Стала ли жизнь во Франции лучше за последние 40 лет?

Atlantico: В интервью Inrockuptibles Робер Бадентер (Robert Badinter) говорит, что в исторической перспективе существовали куда худшие проявления расистской и антисемитской агрессии чем то, что происходит сейчас. Согласны ли вы с этим утверждением? Подтверждается ли оно конкретными цифрами? 

Гилен Шеврие: Цифры – это, в первую очередь, индекс общественной терпимости, который каждый год публикует парижский Институт политических исследований. Из него совершенно определенно следует, что за последние 30 лет расизм заметно пошел на спад. Эта тенденция связана в первую очередь с сокращением так называемого этнического расизма. Рисунок министра Тобиры в виде обезьяны и первая полоса Minute – это все остаточные явления. Менталитет, нравы и отношения постепенно меняются. Интеграция играет свою роль, как, впрочем, и социальный лифт. В промежуточных слоях на первое поколение иммиграции приходится 7%, тогда как на второе – уже 14%! 

Сегодня здесь действительно наблюдается очень большой разброс в плане безработицы, но не нужно забывать, что каждый год во Францию приезжают 200 тысяч человек с крайне низкой квалификацией или вообще без нее. Разумеется, найти работу этим людям куда сложнее, чем другим. Речь тут не идет о какой-то дискриминации, потому что у нас приложили огромные усилия, например, в сфере городской политики, чтобы добиться равного для всех отношения. Создание ежегодного отчета также внесло свой вклад в борьбу с дискриминацией.

Один из основателей ассоциации SOS Racisme Малек Бутих (Malek Boutih) считает, что сейчас во Франции стало меньше расизма, чем несколько лет назад. В частности он приводит пример все большего числа смешанных пар. Кроме того, взгляните на список самых популярных французских знаменитостей. Кто стоит на первых местах? Омар Си (Omar Sy), Гад Ельмалех (Gad Elmaleh), Жамель Деббуз (Jamel Debbouze)… Восемь человек в первой десятке – мигранты или потомки мигрантов. Поэтому нам пора прекратить разговоры о расистском настрое во Франции.
 
– Сейчас во Франции жизнь стала безопасней чем раньше? Подтверждается ли это конкретными цифрами?

Кристоф Сулле: Ответить на этот вопрос невозможно. Когда мы говорим «раньше», то что конкретно имеем в виду? Средневековье, Просвещение, XIX век, Вторую Мировую войну или 1980-е годы? Жизнь в нашей стране, безусловно, стала намного безопаснее, чем на протяжении предыдущих столетий. Во Франции еще никогда не было так мало убийств. Вооруженных ограблений тоже становится все меньше. Каждой эпохе соответствуют новые формы преступности, потому что злоумышленники приспосабливаются, находят новые цели, ищут новые возможности и т.д. С 1970-х годов набрала обороты наркоторговля, которая сегодня представляет собой одну из главных проблем для общественной безопасности. Интернет тоже открыл новое поле деятельности. 

Кроме того, люди сегодня свободнее говорят о произошедшем, в связи с чем рост полицейской статистики по некоторым преступлениям связан не с увеличением их реального числа, а с тем, что людям стало проще написать заявление. Так, например, семейное насилие обычно не придают огласке (в полицию обращаются лишь 10% пострадавших), но именно на него приходится 50% всех заявлений о насилии.

Циклы преступности не всегда соответствуют циклам в политике, СМИ и других областях. Таким образом, некоторые явления могут идти на спад, затем вновь расти и т.д. Это относится, например, к кражам. В период с 2002 по 2009 год их стало значительно меньше, но затем тенденция вновь пошла в гору после формирования новых преступных организаций, которые приняли в свои ряды выходцев с Балкан и стали специализироваться на кражах. Кроме того, сейчас у нас много говорят о вооруженных ограблениях: их число сокращалось с 2002 по 2007 год, затем начало расти до 2009 года, а потом снова падало до 2012 года. В 2013 году наблюдается небольшое увеличение. В любом случае, 5 300 зарегистрированных вооруженных ограблений – далеко не то же самое, что 9 300 ежегодных грабежей в период с 1995 по 2002 год. 

Наше общество стало куда менее терпимым и гораздо меньше склонно мириться с рисками, чем это было в предыдущие столетия. Кроме того, наши сограждане многого ждут от государства, но склонны забывать, что преступность свойственна любому обществу. Государство должно сделать все, чтобы преступлений стало как можно меньше. Хотя, конечно, убийства и ограбления будут везде и всегда.

В каждой эпохе были свои знаменитые молодежные банды и преступные организации. И каждый раз государству приходилось действовать. Вспомним, что в конце XIX века, когда государство обвиняли в неспособности справиться с настоящей волной вооруженных ограблений, Жорж Клемансо (Georges Clémenceau) создал Мобильные бригады уголовного розыска, которые стали предшественниками современных подразделений полиции. Когда муниципальная полиция оказалась не в состоянии побороть рост преступности в 1920-х годах, власти постепенно перевели полицию на государственный уровень. Государство формировалось параллельно с реакциями на преступность.

Сегодня наше общество переживает новый период, в котором на первое место выходит несколько явлений: борьба за территорию и верховенство в наркоторговле, устойчивость семейного насилия (сейчас о таких преступлениях заявляют все чаще), раздробленность организованной преступности (в таком виде с ней сложнее бороться), зарождение новых преступных групп, которые придерживаются стратегии ненасильственных краж, и насилие среди несовершеннолетних.

Наша страна находится в районе среднеевропейских показателей преступности. У нас больше проблем, чем в северных странах, но меньше, чем в Испании и Италии. Кроме того, некоторые тенденции, вроде краж, затрагивают всю Европу.   

Ответить на ваш вопрос тем сложнее, что преступность представляет собой комплексное явление, которое включает в себя широкий спектр разнообразных правонарушений различной степени тяжести, тогда как чувство незащищенности ощущается одинаковым образом всеми людьми.

– Несмотря на экономический кризис, условия в нашей стране сейчас лучше, чем 40 лет назад, а в жизни людей больше комфорта. Сейчас во Франции меньше бедных? С чем связаны эти перемены? Подтверждается ли цифрами эта тенденция? 

Мишель Годе: С бедностью складывается весьма спорная ситуация, потому что по французскому определению к их числу относятся все, кто зарабатывает менее 60% среднего дохода, то есть порядка 1000 евро в месяц. То есть, если бы даже зарплата всех французов волшебным образом удвоилась, бедных от этого стало бы отнюдь не меньше. Таким образом, показатель относительной бедности – это в первую очередь показатель неравенства.

Последние 30 лет бедных становится меньше. Сейчас за чертой бедности живут 14% французов, тогда как в 1970 году их было 18%. Сегодня мы вернулись к показателю 1990 года, хотя в 2008 году опустились до 13%. В то же время наш показатель на два-три пункта меньше среднеевропейского, который составляет 17%. То есть, в нашей стране относительная бедность ниже, чем в остальной Европе.

Кроме того, уровень жизни бедных сегодня тоже растет. Они стали богаче, чем раньше, потому что с 1980 года показатель ВВП на жителя увеличился на 50%. Хотя и упал на 0,2% в год с 2008 года. Франция работает меньше стран-партнеров и создает меньше богатств.

К тому же, уровень неравенства между 10% самых богатых и 10% самых бедных сократился. В период с 1985 по 2005 год этот коэффициент во Франции составлял один к шести против одного к девяти в странах ОЭСР. Франция даже вошла в число тех немногих государств, где с 1985 по 2005 год этот коэффициент уменьшился. В США, Норвегии, Германии и Финляндии он стал только больше. А это противоречит многим сложившимся представлениям.  

В общем и целом условия жизни значительно изменились. Доля жилья без удобств в прошлом составляла 25%, а теперь практически сходит на нет. Средняя площадь жилья на человека (сегодня это более 40 м²) почти удвоилась с 1970 года. Именно это я и пытался показать в книге «Хорошие новости для Франции» (La France des bonnes nouvelles) на основании сравнительного исследования журнала Population & Avenir. Жизнь француженки в 1950 году имеет мало общего с жизнью в 2010 году. Вот один из примеров: в 1950 году многие болезни были неизлечимыми, а сейчас такой термин практически невозможно услышать. Продолжительность жизни увеличилась на пять лет и должна возрасти еще на четыре года к 2035 году, что, согласитесь, немало.

– Защита окружающей среды еще никогда не играла такую большую роль в нашей жизни как сейчас. Борьба с загрязнением стала эффективнее, чем 40 лет назад?

Мишель Годе: Да, и это относится к целому ряду областей. Охрана водоемов сегодня стала на порядок шире, а реки теперь намного чище, чем раньше. У нас существует целая политика в этой сфере, начало которой положило формирование водоохранных агентств в 1960-х годах.

Загрязнение воздуха в прошлом тоже было гораздо сильнее. Теперь же оно заметно сократилось, не в последнюю очередь благодаря тому, что производства и прежде всего тяжелая промышленность были перенесены за границу.

Кроме того, за этот период у нас были созданы заповедники. Эти достижения позволили сохранить целые природные зоны. У нас вновь начали размножаться исчезнувшие ранее виды животных, такие как медведи и волки. Некоторые этим недовольны, но я считаю, что это прекрасно. Мы осознали необходимость сохранить биоразнообразие. Далее, эпоха угля осталась в прошлом, если, конечно, экологи не заставят нас остановить атомные электростанции, как это было в Германии, и вырабатывать электричество с помощью импортированного американского угля.

Людям свойственно идеализировать прошлое, потому что тогда они были молодыми. Когда человек стареет, у него совершенно естественным образом меняется восприятие действительности: во времена нашей молодости все было лучше как раз потому, что мы были моложе! 

Мишель Годе (Michel Godet) – преподаватель Национального центра искусств и ремесел, член руководящего комитета Института Монтеня.

Гилен Шеврие (Guylain Chevrier) – доктор исторических наук, преподаватель и консультант. 

Кристоф Сулле (Christophe Soullez) – специалист по криминологии и сотрудник Национального центра борьбы с преступностью и уголовного преследования.