Когда оставшиеся в живых участники труппы сериала «Летающий цирк Монти Пайтона» («Monty Python's Flying Circus»), который шел на канале BBC с 1969 по 1974 год, в недавнем времени объявили о своих планах дать первое с 1982 года публичное представление, билеты на их премьерный концерт были распроданы за 431 с половиной секунду. Пока неизвестно, покажет ли эта комедийная группа что-то новое, но я очень сомневаюсь в этом. В конце концов, люди приходят на подобного рода концерты не за этим. Они приходят на них по той же самой причине, по которой в 2005 году они пришли на Бродвей, чтобы посмотреть музыкальную инсценировку «Спамалота» («Spamalot») Эрика Айдла (Eric Idle): они хотели вернуться в свою молодость. Эти люди не стремятся увидеть ничего нового, хотя они, скорее всего, смирятся с новыми скетчами, если это окажется совершенно неизбежным.
Большинство фанатов «Монти Пайтона» принадлежат к поколению, родившемуся в период послевоенного демографического взрыва и уже долгое время испытывающему ностальгию по старым добрым временам, которая с возрастом только усугубляется. Вы только посмотрите на их надоедливо навязчивое восхищение популярным телесериалом времен их молодости. Или их неподдельную страсть к рок-музыке 1960-х и 1970-х годов, которую они до сих пор любят настолько сильно, что готовы покупать невероятно дорогие билеты, чтобы еще раз услышать, как ее исполняют теперь уже старые морщинистые чудаки.
Эта ностальгия поколения демографического взрыва содержит в себе довольно внушительную долю нарциссизма. Мы стали свидетелями проявлений подобного нарциссизма во множестве сентиментальных воспоминаний, написанных представителями этого поколения и приуроченных к 50-й годовщине убийства Кеннеди. Несомненно, это весьма значительное историческое событие, однако было нечто противное в эгоцентричном тоне этих рассказов о том, «как мой мир внезапно перевернулся с ног на голову», в тоне, который так ловко высмеяли авторы издания Onion в заголовке одной из своих статей: «Местный житель точно помнит, где он был и что делал в тот день, когда он убил Джона Кеннеди» («Area Man Can Remember Exactly Where He Was, What He Was Doing When He Assassinated John F. Kennedy»). Как и все остальные события в мире послевоенного поколения, смерть Кеннеди, в конечном счете, стала частью их собственной истории жизни.
Так случилось, что я тоже принадлежу послевоенному поколению, тем не менее, я не испытываю ностальгии по 1960-м и 1970-м годам. Мое мировоззрение очень похоже на мировоззрение моих родителей, которые родились в 1920-х годах и пережили Великую депрессию и Вторую мировую войну. Разумеется, мои отец и мать испытывали некоторую ностальгию по определенным аспектам культуры 1930-х и 1940-х годов, но они никогда не упивались ей. Их ностальгию, пожалуй, можно назвать прозаической: они пережили слишком много невзгод, чтобы вспоминать о своей молодости в каком-то другом ключе. Им пришлось очень быстро повзрослеть, потому что у их поколения просто не было иного выхода. Даже в самых оптимистичных романтических комедиях Голливуда того времени актеры, которым тогда было немногим за 20 или 30, выглядели по крайней мере на 10 лет старше и вели себя соответственно.
Неудивительно, что поколение моих родителей попыталось сделать все возможное, чтобы облегчить жизнь своим детям. Помогло ли это нам? Не знаю. Однако с точки зрения культуры это не принесло нам ничего хорошего. Меня до глубины души поражает то, насколько ничтожно число представителей послевоенного поколения, которые к моменту зрелости усвоили культуру взрослого человека. У меня создается впечатление, что они гораздо охотнее посмотрят очередной эпизод комедийного сериала, чем возьмут в руки книгу с классическим романом, пойдут в оперный театр или отправятся в джаз-кафе. В большинстве своем они представляют собой когорту Питеров Пенов, решивших как можно дольше не взрослеть. И очень многие из них по-настоящему гордятся своим подростковым энтузиазмом. На днях я где-то прочел, что коробка для завтраков с изображением персонажей мультипликационного сериала «Толстяк Альберт и дети Кросби» («Fat Albert and the Cosby Kids») 1973 года была выставлена на продажу за 1200 долларов – и что одна такая коробка даже хранится в Национальном музее американской истории при Смитсоновском институте. И я затрудняюсь сказать, который из этих двух фактов больше меня удручает.
Если я проживу достаточно долго, я получу возможность стать свидетелем того, как спустя четверть века поколение двухтысячных будет вспоминать мир своей юности. Поскольку они прилагают гораздо больше усилий к тому, чтобы заработать себе на жизнь, чем их родители, принадлежащие к поколению демографического взрыва, не удивлюсь, если их отношение к прошлому будет больше похоже на отношение рано повзрослевших детей Великой депрессии – особенно в вопросах культуры. Хотя я не знаю, будут ли они слушать позднего Бетховена в возрасте 50 лет и старше, я все же сомневаюсь, что просмотр старого эпизода сериала «Студия 30» («30 Rock») заставит их с нежностью вспомнить старые добрые времена, когда они ютились в разваливающихся однокомнатных квартирах — или в подвалах домов своих родителей.
Что же касается воссоединения труппы «Монти Пайтона», Джон Клиз (John Cleese), родившийся в 1939 году, то есть задолго до демографического взрыва в Америке, заявил, что он не собирается вновь участвовать в этих «глупых» скетчах: «У меня искусственные коленный и тазобедренный суставы, — объяснил он, — поэтому это просто невозможно». К сожалению, это и есть истинный голос зрелости».
