Сначала в городе воцарился ад. В 1990-х годах Екатеринбург, четвертый по величине город России (1,4 миллиона жителей), оказался на грани передоза. Погибшие исчислялись сотнями. Наркоторговцы, по большей части выходцы из бывших советских республик Средней Азии, предлагали товар прямо на улице посреди дня. Милиционеры же мало что делали. Многие из них получали деньги за свою «слепоту». А некоторые просто безразлично пожимали плечами при виде масштабов бедствия.
Сергей Чипачев хорошо помнит те времена. Директор фонда «Город без наркотиков» — крепкий 40-летний мужчина с грубоватыми чертами лица и большими губами. Сидя за компьютером, он сверяется с рассортированными по годам огромными архивами фонда. На экране мелькают фотографии и видео. На них мы видим совершенно открытую торговлю наркотиками в жилых районах Екатеринбурга. Сергей Чипачев стал одним из первых горожан, которые решили объединиться для борьбы с наркоторговцами. Одним из его соратников стал Евгений Ройзман, будущий глава фонда и его лицо. В сентябре 2013 года он даже смог одержать победу на выборах мэра, оставив далеко позади кандидата от партии власти «Единая Россия».
Путь Евгения Ройзмана (сейчас ему 51 год) оказался тернистым. В 14 лет он сбежал из дома и работал «по всему СССР», а позднее его отправили за решетку за ограбление и мошенничество. Он окончил исторический факультет Уральского университета, а в 1990-х годах занялся торговлей драгоценностями и часами. В 1999 году он появился в эфире первого государственного телеканала в программе о Екатеринбурге. В ней он рассказывал о зародившемся за несколько месяцев до того гражданском движении. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке и, быть может, был даже немного напуган. Харизма появилась со временем.
Снятые в то время видео весьма красноречивы. На них мы видим группы озлобленных местных жителей, мужчин. Они подходят к наркоторговцам и говорят им убираться подальше. «Мы пробыли там несколько дней, и цыгане боялись торговать, — вспоминает Сергей Чипачев. — Но их крышевала милиция, от самых низов до офицеров». Тысячи людей собрались на центральной площади города, чтобы выразить свое недовольство. Ройзман и его соратники выступили с первой инициативой: был выделен специальный номер пейджера, на который люди могли посылать информацию о точках продажи на улицах.
Симпатизировавшие движению бизнесмены предложили ему несколько машин. Были сформированы первые патрули. «В те времена мы просто били дилеров, но это не давало особых результатов», — признает директор фонда. Если группа хотела придать своей работе устойчивый смысл и позитивное восприятие в СМИ, ей нужно было заняться больными, наркоманами.
Выбранный способ лечения оказался весьма суровым. Его суть заключается в том, чтобы изолировать наркомана от внешнего мира и дать ему пройти через ломку без облегчающих этот процесс препаратов. Первого пациента звали Антон. Директор фонда показывает нам его старую фотографию, которую сняли в каком-то подвале. Антон лежит на картонке и пристегнут наручниками к канализационной трубе. Инициатива наделала много шума. А спрос оказался велик: многие родственники наркоманов были готовы отдать своих больных детей на попечение фонда. Тот открыл свой первый центр, однако методы остались прежними. И вызвали бурные споры. «Иногда нам приводили за раз по 25 человек, которых нужно было изолировать от наркотиков, — говорит Сергей Чипачев. — А добиться этого сложно, если добровольно из них пришли лишь двое или трое. Поэтому приходилось одевать на них наручники».
Пациентов держали в таких тюремных условиях в течение первых, самых тяжелых недель, которые называли «карантином». Всего за 15 лет через эти испытания прошли 6,5 тысячи человек. Дельфин, логотип фонда, прославился по всему городу. Оценить эффективность терапии сложно, потому что за дельнейшей судьбой излеченных наркоманов никто не следит. Сам Евгений Ройзман отметает любую критику: «Вы чувствуете разницу между водкой и вином? Теперь представьте себе, что вы — наркоман, и что какой-то аддиктолог усаживается перед вами и начинает учить вас жизни, хотя сам ни разу не пробовал никаких веществ. Именно поэтому все наши сотрудники — бывшие наркоманы и алкоголики». Если верить ему, терапия оказалась успешной в более чем половине случаев. «За это время смертность уменьшилась в 12 раз, все главные наркодилеры за решеткой, а героин почти исчез из города», — отмечает он.
Февраль 2014 года
На улице –37 градусов, но по счастью ветра почти нет. В реабилитационном центре жилого района Изоплит никто даже не помышляет о том, чтобы бросить вызов морозу. Пациентов немного. Деятельность центра, как и всего фонда, пошла на спад, так как против организации Евгения Ройзмана подают все новые судебные иски. Входная дверь не заперта. Каждому новоприбывшему нужно сначала зарегистрироваться и заявить перед камерой, что он пришел сюда бороться с ломкой по собственной воле. Слева в конце коридора находится карантинное помещение. Десятки стоящих там металлических коек пустуют. Лишь два молодых человека болезненного вида лежат там в летаргическом состоянии с полузакрытыми глазами.
Артем Тридворнов (30 лет) устраивает нам экскурсию как настоящий сотрудник. Он показывает забитые книжные полки, кухню, где несколько пациентов готовят котлеты и моют посуду, спортзал с тренажерами и настольным теннисом. В одном из коридоров он на мгновение останавливается перед неожиданной для такого места копией «Моны Лизы».
Артем родился в Эстонии и долгое время прожил в Москве. Он хорошо зарабатывал с помощью сайта по продаже цветов.
В центре он появился десять месяцев назад: «Обычная история. Я начал с гашиша, потом перешел на экстази и кокаин. Последние три года я каждый день колол героин. Мне приходилось воровать и обманывать, чтобы найти денег на наркотики. Тогда я узнал о способе вылечиться здесь на Урале». Его мать дизайнер, которая постоянно находится в разъездах между Ниццей и Монте-Карло, взяла на себя расходы на лечение, порядка 200 евро в месяц. Сначала Артем провел две недели в карантине. В те времена на входной двери еще висел замок. Потом они с другими пациентами отправились работать в соседнюю деревню: там им поручили восстанавливать церковь. «Бог — моя опора», — утверждает он, хотя и побаивается, что может снова сорваться.
Чуть дальше от Екатеринбурга находится лечебный центр для женщин. Это вполне комфортабельный двухэтажный дом. Охранник, поборовший дурное пристрастие, бывший алкоголик, смотрит телевизор. Всего там восемь пациенток. Кристина (28 лет) — девушка с усталым, печальным лицом и безжизненным голосом. Она тут уже две недели. «Я уехала подальше от друзей, потому что они плохо на меня влияли», — говорит она. Последние семь лет в Москве ее жизнь крутилась вокруг метадона, который используют в терапии как заместитель героина.
Днем одни идут работать. Другие остаются на кухне. На холодильнике висит расписание работы по дому. Настя (22 года) легко смеется и охотно фотографируется, но наотрез отказывается назвать свою фамилию. Она жила в Нижнем Новгороде и сама попросила родителей привезти ее в центр две недели назад. Скоро она сможет встретиться с полуторагодовалой дочерью, которой раньше так мало занималась из-за пристрастия к наркотикам.
Она студентка четвертого курса финансового факультета: в будущем она рассчитывает получить диплом и устроиться на работу в банке. Она надеется, что центр станет для нее спасением: «Я начала курить, чтобы уйти от проблем. Терапевт сказала мне: когда ты принимаешь наркотики, ты уходишь в свой собственный мир». Она не знает, сколько времени ей придется здесь пробыть: «Тут ты читаешь, собираешь паззлы, топишь печку на ночь. То есть, не думаешь».
