Почему историю называли самой сложной наукой (вечный вопрос Чернышевского)? Почему история в интерпретации того же гения Ницше выглядела кощунственной философией? А может потому, что история – это наука о самопознании? Ведь она обескураживает и пугает человека, привыкшего жить среди четких координат. Но история ничему не учит. Если даже человек постигает сквозь страницы истории цену ошибки, он все равно фатально совершает почти то же самое. «Коль вожделенна горняя услада...» Хотя во все времена человеку интереснее было знать, сколько стоил пучок лука в то время, когда голова короля Луи скатилась в корзину гильотины!
История всегда обладала чудодейственной силой превращаться в яд и отравлять целые поколения, но она никогда не призывала к прославлению, как писал Шукшин, переставших врать. История всегда была подругой диктаторов, к которой с такой пылкой любовью и вожделением они обращались, достигая состояния политического экстаза. Обратите внимание, диктаторы всегда обращаются к прошлому, но ни один демократ никогда не повернет вспять, он смотрит вперед! Ему нечего вспоминать, нечего и некого оплакивать, он полностью поглощен лишь одной мыслью – спешить к будущему и всячески приближать его, апеллируя к дню завтрашнему. Демократия не терпит ностальгии, а диктатура оплакивает прошлое. Злые режимы черпают силы из истории, ибо им больше негде набрать их!
***
Завтра страна снова погрузится во мрак. Завтра день всеобщей идолатрии – благоговения, стояния по стойке «смирно» перед написанным и сказанным властью, покорившей общество. Тысячи чиновников и люди, подвластные административному аппарату, организованной гурьбой пойдут к могиле Человека-Бога – они пойдут с двоящимися мыслями и нетвердыми в путях своих.
Из телеэкранов, радиоприемников и даже из интернета нас будут убеждать в том, что великий президент Гейдар Алиев был рассветом Азербайджана. Малочисленная, люмпенизированная протестная масса, объединенная в иделогических кружках, в которых людей объединяет свирепая ненависть и классовая маргинальная солидарность, будут уверять в обратном – Гейдар Алиев был затмением этой страны.
Истина, наверное, как и всегда, где-то посередине. Великий президент и великий отец Гейдар Алиев своей смертью доказал всем, что смерть порой более универсальна чем жизнь, ибо все умирают, но не все живут. Алиев жив, он воплотил себя в сильном, окрепшем и кажется незыблемом (с точки зрения азербайджанских масштабов) государстве. Никто, кроме Г.Алиева, не смог бы создать сильное государство в стране, где живут люди, охваченные каким-то природным анархизмом, не способные к самоорганизации.
Людей, живущих в этой стране, могла организовать и сплотить лишь стихия. Но ведь Г.Алиев победил именно эту стихию, и стихия разлетелась по сторонам…
Гейдар Алиев не вписывается в парадигму жестокого деспотичного ближневосточного правителя, скорее трагедия этого правителя заключалась в том, что ему пришлось править в малюсенькой стране, где было сложно раскрепостить государево воображенье, пересотворить мир и создать нечто чрезвычайно великое. Г.Алиев был не способен на маленькие дела. И еще ему не хватило всего каких-то 10 лет для того, чтобы успеть попасть в свое политическое время. Его час пробил не в то время – он оказался в тисках новой эпохи, ему приходилось заигрывать с либералами, договариваться с демократами, уговаривать социалистов, и он тщетно искал за столом переговоров государей и державников, наследников коварной византийской политической традиции. Он чувствовал себя не в своей тарелке, весьма неуютно в мире победившего либерализма среди молодежи победившей революции. Хотя до агонического состояния европейского либерализма оставались считанные годы, а может, и считанные дни. И он, человек совершенно иной формации, под грузом нового времени победил это новое время. Это было не его время. Вы представляете, как он парил бы в небесах в наступившую постлиберальную эру?
Он умудрился создать синтез революции и реставрации. Силой характера, талантами и глубочайшим умом правитель, олицетворявший реставрацию, покорил, если не сказать оседлал, революционное поколение. Революционеры и либералы рядом с ним выглядели пигмеями.
В Азербайджане не мог появиться Саакашвили. Потому что в этой стране правил Гейдар Алиев. Восточный владыка правил страной под лозунгами либерализма и с помощью институтов демократии. Его не могли победить консерваторы, ибо он олицетворял реакционизм, ему не могли противостоять демократы, поскольку он олицетворял собой золотой век демократии. Возможно, в силу многих обстоятельств, спору нет, но ведь заразительный пример деспота Туркменбаши и волюнтариста Бульбаши был более чем искушающим. Гейдар Алиев был слишком талантливым человеком, чтобы править страной как туркменский диктатор. И не только талантливым, но и тщеславным, обремененным государевой гордыней… Он не строил себе памятников, потому что воздвигнутая им Пирамида власти – нерукотворный памятник Алиеву. И он это осознавал. Честолюбие великого правителя и призрак генерала КГБ, преследовавший его на протяжении всей его второй политической жизни, позволили ему не войти в позорный ряд отверженных. Эгоцентрист до мозга костей, искавший всемирного признания и снискавший почитание – сценой нового политического театра был Запад, Г.Алиев получил индульгенцию от своих былых идеологических противников, более того – в европейских столицах его встречали стоя и овациями.
Алиев победил, но страна потерпела сокрушительное поражение. Эта аксиома часто звучит в устах современников. Алиев был отдельной величиной, мастером дворцовой политики, хозяином личной власти, и он ни в коей мере не отождествлял свою власть и институты своей единоличной власти с завоеванной страной. Он правил, обнимая всю страну. Если государя охватывает мания потери власти, и он подчиняет всю страну интересам защиты этой власти, как же он может отождествлять себя со страной? Сильная власть рождает растерянную нацию.
Догадывался ли он, что всего через несколько лет наступит смерть истории? Не конец истории, а ее смерть. Об этом мы никогда не узнаем, но можем лишь представить себе, как он парил бы в политических небесах… Если он так мастерски укротил не свое время, и стал не пасынком, а сыном не своего времени – событие беспрецедентное не только в нашей истории, - то можно лишь предполагать о масштабах победных маршей Г.Алиева в постлиберальную эру. Ему не хватило всего несколько лет… Увы!
***
Как-то Уинстон Черчилль признался, что история будет к нему благосклонной: «Ведь я ее сам пишу!», - цинично признался автор эпопеи о Второй мировой войне. Г.Алиев не смог или не успел написать о себе историю. А то, что написали за минувшее десятилетие о нем, и то, что еще напишут, не выдержит испытаний истории – бескомпромиссная наука, познающая человека, не воспримет многого из надуманного о жизни и правлении великого президента и великого отца. Но сегодня, исходя из философии той же истории, можно почерпнуть главный вывод – в посмертной жизни великого правителя первые годы - самые важные. Это судный час, когда современники – не говоря о потомках, которые и так не поймут и не оценят, когда все мы понимаем, что он сделал для этой страны и как мы готовы его отблагодарить.
Памятью! Так и хочется закончить свою статью, наверное, не последнюю об одном из самых великих правителей за всю историю Азербайджана, незабываемыми словами Фазиля Искандера: «Какие рухнули деревья, какие карлики взошли!»
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Почему историю называли самой сложной наукой (вечный вопрос Чернышевского)? Почему история в интерпретации того же гения Ницше выглядела кощунственной философией? А может потому, что история – это наука о самопознании?
