Интервью с психотерапевтом Зофьей Милской-Вжосиньской (Zofia Milska-Wrzosińska).
Tygodnik Powszechny: Люди вступают в брак. Зачем они, собственно, это делают?
Зофья Милска-Вжосиньска: Скорее, не зачем, а почему: из-за общественной привычки. Дети уже в раннем возрасте узнают, что взрослые так делают, что так было всегда, что их родители и дедушки тоже вступали в брак, потом это делают ровесники. Этот фактор сильно влияет на наше поведение. То, что нас окружает, задает норму.
— Но сегодня, когда вокруг становится все больше свободных союзов, такого давления нет.
— Давления нет, но есть стимулы. Все это так волнующе и серьезно: нужно иметь очень серьезные причины, чтобы отказаться от чего-то такого, что, с одной стороны, столь необычайно, а с другой, представляет собой квинтэссенцию нормальности. Кроме того многие тысячелетия брак был институтом с сильными общественными корнями и поэтому был важен. Он давал защиту женщине в социально-экономическом плане, а мужчине обещал, что забота о женщине и детях обеспечит передачу его собственных генов. Сейчас женщины стали самостоятельными, зарабатывают, сами принимают решение, когда заводить ребенка, поэтому формальный брачный союз перестал быть условием выживания. Однако от ментального наследия избавиться сложно. Возможно, все более частое нежелание вступать в официальный брак — это реакция на унизительную для некоторых идею зависимости. Но даже если институт брака стал менее актуален в общественно-экономическом смысле, то в психологическом — к нему стремятся многие люди.
— Какие наши потребности он удовлетворяет?
— Например, желание подкрепить свое решение, взять за него ответственность, публично заявить миру: я вступаю в союз с этим человеком, выбираю его и готов к формальным ограничениям, а в будущем, возможно, и к неприятным последствиям, потому что потом в случае чего расстаться будет сложнее. И ожидаю от партнера того же самого. Другой аспект — безопасность детей. Статистика показывает, что пары, которые не связали себя официальными узами, распадаются быстрее и чаще, так что этот второй повод тоже работает, хотя у молодых людей на подсознательном уровне. Они еще не думают о детях, но стремятся к созданию стабильной среды для их развития и взросления.
— Это звучит как-то грустно: никакого влечения сердца — один трезвый расчет.
— Наоборот: на уровне сознания преобладает именно влечение и надежда. Хотя возраст вступления в брак постоянно увеличивается, мы все равно начинаем этот этап, будучи очень молодыми людьми — в районе 30. Тогда нами не всегда руководит трезвый расчет, мысли о том, что нужно себя обезопасить. Бывает различный негативный опыт: например, кто-то вырос в распавшейся семье и не хочет, чтобы такая же судьба постигла его детей. Или опасается, что в жизни бывают разные неожиданные повороты, и может случиться, что случайный импульс потянет нашего партнера в другую сторону. Официальная регистрация отношений, определенные препятствия, делают расставание более сложным.
— Но есть ли смысл возводить эти препятствия? Может, таким людям лучше расстаться?
— Однозначного ответа на этот вопрос нет. Но я бы не стала утверждать, что если что-то идет не так, лучше расстаться. Я видела много пар в ситуациях, когда появлялся импульс к расставанию, но они преодолевали кризис и жили потом долго и счастливо, или по крайней мере, удовлетворительно. Брак и вообще близкие отношения с другим человеком — это очень сложная задача. Если бы не своего рода затмение, то есть влюбленность, которое, как показывает нейровизуализация, похоже на психотический эпизод, мало кто был бы готов пойти на отчаянный шаг — сблизиться с совершенно посторонним человеком, впустить его в личное пространство и пообещать поддерживать в сложных ситуациях. Чтобы решиться на это, а потом продолжать идти этим путем, нужно что-то вроде безумия.
— Мы вступаем в связи, будучи не в своем уме?
— Состояние влюбленности активизирует в мозге те же области, что и психотические состояния. Мы перевозбуждены, повышается уровень беспокойства (будет ли он/она там? Удастся ли нам поговорить наедине? Понравлюсь ли я ему в этих брюках?), навязчивые идеи: мы постоянно думаем об одном человеке, становится сложно сконцентрироваться на чем-то другом. У этой интенсивной увлеченность есть своя функция: заставить нас оставаться вместе, чтобы хотя бы на какое-то время обеспечить детям заботу обоих родителей. В этом состоянии опьянения мы добровольно решаемся на нечто, о сложности которого мы еще не догадываемся.
Психотический эпизод рано или поздно заканчивается. Но когда пара вступает в период ремиссии, то есть когда «болезненные» симптомы проходят, это не приносит успокоения. Наоборот, появляется беспокойство, разочарование. Обычно первый этап длится около двух лет, он может растянуться, если, например, люди живут отдельно (такие отношения, скорее, напоминают, роман, чем устойчивые отношения или брак). Если люди вступают в традиционный союз — живут вместе, заводят детей, то первый этап в итоге подходит к концу. Обычно из состояния острой влюбленности партнеры выходят в разное время — один раньше, другой позже. Возможно, если бы не официальные узы, многие пары решили бы расстаться уже при появлении первых сложностей.
Неотвратимо приходит вечер, когда один из нас хочет, например, посидеть с ноутбуком, а второй заглядывает ему через плечо, садится на колени, заговаривает, отвлекает. И оба замечают, что еще недавно их ничто не могло друг от друга оторвать, что не было ничего важнее взаимной близости. А сейчас приходится иногда заниматься чем-то другим. Что это может означать? «Видимо что-то плохое, наверное, наши чувства прошли. Зачем нам быть вместе, если естественное топливо иссякло?» — думают они. Начинается беспокойство и сомнения: «Раньше ты возвращался с работы, и мы часами разговаривали, а теперь ты сидишь за компьютером». «Раньше ты не проводила вечера с подругами, а теперь я все чаще остаюсь в одиночестве».
— Вы говорите, что брак — это очень сложная вещь, между тем ритуалы, связанные с его заключением убеждают нас, что это начало прекрасной сказки. Почему это не так?
— В исторической перспективе явление брака как результата романтической любви — культурно новое явление, ему не больше столетия. Раньше брак служил другому: поводом для его заключения служили в основном экономические соображения или размножение для продолжения рода. Это был серьезный фундамент. Сейчас брак зиждется на романтической любви, а это рискованная концепция, поскольку интенсивная увлеченность не длится вечно, и когда она заканчивается, человек говорит «мы перегорели».
Это не слишком удачная формулировка, потому что она несет в себе негативный смысл: осталось лишь пожарище, спасать уже нечего. Между тем это естественная перемена, хотя не все пары способны с ней примириться. Бывают люди со своего рода зависимостью от первой фазы отношений, они говорят, что в отношениях нет смысла, если в них нет эмоций. Но ведь эмоции остаются, только становятся другими.
— Как пережить этот момент и научиться существовать во второй фазе?
— Согласно теоретической модели, первая фаза увлеченности должна перейти в другое приятное состояние, которое называют интимностью. Есть ощущение близости, важности друг для друга, партнеры прекрасно друг друга знают, хотя и не становятся совершенно «прозрачными» — в союзе должен оставаться элемент тайны.
Интимность заключается, например, в том, что мы понимаем чувства партнера без слов. Это заметно хотя бы в таких ситуациях, когда муж и жена в компании, не находясь непосредственно рядом друг с другом, знают, что думает их супруг, как он внутренне реагирует на поведение окружения. У хорошей пары есть свои мифы, ритуалы, например, оба могут верить, что они впервые встретились еще детьми, проводя каникулы в одном и том же месте. Или каждый год на день рождения жены муж печет гречневые блины. Или только она знает, что он боится высоты, но никому этого не показывает, особенно детям.
Важно ощущение, что есть вещи, которые лучше всего делать вместе, а не с кем-то другим. Это может касаться секса (даже если в нем нет изначальной страсти), но не только. Интимность — ценный капитал. Пары, которые прожили вместе 50 лет и находятся не в той физической форме, что прежде, заботятся друг о друге и, что самое важное, помнят и воспринимают друг друга молодыми.
— Вы говорили, что момент заключения брака в наше время отодвигается. Способствует ли крепости уз то, что у многих перед этим были другие, неофициальные отношения? Мы извлекаем уроки из предыдущих отношений, чтобы не совершать тех же самых ошибок уже в статусе мужа или жены?
— Я скептически отношусь к возможности «тренировки» на отношениях. Если у человека есть некая закрепленная внутренняя модель восприятия, чувств, действий, особенно в контексте близких контактов, он склонен ее повторять. Поэтому часто случается, что мы вступаем в очень похожие отношения, даже если нам кажется, что новый партнер — совершенно другой человек, чем тот, с которым мы расстались. Это не означает предопределенности, ее можно преодолеть. Однако человеку, получившему в детстве своего рода эмоциональный набор, который позволяет ему считать, что близость — это ценность, что от людей можно получить нечто хорошее, а другой человек не обязательно несет в себе угрозу, требуется меньше работы для достижения счастья или самореализации, чем тому, у кого такого багажа нет. Второй случай вовсе не безнадежен, нужно только прилагать больше усилий, поскольку существует вероятность, что в близких отношениях могут всплыть различные подсознательные автоматические реакции. Если человек чувствовал себя недостаточно любимым, он будет обвинять жену в холодности и сухости, пока она, подтверждая его ощущения, не начнет от него отдаляться. Мы, сами того не замечая, привносим в отношения свой багаж. Можно или осознать этот груз, или обвинять во всем партнера.
— И люди осознают?
— Когда люди расстаются, их обычно переполняет обида, злость или, наоборот, безразличие, и они не осознают своей роли в происходящем. В психологической работе с парами часто встает задача продемонстрировать ее обеим сторонам. А пара приходит к терапевту как к судье, ожидая, что он вынесет приговор в их пользу, то есть скажет партнеру, что тот поступает плохо и должен изменить свое поведение. Им сложно осознать свою роль в появляющихся проблемах: они боятся, что их обвинят и заставят подчиняться. Поэтому в периоды кризисов в парах начинают бушевать невероятно сильные эмоции. Известный американский семейный психолог Сью Джонсон (Sue Johnson) назвала их «затопляющими», потому что в некотором смысле они затопляют рациональные части мозга, ограничивают возможность контролировать свои действия или предвидеть их последствия. Когда пара попадает в такой порочный круг, один шаг влечет за собой другой, и эмоции усиливаются.
— Есть что-то хорошее в том, что какие-то эмоции все же появляются?
— Хорошо, когда партнеры выражают свои (даже негативные) эмоции, но при условии, что вся система не теряет самоуправляемости. Я использую такой технический термин, показывая парам, что они составляют единую систему, которая должна хорошо работать. Самоуправляемость означает, что после сложной ситуации, связанной с сильными эмоциями, супруги способны самостоятельно прийти в норму. Пара в состоянии острого конфликта теряет эту самоуправляемость и вступает в разрушительный цикл: один говорит что-то неприятное, второй замыкается в себе и отступает, первый идет в атаку и от бессилия старается ударить в самую больную точку, а раненый партнер отступает еще дальше, например, сбегая из дома (порой с ребенком) или уходя спать на полу в детской.
Американские психотерапевты супруги Джон и Джулия Готманн (John Gottman) указывают на четыре типа поведения, которые не сулят ничего хорошего. Это обвинения («Из-за тебя ребенок снова простудился, я же говорила, чтобы ты надел на него теплый шарф»); критика, то есть оспаривание всего, что делает партнер («Как у них мило, не то что у нас, вот Бася — настоящая женщина, я завидую Гшешеку, что у него такой дом»); неуважение — самый опасный признак («Тебе кажется, что такой важный на своей работе, а там таких как ты тысячи, халтура и ничего больше»); и, наконец, эмоциональная стена — одна из сторон перекрывает доступ к себе. К этим пунктам я добавлю еще нелояльность разного рода от рассказов третьим лицам о личных делах партнера (например, в виде записи в Facebook) до растраты совместных денег на собственные цели или высмеивания на людях.
— Почему эмоции бывают такими сильными?
— Потому что они архаичны, исходят из раннего интенсивного опыта. Когда мы эмоционально сближаемся с человеком, в нас раскрывается масса всевозможных детских желаний. Неслучайно серьезные взрослые люди даже в первой «хорошей» фазе отношений начинают использовать разнообразные уменьшительные словечки и прозвища. Подсознательно включаются ассоциации с периодом, когда человек находился в сильной зависимости от других, то есть с детством. Эти воспоминания не всегда ассоциируются со счастьем, надеждой, доверием. Но даже если это так, рай близости вернуть невозможно: муж или жена никогда не будет идеальны, а мы уже не вернемся в трехлетний возраст.
Тем не менее, мы начинаем воспринимать как драму, казалось бы, незначительные вещи: она сменила прическу, а он даже не заметил. Вроде бы ничего особенного, но ее уже охватывают воспоминания о моментах, когда она чувствовала себя одинокой, ненужной: «Он совсем на меня не смотрит, ему все равно, меня могло бы и не быть». Когда мы сильно сближаемся с человеком, открываются некоторые раны. Вопрос в том, смогут ли они благодаря этому союзу затянуться или наоборот будут мучить все больше и превратятся в источник инфекции. [...]
— Когда лучше все-таки развестись?
— Как семейный терапевт, я стараюсь обычно поддержать брак, но есть некоторые ситуации, в которых развод кажется мне самым лучшим выходом. Во-первых, когда речь идет о физическом насилии. Таком, от которого не может защититься вторая сторона. Предпосылкой к расставанию служит также зависимость от химических веществ (алкоголя, наркотиков, таблеток) или азарта: ее сложно контролировать и она разными путями разрушает супружеский союз. Выход из кризиса сильно затрудняет вступление одного из партнеров в романтическую внебрачную связь. Между тем измена сама по себе не обязательно ведет к разводу (только если не сопровождается крайними проявлениями нелояльности).
— Развод всегда бывает болезненным? В последнее время появилась мода устраивать по этому случаю приемы: обе стороны празднуют расставание, чувствуя облегчение.
— Безболезненный развод означает, что супруги что-то друг от друга скрывают или один из них «обезболен» новым романом. Расставания всегда болезненны, потому что мы прощаемся с частью самих себя — с тем, кто выбрал этого человека, был в него влюблен, переживал связанные с ним эмоции. После этого нужен своего рода траур. Можно сказать себе, что это прошлое, но не обесценивать его. Но если мы говорим «где были мои глаза, все было ужасно с самого начала, я ошиблась с выбором», мы унижаем самих себя, часть своего «я».
Расставаясь, люди часто бросают друг другу эти слова: «на самом деле я никогда тебя не любила, у меня даже оргазма с тобой не было, я всю жизнь делала вид, что мне интересно твое ужасное пиликанье на скрипке». Обесценивание помогает смириться с завершением отношений.
— Предположим, развод уже произошел, а его причиной не была измена. Правильно ли стараться сразу завязать новые отношения?
— Если партнеры поняли, что и почему с ними произошло, то, может быть, не моментально, но да. Если они не видят в разрыве своей роли и продолжают думать, что муж был ужасным мужчиной или жена отвратительной бабой, то сложно ожидать, что в следующих отношениях все будет лучше. Скорее всего, человек повторит прежние схемы поведения и вновь очутится в кризисе.
Если мы уже сказали друг другу «до свидания», это не значит, что за углом нас ждет романтическое приключение, которое на этот раз закончится хеппи-эндом. Сразу же появляются новые сложности: дети от предыдущих браков, алименты, отсутствие жилья, недовольство родителей или необходимость отказаться от престижной работы. То есть легче не будет.
— Сложнее ли в наше время сохранить брак, чем в те времена, когда его заключали в основном по общественно-экономическим причинам?
— Сегодня мы ждем от пары гораздо большего, чем тогда, когда люди, связавшие себя брачными узами, оставались в том же самом культурном пространстве и в том же самом месте, а супруг обычно происходил из того же круга и культуры. Французский психиатр Филипп Брено (Philippe Brenot) подчеркивает, что раньше брак поддерживался всем социальным контекстом и имел «тылы» в виде семьи, знакомых и множества других находившихся поблизости людей. Поддержку в трудной ситуации давали хотя бы сильные моральные нормы.
Сейчас из-за увеличившейся мобильности пара отделяется от общества, меняя работу, место проживания, порывая с корнями. Она становится одиноким островом в новой среде, и поэтому наши разнообразные, часто противоречивые ожидания, которые раньше удовлетворял кто-то другой, мы переносим на супруга. Мы хотим, чтобы отношения были для нас всем, давали ощущение безопасности, стабильности, безусловное приятие, страсть, ощущение, что мы кому-то нужны. Это большой груз, и не каждой паре удается с ним справиться. Под таким давлением выстоять становится все сложнее.
