяна и малоэффективна. Именно об этом рассказывает генерал Лоран, который получил большой опыт работы в этих структурах в правительственных, административных и венных кругах во Франции и СССР. Во время двух поездок в Москву Жак Лоран тщательно изучил работу советского государства и убедился в неизбежности победы Запада. Генерал (по его словам, он всегда интересовался Россией, но не мог принять Советский Союз) не без юмора повествует о шести годах за железным занавесом, когда он собирал разведданные для Франции в эпоху холодной войны.
Флоран Вадийо: Вы были заместителем военного атташе в Москве с 1959 по 1962 год. Как этот пост связан с вашим направлением на жизненном пути?
Жак Лоран: Во-первых, это связано с моим выбором военной карьеры. Мои подростковые годы пришлись на Вторую мировую войну. В моей семье всегда был силен дух патриотизма, а я сам всегда питал страсть к приключениям. Я самых малых лет я мечтал о военной карьере, но поражение в 1940 году усложнило задачу. Будущее казалось туманным, и родителям было сложно сказать, куда это может меня привести. Пожалуй, я не буду говорить обо всех перипетиях во время войны и происшествиях в начале военной карьеры. Получив диплом в бронетанковой и кавалерийской школе в Сомюре, я подал рапорт с просьбой перевести меня в Индокитай и вызвался добровольцем в пехоту Иностранного легиона. В результате я попал в третий пехотный полк на севере Вьетнама у китайской границы.
Нас отправили в Индокитай без должной подготовки. Я прочитал все, что только можно о Вьетмине. Кроме того, с этого момента я начал активно интересоваться врагом или, по крайней мере, тем, что считал нашим главным противником на ближайшие годы: марксизмом и его ответвлением, то есть международным коммунизмом в лице Советского Союза. Я думал, что лучший способ узнать его – чтение. В данной области уже тогда существовала обширная советская библиография, но мне нужно было знать русский язык. Тогда я начал учить русский по методике Assimil, материалы по которой взял с собой в Индокитай. В учебе мне помогал служивший в Легионе поляк (тогда еще русских там не было). Польский язык похож на русский, особенно в том, что касается ударений. Русский – великолепный язык, он в высшей степени логичен, но, к сожалению, на нем плохо говорят: произношение исказилось и очень сильно приблизилось к народному говору под влиянием марксизма (смеется).
– Вы уже могли бегло говорить по-русски по возвращении из Индокитая?
– Ну, мог кое-как бормотать. Вот вам и результаты курсов Assimil! По возвращении я заявил, что хочу снова поехать в Индокитай и Иностранный легион (на этот раз в кавалерию) с книгой Assimil по мышкой (смеется). Мое знание русского было еще очень поверхностным. Через несколько месяцев после подписания договора о прекращении огня в июле 1954 года (мой срок командировки к тому моменту уже давно истек) меня назначили офицером связи в комиссию по контролю за соблюдением перемирия (Канада, Польша, Индия). Я провел три интереснейших месяца в коммунистической среде, где моя задача заключалась в подготовке прибытия офицеров комиссии. Во Францию я вернулся в полной уверенности в том, что мне нужно лучше понять эту систему. Мне представилась прекрасная возможность провести целый год в созданном в 1954 году в Париже Центре славянских исследований. Там проходили обучение полтора десятка офицеров (из сухопутной армии, ВВС и флота), которые должны были стать французскими военными атташе и их заместителями в посольствах в СССР и странах-сателлитах союза.
– Но на самом деле вы учились в этом центре, чтобы стать офицером разведки по ту сторону железного занавеса.
– Именно. По окончанию стажировки в Центре славянских исследований у меня практически не было никакого выбора кроме Службы внешней документации и контрразведки (SDECE), поскольку именно ей подчинялись все военные атташе и их заместители в СССР и странах-сателлитах. Но это совершенно не выглядело чем-то абсурдным, потому что дало нам возможность изучить определенные методики, а также меры предосторожности и безопасности, углубить знания стран Востока и т.д. В целом, кроме этого нас почти ничем и не учили (смеется). Параллельно я продолжил учить язык. В течение года я работал в отделе изучения стран восточного блока в SDECE. Это принесло мне ценный опыт, потому что тем самым я смог познакомиться с миром разведки.
В общей сложности в SDECE я провел около года. Там я выполнял сразу несколько обязанностей. Прежде всего, я обеспечивал связь между SDECE и армейскими штабами, направлял ход исследований, изучал потребности штабов и сообщал о них SDECE. Кроме того, мне выдалась возможность пройти курс подготовки на офицера связи, который должен заниматься работой и источниками и контактами, передавать полученные сведения и т.д. Тем не менее, в Париже такая деятельность не выглядела особенно эффективной, потому что единственными доступными источниками информации были иммигранты, у которых не осталось прочных связей в Советском Союзе. Как бы то ни было, после венгерской революции 1956 года во Францию хлынула новая волна мигрантов (многие из них были офицерами венгерской армии), и SDECE было поручено принять их так, чтобы извлечь максимум сведений о советской армии. Однако всему нельзя было верить на слово, потому что они давали много информации и нередко преувеличивали. Поэтому мы вели увлекательную аналитическую работу.
– Но в 1957 году вы все же ушли из SDECE…
– Именно. Я дожидался назначения заместителем военного атташе (в идеале, в Москву, или хотя бы в одну из стран восточного блока), но мне ничего не предлагали. В то же время, я видел, как эти посты достаются офицерам SDECE, у которых не было совершенно никакой подготовки. Раз SDECE не выполнила своих обязательств передо мной, я решил вернуться обратно в армию. Мое заявление удовлетворили тем быстрее, что в тот момент шла война в Алжире. Но как-то в один прекрасный день прямо во время операции раздался звонок: «Спросите у капитана Лорана, не хочет ли он в срочном порядке отправиться в Москву заместителем военного атташе». Я в быстро нашел себе замену и передал ему все дела, а затем вылетел в Париж, чтобы установить контакты с различными штабами.
– Вы так и не вернулись в SDECE?
– Я, разумеется, восстановил связи с SDECE, но операционный центр находился скорее в разведывательном отделении Генерального секретариата национальной обороны (SGDN). Я встретился с офицерами Центра обработки разведданных (многих из них я знал еще по Центру славянских исследований), а так же армейскими офицерами, которые работали с обоими ведомствами. Едва успев купить мебель, посуду и хороший запас вина, я вылетел в Москву.
– Как была организована разведка в Москве?
– Она тогда показалась мне чрезвычайно неэффективной. В силу исторических причин вся разведывательная система страдала от серьезнейшей дезорганизации и подчинялась сразу нескольким структурам. Дело в том, что страны восточного блока входили одновременно в сферу SGDN, армии и SDECE. После окончания войны никто так и не занялся распределением ответственности и задач. В результате мы унаследовали хаос, который существовал еще с 1945 года. Военные атташе подчинялись генеральному штабу, их заместители работали SDECE, а SGDN осуществлял надзор за всеми операциями по сбору и анализу данных. Тем не менее, в рамках генерального секретариата существовала прекрасно работавшая структура под названием Центр обработки разведданных (CER), где трудились 60 офицеров. Кроме того, нужно отметить и Центр обработки научно-технических разведданных (CERST) из 30 офицеров. Разведывательное отделение SGDN контролировало работу двух этих центров.
– Какой была ваша задача в Москве?
– Никакой четко определенной задачи поначалу не было. С точки зрения организации нужно отметить существование в Москве своего рода двух «орденов» с четко определенными задачами. С одной стороны, там было два офицера, которые подчинялись непосредственно армейскому штабу: генерал военный атташе (он представлял одновременно главу генерального штаба армии и начальника штаба сухопутных сил) и военно-воздушный атташе, полковник, который представлял начальника штаба ВВС. С другой стороны, военно-морской атташе (представлял начальника штаба флота) и все заместители атташе работали преимущественно с SDECE. Короче говоря, организация была предельно запутанной. Обычно атташе или их заместители встречались с людьми из CER, чтобы получить указания. Все нередко сводилось к межличностным отношениям.
– То есть в SDECE не давали никаких указаний.
– Практически никогда. Хотя тот же военно-морской атташе подчинялся напрямую SDECE, его связи с ведомством были весьма слабы. Я ни разу не видел ни одной бумаги из SDECE, хотя все наши материалы проходили через нее. Для передачи документов у нас было два чемодана: армейский и SDECE. Все заместители атташе передавали результаты работы непосредственно в SDECE, которая уже делилась ими с SGDN, ВВС, флотом и сухопутной армией.
– Если вы не получали конкретных указаний, чем конкретно вы занимались в повседневной работе?
– Атташе и их заместители выполняли две роли. Официально их задачей было поддержание отношений с советскими вооруженными силами во время национальных праздников и праздников вооруженных сил. Другими словами, мы занимались некоторым образом связями с общественностью и исполняли представительскую роль при советских штабах, однако в меньшей степени, чем сами военные атташе, для которых именно это было главной обязанностью. Тем не менее, это было все равно весьма интересно, потому что позволяло нам установить связи с представителями советских властей, которые выдавали нам разрешения на поездки. Должен сказать, что мы, по сути, зависели от доброй воли этой группы советских офицеров из Министерства обороны. Кроме того, мы поддерживали связи с военными атташе других государств и частности стран НАТО, с которыми мы всегда вели тесное сотрудничество. С этой точки зрения две моих поездки в СССР серьезно отличаются друг от друга, потому что со временем Франция отдалилась от НАТО. Далее, вторая роль сводилась к поиску разведданных. В отсутствии четких указаний со стороны SDECE мы пользовались самой широкой свободой и действовали по собственной инициативе.
Во время первой поездки я поддерживал тесные связи с офицерами CER и второго бюро сухопутной армии, но обычно я пользовался полной свободой в поиске любой информации, военной, политической, экономической, научной или какой-то еще. Мы могли сами выбирать для себя географические цели. Но мы не действовали вслепую, потому что у нас были (пусть и неточные) архивные разведданные по организации советских вооруженных сил. Не знаю, откуда именно были получены эти сведения, но когда я прибыл на место, у нас в сейфе был надежно спрятан документ, который служил отправной точкой для всех наших изысканий. Там был обозначен список военных частей и гарнизонов: насчет одних мы были совершенно уверены, насчет других у нас имелись сомнения. Когда мы прибыли в Россию и представились главе отдела международных отношений Министерства обороны, он передал нам 30-страничный документ с указанием всех запретных мест. Но без карты! (смеется)
Тем не менее, у нас была подготовленная американцами на основе советских документов карта, на которой конкретно (красным) и четко указывались все запретные места: целые географические зоны (например, балтийские республики за исключением столиц), приграничные территории, некоторые части Средней Азии (например, Байконур) и Дальнего Востока и т.д. Кроме того, для нас был закрыт и доступ к некоторым населенным пунктам: своего рода солнечная корона радиусом от 30 до 80 километров вокруг Москвы, где находились батареи ПВО (через них можно было проезжать, но нельзя было там останавливаться), промышленные города и т.д. Все, что не было запрещено, было разрешено, но перед каждой поездкой нам нужно было за несколько дней отправить письмо представителям советской стороны, чтобы поставить их в известность о наших планах. Те же в свою очередь могли дать добро, но могли и не дать.
В целом у нас были широкие возможности для наблюдения. Периодически нам выпадала возможность объездить железные дороги страны, которые обеспечивали снабжение большей части промышленной и военной инфраструктуры (в частности авиабаз). Представляете, мы могли ездить по всем железным дорогам! Даже за шесть лет в СССР я не смог опробовать все из имевшихся возможностей. В CER нам сказали, что для них важны любые сведения о настроениях среди населения, что, как вы сами понимаете, совершенно не интересовало армейский штаб. Кроме того, в CER всегда придавали огромное значение экономической информации на рынках, в магазинах и т.д.
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Во время двух поездок в Москву Жак Лоран тщательно изучил работу советского государства и убедился в неизбежности победы Запада. Генерал (по его словам, он всегда интересовался Россией, но не мог принять Советский Союз) не без юмора повествует о шести годах за железным занавесом, когда он собирал разведданные для Франции в эпоху холодной войны.
