Хотя из-за Олимпиады нам с вами иногда встречается название «Абхазия» в какой-то статье или в углу приложенной карты, мало кому известно, где на самом деле находится эта республика. А бывали там вообще единицы. Ее зачастую путают с Южной Осетией, и – за исключением нескольких специалистов – у большинства из нас голова идет кругом при виде невообразимой смеси стран, территорий, языков, народов и религий, которую представляет собой этот кавказский регион.
Как бы то ни было, это не совсем то, о чем говорят выставка и фильм Эрика Бодлера (Eric Baudelaire) «Потерянные письма Максу», которые будут идти до 8 марта в центре искусства Bétonsalon. Бодлер, скорее, использует Абхазию как предлог для рассмотрения концепции национального государства в XXI веке и средство для построения многоуровневого повествования. Он делает это с определенной симпатией, хотя и сохраняет нейтралитет по поводу требований абхазских властей. Он использует для этого широкий спектр разнообразных средств, создает изменчивое произведение, которое открывается зрителю с нескольких сторон, несет информацию сразу на нескольких уровнях. Первый – это история и политика, второй касается скорее политической философии, а третий связан с манерой подачи истории и формирования проекта.
Абхазия – несуществующее государство
Абхазия расположена на территории между Кавказом и Черным морем. Во времена СССР она была автономной советской социалистической республикой в составе Грузинской ССР. После распада Советского Союза Абхазия объявила об отделении от Грузии в 1992 году. За этим последовали война и выдворение из республики практически всего грузинского населения (200-250 тысяч человек, то есть около половины жителей). По данным на сегодняшний день население насчитывает 240 тысяч человек (против 500 тысяч в 1989 году): 50% абхазов, 18% грузин (вернулись обратно после выдворения), 17% армян и 9% русских. Территория Абхазии составляет 8 600 км2.
Но кто такой абхаз, и чем он отличается от грузина? Мы не будем пытаться выявить какие-то чисто этнические различия (оба народа исторически очень близки) или ввести религиозные критерии (меньшинство абхазов перешли в ислам при власти Османской империи). Главными критериями отличия служат язык и культура, хотя собственно абхазский почти не используется, а в повседневной жизни повсеместно употребляется русский (более того, на нем говорит даже правительство).
Республика Абхазия объявила себя независимым государством в 1993 году. У нее были все государственные атрибуты: флаг, гимн, правительство, армия, форма (национальной валюты в республике нет: вместо нее используется российский рубль). Как бы то ни было, чтобы стать полноправным государством, Абхазии требуется признание других стран и международных организаций, и она приложила все силы, чтобы достичь поставленной цели.
Россия первой признала независимость республики в 2008 году. Абхазский паспорт недействителен в других государствах, однако у большинства граждан есть российское гражданство и паспорт, который позволяет им путешествовать за границей (и голосовать в России). Кроме того, Абхазию признали Никарагуа, Венесуэла и три тихоокеанских микрогосударства (Науру, Тувалу и Вануату). И все.
Именно на этой основе (мы попытались кратко и как можно объективнее напомнить о ней) Эрик Бодлер и построил свой проект: по его словам, Абхазия – это парадокс, «она существует и не существует, находится в изначальной пустоте, в пространстве между двумя реальностями».
«Как выстраивается государство? Оно вовлекает или изолирует граждан? На основании каких критериев государство может считаться существующим? И какие представления делают государство реальным? Если все государства выстраиваются на основе коллективных условностей, то что же такое Абхазия: условность в условности? Как и любая спорная территория, Абхазия существует в узле противоречивых представлений».
Этот проект представлен в форме общения Эрика Бодлера с бывшим министром иностранных дел Республики Абхазия Максимом Гвинджией, который был одним из главных действующих лиц в борьбе за международное признание. Эрик отправлял письма Максу с 29 июня по 11 декабря 2012 года.
Абхазия не признана Всемирным почтовым союзом, однако 48 письмам (на конвертах французские почтовые служащие иногда ставили от руки приписку «Грузия» или «Россия») все же удалось преодолеть все препятствия и добраться до Макса. Еще 26 писем были не приняты почтой, потеряны или возвращены отправителю (не понятно, на основании каких критериев), и ознакомиться с ними у нас не получится.
Макс же не может отправлять письма из Абхазии. Поэтому его ответом в некотором роде стал фильм, который снял Эрик в этой кавказской республике. Кроме того, бывший министр будет до 8 марта по несколько часов в день находиться в Bétonsalon (а затем и в двух других центрах, где представят проект: в норвежском Bergen и калифорнийском Berkeley). Там он готов пообщаться со всеми желающими и проведёт нечто вроде художественно-политического представления.
За час беседы Макс ответил на мои вопросы о его стране, и мы обсудили с ним историческую концепцию национального государства. Bétonsalon на время стал посольством Республики Абхазия во Франции. Кроме того, вопрос национального государства поднимается по субботам на восьми собраниях. В числе участников значатся, в частности, специалист по истории искусства Морад Монтазами (Morad Montazami) и философы Ален Бадью (Alain Badiou) и Пьер Зауи (Pierre Zaoui).
Что такое государство сегодня?
Бадью и Зауи будут говорить о переосмыслении государства как утопии и проекта. Таким образом, Абхазия становится куда более широким вектором размышлений о свободе и возможностью дать новую оценку отношениям с государством. И это при том, что представленный нам процесс строительства абхазского государства, по всей видимости, повторяет схемы национальных государств XIX и ХХ веков: такое государство определяется на националистической и этно-лингвистической основе (по конституции предусматривается, что президент страны должен быть абхазом по национальности), а также обладает всеми атрибутами власти.
Здесь почти не видно утопии и эмансипации. Речь идет не о изобретении новой модели, а о следовании существующим методам определения государственной власти. Без сомнения, первые абхазские лидеры считали жизненно важным участие в сообществе наций и воспринимали его как необходимый этап в обретении подлинной независимости, не задумываясь о возможных утопиях и не имея времени и желания экспериментировать с более революционными изобретениями.
Как бы то ни было, примеров реализации на практике подобных утопий практически не существует: большинство государств формировались по одной националистической модели без малейшего намека на оригинальность. Исключением можно считать разве что революцию 1917 года (и другие попытки формирования социалистических республик), однако в дальнейшем советская власть быстро приобрела все формы классического государства.
Израиль представляет собой еще один пример неудачи утопии: сионистская утопия постепенно превратилась в колониальное государство с агрессивной политикой. Тут прослеживается определенная схожесть с Абхазией, для которой Израиль, кстати говоря, послужил источником вдохновения: выдворение воспринимаемых как нечто чужеродное меньшинств, лишение прав всех «чужих» элементов с одновременными призывами вернуться на «историческую» родину ко всем членам заграничных диаспор доминантного этноса, отбор по этнической принадлежности, который не ограничивается одним президентом, а затрагивает также армию и всю структуру власти.
Признанные государства либо сформировались на постколониальных основах, либо, когда речь шла об обособлении части территории существовавшего государства (единственные, кому удалось добиться признания таким образом – это Восточный Тимор и Косово), не продемонстрировали никаких инноваций в строительстве государства, которое стало со всех сторон похожим на классическое национальное государство (вчерашнее этническое меньшинство становится большинством и подминает под себя бывший доминантный этнос).
Кроме того, даже Палестинская автономия с ее второстепенной ролью в ООН не сможет принести ничего по-настоящему нового: ее структура власти точно так же не способна выйти за пределы жесткой и устарелой модели. В этой связи нужно отметить, что хотя у абхазов и нет признанного государства, их положение все равно намного лучше, чем у палестинцев (некоторые пытались сравнивать два этих народа): никакой оккупации, никакой блокады, единая территория, отсутствие внутренних ограничений на передвижение людей, воздушные, морские и сухопутные пути сообщения со внешним миром, российские паспорта у большинства граждан и контроль над собственной судьбой.
Тем не менее, сегодня возникают мечты о формировании другого государства, более размытых основах власти, других отношениях с согражданами, переосмыслении понятия демократии и доверия между гражданами и государством. То есть о другой модели современного национального государства.
Так где же найти утопические модели, к реализации которых могло бы привести создание этих стран? Где еще жива надежда на появление государственных структур нового типа, которыми стали в свое время Швейцарская конфедерация, Новые Гербиды, Международная зона Танжер, остров Фазанов, Андорра, Федерация Боснии и Герцеговины и прочие конституционные странности, которые, по сути, так ничего и не дали?
Семь лет назад прошедшая в Токийском дворце выставка работ американского художника Питера Коффина (Peter Coffin) подняла вопрос о статусе государства. Называлась она «Государство: сделай сам». Всего было представлено 46 государств со всем аппаратом и инструментами власти: картами, банкнотами, марками, паспортами, формами, скипетрами, конституциями и заявлениями. Тем не менее, только одно из них было настоящим (Маврикий), тогда как все остальные были плодами воображения. У одних имелись опоры в реальном мире (вроде республики Силенд на платформе в Северном море), однако по большей части это были чистой воды фигуральные построения, будь то художественное творчество или фантазии утопистов, так или иначе подверженных гигантомании, для которых создание государства было возможностью реализовать мечту, донести послание, обрисовать очертания новой цивилизации, а также дорваться до власти, заполучить титулы и награды и уклониться от налогов. Существует даже целый путеводитель по этим утопическим микро-нациям.
Как вам прекрасно известно, властям государств свойственно навешивать ярлык «террористов» на сепаратистов, выступающих против них. В этой связи на последней берлинской биеннале особое внимание привлекла к себе инсталляция нидерландского художника Йонаса Стала (Jonas Staal): украшенный флагами зал стал своего рода проектом всемирного конгресса движений (от сапатистов до басков), которые исключены из мировой дипломатической игры из-за того, что их считают «террористическими».
Этот вопрос о стремлении к статусу государства на догосударственной стадии (у большинства из таких движений нет власти над четко определенной территорией) будет находиться в центре внимания четвертого Нового всемирного саммита, который Стал намеревается провести в Брюсселе в сентябре 2014 года. Получается, искусство сильнее реальной политики?
Проект Эрика Бодлера может показаться слегка разочаровывающим, если вы рассчитываете на невозможную революционную утопию в государственном строительстве, однако он невероятно интересен с точки зрения построения и формы.
Многообразная художественная инициатива
Проект Бодлера опирается на несколько средств: представленные в Bétonsalon письма к Максу, «перфомансы» Максима Гвинджии в выставочном пространстве, субботние конференции (они имеют ключевое значение) и фильм.
Прежде всего нужно отметить использование обычной почтовой переписки, которая выглядит настоящим анахронизмом в эпоху интернета: гораздо проще было бы отправить SMS или электронное письмо (хотя у Абхазии нет собственного доменного имени). Тем не менее, материальность писем подразумевает неизбежную конфронтацию с мировым порядком, дает толчок стремлению к признанию Абхазии международными властями (в данном случае Всемирным почтовым союзом, правилам которого подчиняется и французская почта). Кроме того, рукописный текст, конверт и марка вовлекают все в русло исторической традиции и задействуют «архаическую силу, которая развеивает сформировавшуюся в современных средствах общения иллюзию вездесущности», отмечает Морад Монтазами. Письма задают редкий сегодня медленный темп, выстраивают длительное повествование с задержками и пропусками. Участие же бывшего министра в перфомансе – редкий, но отнюдь не невиданный случай: нет причин рассуждать о каком-то особом политическом умысле.
Но главным образом сложность структуры проявляется в фильме. Мы уже видели, как Эрик Бодлер отказался от своей роли постановщика и при создании картины «Уродливый» стал своего рода передаточным звеном для далекого режиссера/сценариста, который каждый день присылал инструкции по факсу. Масао Адачи было запрещено выезжать из Японии, но он каждый день отправлял Бодлеру в Бейрут инструкции по съемке сцен, которые, пусть и не были его автобиографией, но все равно затрагивали жизнь Адачи в Ливане среди палестинского сопротивления.
Схема здесь уже совсем иная: Максу отводится роль советника и консультанта, тогда как Бодлер не отказывается от режиссерского кресла. В письмах к Максу он просит его в первую очередь записать звуки, ответить на вопросы или записать истории на пленку, сделать фотографии, найти подходящие для съемок места, порекомендовать ракурсы, как это обычно бывает в подготовке классического документального фильма.
Постепенно складывается ощущение, что Эрик Бодлер ослабляет хватку, все больше позволяет Максу направлять себя:
«Я задаю тебе правильные вопросы?»
«Если бы мы поменялись ролями, какие вопросы ты бы мне задал?»
«Какие вопросы я не задал, но, как ты считаешь, дожжен был бы задать?»
Его не оставляют мысли:
«Что снимок может сказать нам об Абхазии? О воображении?»
«Какие роли нам нужно играть?»
Творчество, манера изложения истории, построение произведения – все эти вопросы, помимо проблематики Абхазии и государства, формируют суть этой работы и, как мне кажется, представляют в ней наибольший интерес.
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Республика Абхазия объявила себя независимым государством в 1993 году. У нее были все государственные атрибуты: флаг, гимн, правительство, армия, форма (национальной валюты в республике нет: вместо нее используется российский рубль). Как бы то ни было, чтобы стать полноправным государством, Абхазии требуется признание других стран и международных организаций, и она приложила все силы, чтобы достичь поставленной цели.
