«Все для нас самих и ничего для других людей» – это можно назвать лозунгом функционирующего общества.

Человек – существо общественное, а поэтому он в своей жизни очень сильно зависит от социальных, культурных и организационно-правовых обстоятельств.

Поэтому нам так хочется познать те социальные механизмы, которые способствуют защите прав и благополучия человека, а также реализации его законных устремлений – короче говоря, всеобщему благу.

Чтобы выстроить реальную перспективу, я хотел бы вспомнить о том, что мне кажется азбучной истиной. Речь идет об одной интересной категории этических принципов. Это не только универсальные принципы, которые признаются открыто, всегда и практически повсеместно. Это также вдвойне универсальные принципы, потому что  на практике они почти столь же повсеместно отвергаются.

Это очень разные принципы, начиная с общих и самоочевидных истин типа того, что к себе мы должны применять те же самые мерки, что и к другим (а то и более строгие), и заканчивая более конкретными теориями, такими как приверженность защите демократии и прав человека, которые провозглашаются почти повсеместно, причем даже самыми страшными монстрами, а вот с практической их реализацией дела обстоят намного хуже, причем фактически везде.

В этом плане полезно начать с классического произведения Джона Стюарта Милля (John Stuart Mill) «О свободе». Там говорится: «Цель человека, предписанная вечными и неизменными велениями разума, а не внушенная смутными и преходящими страстями, – высшее и наиболее гармоничное развитие его сил до полного совершенства».

Это слова Вильгельма фон Гумбольдта – основателя классического либерализма. Из них следует, что сдерживающие такое развитие институты противозаконны, если они не могут каким-то образом оправдать свое существование.

Забота о всеобщем благе должна понуждать нас искать пути наиболее гармоничного развития человека до полного совершенства.

Другой мыслитель эпохи Просвещения с аналогичными взглядами Адам Смит полагал, что учредить гуманную политику не так уж и сложно. В своей работе «Теория нравственных чувств» он отмечал: «Каким бы эгоистичным ни был человек, в его природе очевидно есть некоторые принципы, которые заставляют его проявлять интерес к удаче других людей, делая их радость и счастье необходимыми для него, хотя он и не извлекает из этого ничего, кроме удовольствия от созерцания оных».

Смит признает силу того, что он называет «порочной максимой властителей человечества»: «Все для нас самих и ничего для других людей». Но более благотворные «оригинальные пристрастия человеческой натуры» могут компенсировать такую патологию.

Классический либерализм потерпел крушение на отмелях капитализма, однако его гуманистические обязательства и устремления не умерли. Анархист, мыслитель и активист XX века Рудольф Рокер (Rudolf Rocker) высказывал аналогичные идеи.

Рокер вел речь об «определенной тенденции в историческом развитии человечества», которое стремится к «свободному и беспрепятственному раскрытию всех индивидуальных и общественных сил в жизни».

Рокер обрисовал анархистскую традицию, кульминацией которой стал анархо-синдикализм. По европейским понятиям это была разновидность «либертарного социализма».

Рокер утверждал, что такой тип социализма не означает «фиксированную, замкнутую социальную систему», у которой есть конкретные ответы на самые разные вопросы и проблемы человеческой жизни. Скорее, это тенденция человеческого развития, стремящегося к идеалам Просвещения.

В таком понимании анархизм является составляющей более широкого диапазона либертарно-социалистической мысли и действий, куда входят практические достижения революционной Испании в 1936 году. Он простирается еще дальше, охватывая предприятия в собственности у рабочих, которые получают сегодня распространение на индустриальном севере США, в северной части Мексики, в Египте и во многих других странах, проявляясь наиболее ярко в стране басков в Испании. Он также включает многочисленные кооперативные движения во всем мире и немалую часть инициатив феминистских, общественных и правозащитных организаций.

Эта обширная тенденция человеческого развития стремится выявить иерархические структуры, механизмы власти и господства, которые сдерживают его, а затем бросает им очень разумный и справедливый вызов, говоря: давайте, обосновывайте свое существование!

Если эти структуры не отвечают на брошенный им вызов, их следует демонтировать и «перестроить снизу», как считают анархисты и как отмечает обозреватель Натан Шнайдер (Nathan Schneider).

Отчасти это звучит как прописная истина. Зачем кому-то выступать на защиту нелегитимных структур и институтов? Но у прописных истин есть, по крайней мере, одно достоинство, состоящее в том, что они верны, и это выделяет их на фоне общего политического дискурса. Я также считаю, что они являются полезными ступеньками в поиске всеобщего блага.

По мнению Рокера, «проблема нашего времени заключается в  освобождении человека от проклятия экономической эксплуатации, а также от политического и социального порабощения».

Следует заметить, что американская разновидность доктрины свободы воли резко отличается от общей либертарной традиции. Она признает и даже выступает за подчинение трудящихся хозяевам экономики, отстаивая соблюдение каждым ограничительной дисциплины и деструктивных особенностей рынка.

Хорошо известно, что анархизм находится в оппозиции государству, выступая, как говорит Рокер, за «плановое управление делами в интересах общества» и за обширные федерации саморегулирующихся сообществ и рабочих коллективов.

Отстаивающие эти цели анархисты сегодня очень часто выступают в поддержку государственной власти в целях защиты людей, общества и самой планеты от пагубного воздействия сконцентрированного частного капитала. Здесь нет никакого противоречия. В существующем обществе люди живут, страдают, переносят тягости и лишения. Имеющиеся в наличии средства следует использовать для их защиты и им во благо, пусть даже долгосрочная цель заключается в  создании более предпочтительной альтернативы.

В бразильском движении сельскохозяйственных рабочих люди говорят о «расширении площади клетки», подразумевая действующие институты принуждения, которые можно расширить в ходе народной борьбы – что и происходит вполне успешно на протяжении многих лет.

Мы можем расширить этот умозрительный образ, представив себе клетку государственных институтов, играющую роль защиты от свирепых зверей, рыскающих снаружи. Алчные, пользующиеся государственной поддержкой институты, посвятившие себя цели личного обогащения, власти и господства над другими с одной стороны, и интересы людей с другой, которые в лучшем случае являются чем-то второстепенным, о которых благоговейно разглагольствуют, а на практике принципиально и даже по закону игнорируют.

Большинство авторитетных ученых-политологов сравнивают общественные настроения и государственную политику. В своем исследовании «Affluence and Influence: Economic Inequality and Political Power in America» (Богатство и влияние: экономическое неравенство и политическая власть в Америке) ученый из Принстона  Мартин Гайленс (Martin Gilens) говорит о том, что большинство американского населения по сути дела бесправно.

Он делает вывод о том, что около 70% американцев, находящихся на нижних ступенях лестницы богатства и доходов, не имеют никакого влияния на политику. А наверху находятся те, кто во многом эту политику определяет. Причем используемые ими средства вполне понятны и определенны. В результате возникает система, которая называется не демократия, а плутократия.

Если проявлять мягкость и доброту, то следует обратиться к терминологии правоведа Конора Гирти (Conor Gearty), который называет эту систему «неодемократией» и партнером неолиберализма. Это такая система, в которой свобода и привилегии принадлежат немногочисленному меньшинству, а безопасность в полном смысле этого слова обеспечена только элите. Но в этой системе присутствуют общие формальные права у всех.

В отличие от  нее, пишет Рокер, настоящая демократическая система обретает характер «альянса свободных групп мужчин и женщин, основанного на совместном труде и на плановом управлении делами в интересах сообщества».

Никто не считал американского философа Джона Дьюи ( John Dewey) анархистом. Но задумайтесь над его идеями. Он признавал, что «власть сегодня заключается в контроле над средствами производства, обмена, рекламы, пропаганды, коммуникации и транспорта. Тот, кто владеет ими, управляет жизнью страны» даже при сохранении демократических форм. Пока эти институты не окажутся в руках народа, политика будет оставаться «тенью, отбрасываемой крупным бизнесом на общество». Что мы и наблюдаем сегодня.

Эти идеи самым естественным образом привели к представлениям об обществе, основанном на власти рабочих над средствами производства, о чем писали мыслители 19-го века – прежде всего, Карл Маркс, но также и менее известный Джон Стюарт Милль.

Милль заявлял: «Тем не менее, та форма объединения, которая в случае дальнейшего совершенствования человечества должна возобладать, является  объединением самих рабочих на условиях равенства, коллективного владения капиталом, с которым они ведут свою работу, и труда под руководством выборных управляющих, которых сами рабочие могут увольнять».

Отцы-основатели США прекрасно осознавали опасности демократии. В ходе дебатов в Конституционном Конвенте Джеймс Мэдисон предостерегал о таких опасностях.

Взяв в качестве примера Англию, что вполне естественно, Мэдисон заметил: «Если бы в наши дни выборы в Англии были доступны всем классам людей, то собственность землевладельцев оказалась бы незащищенной. Очень скоро был бы принят аграрный закон». И этот закон ослабил бы права собственников.

По мнению Мэдисона, при «формировании системы, которую мы хотим сохранить на века», основная проблема состоит в том, чтобы обеспечить правление состоятельного меньшинства, «которое защитит права собственников от опасностей равенства и всеобщего избирательного права, передав власть над собственностью в руки тех, кто этой собственностью обладает».

Ученые в целом согласны с оценкой Гордона Вуда (Gordon S. Wood) из Брауновского университета, который отмечает: «Конституция это по существу документ аристократии, цель которого заключалась в сдерживании демократических тенденций того времени».

Аристотель в своей «Политике» признавал ту же самую проблему демократии еще задолго до Мэдисона.

Анализируя самые разные политические системы, он пришел к выводу, что демократия это наилучшая  или, пожалуй, наименее худшая форма государственного правления. Но он признавал имеющийся у нее недостаток: составляющие большинство массы бедноты могут использовать свое право голоса для отнятия собственности у богатых, что было бы несправедливо.

Мэдисон и Аристотель сделали прямо противоположные выводы. Аристотель рекомендовал сокращать неравенство, что в нашем понимании является комплексом мер государства всеобщего благоденствия. А Мэдисон полагал, что решение состоит в урезании демократии.

В последние годы жизни Томас Джефферсон, составивший Декларацию независимости США, уловил жизненно важный характер данного конфликта, которому еще далеко до завершения. Он испытывал серьезную обеспокоенность по поводу качества и будущего демократического эксперимента. И он проводил различие между «аристократами и демократами».

Аристократы – это те, кто «опасается народа и не доверяет ему, желая отнять у него всякую власть и передать ее в руки более высоким классам».

Демократы же «отождествляют себя с народом, доверяют ему, питают к нему теплые чувства и считают его честным и безопасным, хотя и не самым мудрым кладезем общественного интереса».

Сегодня преемники джефферсоновских «аристократов» могут поспорить о том, кто должен играть направляющую роль: ориентированные на политику интеллектуалы-технократы или банкиры вместе с руководителями корпораций.

Настоящая либертарная традиция стремится к демонтажу такой политической опеки и к перестройке снизу, а также к преобразованию промышленности с переходом от феодального к демократическому общественному порядку, о чем писал Дьюи. Такой порядок должен строиться на власти рабочих, на уважении к достоинству производителя как истинной личности, а не как орудия в руках других.

Подобно старому кроту Маркса («наш старый друг, наш старый крот, ты славно роешь под землей, чтобы затем внезапно вылезти наружу»), либертарная традиция всегда копает близко к поверхности, всегда готова выглянуть наружу, делая это порой весьма неожиданно, стремясь создать то, что мне кажется разумным приближением ко всеобщему благу.

Данная статья является сокращенным вариантом лекции Ноама Хомского, которую он прочитал 6 декабря 2013 года в Колумбийском университете в Нью-Йорке.