Геттисбергская речь Линкольна удостоилась статуса Американского священного писания, сравнимого только с Декларацией независимости, Конституцией и Прощальным обращением Вашингтона к нации. Этот президент, руководивший страной в период войны, сумел всего в 271 слове соединить самые мощные и разрушительные тенденции своей эпохи — национализм, демократизм и немецкий идеализм — в единую гражданскую религию, обязанную своими формулировками христианству и одновременно лишенную его содержания.
Тот факт, что Линкольну удалось своим коротким обращением достичь такого мощного резонанса, во много объясняется тем, о чем Линкольн не сказал далеким ноябрьским днем 1863 года. В этом обращении присутствует странная недоговоренность. Местоимения в отсутствии антецедентов будто уводят слова Линкольна от того, о чем он якобы говорит. Эта речь была оторвана от того места, где он стоял, и от тех страданий, которые он хотел увековечить. Линкольн упомянул «великое поле брани», а вовсе не город Геттисберг и окружавшие его фермы. Он упомянул об «отцах», но не назвал их имен. Он возвеличил «идею о том, что все люди рождены равными», однако предпочел не упоминать Декларацию независимости.
Он выразил уважение по отношению к «отважным людям», но при этом не назвал по имени ни одного командующего офицера и ни одного солдата. Он упомянул о «нации» пять раз, избегая таких конкретных терминов, как географическая Америка, Соединенные штаты, республика, Конституция, Север, Юг и даже Союз. С 1861 года он лично решительно настаивал на необходимости сохранить Союз. Но самым поразительным в его речи стало то, что, хотя она и была произнесена спустя почти год после Прокламации Линкольна об освобождении рабов, в ней он ни словом не обмолвился о рабстве. Вместо этого мы услышали о «свободе».
Линкольн избегает упоминания деталей реального места и времени с таким мастерством, что читатели даже не замечают этих пробелов. В воображении людей, которые пока ничего не знают о Гражданской войне, эта речь не создает никаких образов. Более того, ее можно было произнести в условиях практически любой битвы любой войны за «свободу» в XIX веке и позднее. Возможно, именно эти пустые места речи Линкольна объясняют ее долгую жизнь и практическую ценность за пределами 1863 года — и даже за пределами американских границ. Обращение Линкольна можно рассматривать как сильно сжатую надгробную речь Перикла, как пишет Гарри Уиллз (Garry Wills) в своей книге «Линкольн в Геттисберге» (Lincoln at Gettysburg), опубликованной в 1992 году. Однако в отличие от выступления Перикла, Линкольн в своей речи не говорит ни об Афинах, ни о Спарте, ни о каком-либо конкретном времени, месте, людях или обстоятельствах.
И в это пустое судно Линкольн поместил самые мощные идеи XIX века — идеи национализма, демократизма и романтического идеализма. В совокупности эти идеи неотделимы от современного американского самопонимания. Они стали частью нашей гражданской религии и того, что мы должны называть нашей «гражданской историей» и «гражданской философией» — то есть религии, истории и философии, которые мы исповедуем не ради них самим и не ради правды, но которые мы используем в качестве инструментов управления, чтобы рассказывать поучительные истории о народе, о его идентичности и миссии. Полибий высоко оценил заслуги основоположников Рима за то, что они создали религию именно ради этой общественной цели. Религию, историю и философию можно приручить и поставить их на службу режиму.
В 1967 году социолог Роберт Белла (Robert Bellah) положил начало карьере «гражданской религии» как концепту, как способу исследования того, как, с одной стороны, государство пользуется языком, ритуалами, праздниками и символизмом религии, чтобы объединить нацию, с другой — как оно поднимает свои собственные ценности и идеи до уровня священной доктрины. Недавно политолог из университета Торонто по имени Рональд Байнер (Ronald Beiner) определил гражданскую религию как «апроприацию религии политикой ради своих собственных целей». Именно так Линкольн пользовался Библией, начиная с 1838 года. Он завершил свою речь в мужском лицее (Lyceum address) цитатой из Евангелия от Матвея (16:18), применив ее в отношении американской свободы: «И врата ада не одолеют ее». Он также процитировал Евангелие от Матвея в своей более известной речи 1858 года, в которой он говорил о сомнительном положении Союза: «Всякий дом, разделившийся сам в себе, не устоит» (12:25).
Подобное присвоение идей христианства в политических целях пронизывает Геттисбергскую речь Линкольна с первых слов о «восьми десятках» («four score») и до последней строки о том, что «не погибнет» (shall not perish). В 1970-х годах в своем эссе под названием «The Rhetoric for Continuing Revolution» (Риторика непрекращающейся революции) литературовед М. Брэдфорд (M.E. Bradford) назвал «библейский язык» Геттисбергской речи ее «самым главным формальным свойством». И в этом нет никаких сомнений. В своей речи Линкольн позаимствовал архаичные слова и ритм библейских текстов, начав ее со слов о «восьми десятках», перекликающихся со строками одного из псалмов Давида о количестве лет, отведенных человеку на Земле. Далее он вспомнил о том, как отцы «породили» (brought forth) новую нацию, и эти его слова перекликаются со строками о рождении Иисуса Марией — это первая ступень того, что далее превращается в повторяющийся образ зачатия, рождения, жизни, смерти и нового рождения, кульминацией которого является обещание вечной жизни в словах «да не погибнет» (Евангелие от Иоанна 3:16: «дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную»).
Речь Линкольна также охватывает другую сторону гражданской религии — не только присвоение священного ради осуществления целей государства, но и возвышение светского до уровня политической религии. Линкольн продвигал эту идею гражданской религии практически с самого начала своей карьеры. В своей речи в лицее 1838 года он призвал к сохранению верности «крови Революции», а также к тому, чтобы Декларация независимости, Конституция и законы стали «политической религией» Америки теперь, когда поколение отцов-основателей уходит в небытие. В 1963 году Линкольн использовал в своей Геттисбергской речи такие слова, как «преданный» (dedicated), «посвятивший» (consecrated) и «священный» (hallow). Кумулятивное воздействие этих слов, позаимствованных из Библии, должно было закрепить образ основания Америки, страданий Гражданской войны и национальной миссии, не вызывая ассоциаций с обычной жизнью, и перенести погибших в бою и их миссию в сферу трансцендентального.
Белла, защитник американской гражданской религии, стремившийся к ее глобализации в период после правления Кеннеди, заявил, что Линкольн и Гражданская война подарили Америке за ее гражданскую веру «новый завет»: «Геттисбергский символизм («для тех, кто отдал свою жизнь во имя того, чтобы наша нация смогла выжить»), по сути, является христианским, но при этом он не имеет никакого отношения к христианской церкви».
К этой гражданской религии Линкольн добавил свою самобытную гражданскую историю и гражданскую философию. Если отнять те самые «восемь десятков» от 1863, то мы получаем 1776 год. Америка была «порождена» в 1776 году — не в 1787 или даже в 1788 году, когда конвенты штатов ратифицировали Конституцию. В своей первой инаугурационной речи в 1861 году республиканский президент настаивал на том, что Союз старше отдельных штатов: он сформировался еще в 1774 году и органичным образом «созревал» на протяжении военных лет. Но теперь, в Геттисберге, Союз исчез, и прозвучало заявление о том, что «новая нация» была рождена еще в 1776 году.
Использование Линкольном в его речи слова «нация» для обозначения некой сущности, которая была основана, испытана и теперь ожидала возрождения, заслуживает особого внимания. Во внутриполитическом и международном контекстах 1860-х годов это было чрезвычайно сильное слово. Во-первых, оно позволяло ответить на один из самых сложных политических вопросов, актуальных с 1787 по 1861 год — не только для жителей Севера и Юга, но и для тех, кто спорил о том, должен ли гражданин сохранять верность, прежде всего, своему штату или Союзу. Слово «нация» снимало все подобные вопросы. Во-вторых, середина XIX века была эпохой европейских войн за национальное объединение. В 1863 году выражение «быть нацией» имело совсем иной смысл по сравнению с эпохой Французской революции. Теперь термин «нация» обозначал организованный «народ», единый по своей сути и возникший в результате действия сил Провидения ради выполнения уникальной миссии.
Ключом к понимаю сути этой миссии является идеализм, заложены в гражданской философии Линкольна. Эта философия основывалась на том, что Линкольн называл «пропозицией» — это слово отражало чрезвычайно абстрактный и внеисторический характер рассуждений Линкольна об Америке. Он взял строку из Декларации независимости о том, «что все люди рождены равными», превратил ее в пропозицию, посвятил ей целую нацию и пропустил всю историю Америки через эту пропозицию.
Пропозиционный априоризм Линкольна является отражением немецкого идеализма, привезенного в Соединенные штаты в первой половине XIX века (порой попадавшего туда через Францию и Англию). Со слов партнера Линкольна Уильяма Херндона (William Herndon) мы знаем о том, что Линкольн восхищался Теодором Паркером (Theodore Parker), радикально настроенным священником, проповедовавшим идеи унитаризма и трансцендентализма. Паркер, скончавшийся в 1860 году, был одним из главных проповедников авангардной немецкой философии и теологии в Новой Англии. Также со слов Херндона мы знаем, что в 1858 году он привез Линкольну копию проповеди Паркера 1850 года под названием «Воздействие рабства на американский народ» (The Effect of Slavery on the American People). Херндон вспоминал, что Линкольну «особенно понравилось следующее выражение, которое он отметил карандашом и которое он, по сути, использовал в своей Геттисбергской речи: “Демократия – это прямое самоуправление, власть народа волей народа и для народа ”».
Непосредственно перед этими словами, о которых пишет Херндон, Паркер упомянул «американскую идею». Паркер выделил «два принципа», борющихся друг с другом за «господство» в США. И только один из них можно было назвать по-настоящему «американской идеей». «Я называю ее так, - говорил он, -
поскольку мне кажется, что она лежит в основе наших оригинальных, самобытных и истинно американских институтов. Сама по себе она представляет собой сложную идею, состоящую из трех подчиненных и более простых идей, а именно: идеи о том, что все люди имеют неотчуждаемые права, идеи о том, что все люди созданы равными, и идеи о том, что правительство необходимо создавать и поддерживать с целью дать каждому возможность пользоваться и развивать эти неотчуждаемые права. Реализация этой идеи требует демократии, которая представляет собой власть народа волей народа и для народа, и, разумеется, правительства, основанного на принципах извечной справедливости, на неизменном законе Божьем. Для краткости я буду называть эту идею идеей Свободы».
Если вместе с Геттисбергской речью прочесть строки проповеди Паркера, то ее вклад в содержание обращения Линкольна не вызывает никаких сомнений. Временами формулировки оказываются практически идентичными. Это вовсе не означает, что Линкольн занимался плагиатом. Главное заключается в том, что Линкольну удалось сжать настолько масштабные идеи до одной короткой речи. Его гражданская философия, основанная на учении немецких идеалистов, таких как Паркер, смогла извлечь суть из такого сложного, разностороннего, противоречивого явления, как формирование американской республики, и заключить ее в одной пропозиции, а затем из этого фрагмента одного из фрагментов прошлого она экстраполировала сущность Америки в 1863 году и ее будущее предназначение. Никакая часть никакого предложения никакого документа, даже если этим документом является Декларация независимости, не несет в себе подобной смысловой нагрузки.
Пропозиция Линкольна, заключенная в его Геттисбергской речи, определила формирование Америки, а также то, почему ее жители пошли на такую тяжелую войну. Мы не можем знать, как Линкольн мог бы использовать эту пропозицию в послевоенную эпоху или во внешней политике — его смерть в 1865 году оставила этот вопрос без ответа, а республиканцы и даже демократы пользовались личностью президента-мученика и его словами, чтобы оправдать все свои действия, от введения ограничений на полномочия правительства до консолидации власти, от антиимпериализма до заграничной экспансии. Несмотря на всю эту путаницу, пропозиционная нация Линкольна помогла Америке перейти от старой идеи исключительности к новой. Он помог Америке стать менее похожей на саму себя и более похожей на развивающиеся европейские национальные государства середины века, каждое из которых стремилось выполнить данную Богом миссию.
Пропозиционная нация, подобная той, о которой говорил Линкольн, является, по словам философа Майкла Оукшотта (Michael Oakeshott), «телеократической» в противовес «номократической» нации. Это значит, что она управляет собой в процессе следования некой абстрактной «идее», а не посредством режима закона, который позволяет отдельным людям и местным сообществам жить обычной жизнью и находить свое наивысшее призвание в делах, отличных от задач национального государства в целом. Линкольн завещал всем американцам — Северу и Югу — нацию, направляемую общей целью.
150 лет назад, с разгар длительной и жестокой войны, президент Линкольн заложил основы мощной гражданской религии, гражданской истории и гражданской философии так, чтобы его прочтение американской истории заняло господствующее положение по сравнению со своими конкурентами. С тех пор множество поколений американцев верили в то, что мы всегда были демократической нацией, вдохновляемой Идеей. Все альтернативные точки зрения исключались из нашего национального кредо как ересь. То, как большинство американцев сегодня интерпретируют Декларацию независимости, цели Войны за независимость, принципы, лежащие в основе американской Конституции, причины и следствия Гражданской войны и послание пропозиционной нации к миру, берет свое начало в Геттисбергской речи. В той степени, в которой мы позволим словам Линкольна определять наше прочтение американской истории, они продолжат заранее предлагать нам ответы на самые сложные вопросы, касающиеся истоков, целей и судьбы Америки.
