В начале 1944 года силы Вермахта были близки к краху. Этого не случилось только благодаря умелой тактике. Ни в одной другой армии мира командиры не имели такой свободы действий при принятии решений.
На пороге 1943-1944 годов советская Ставка Верховного главнокомандования хотела нанести Вермахту окончательный и смертельный удар. Располагая четырьмя армиями, в общей сложности двумя миллионами 230 тысячами солдат, 28654 орудиями, 2015 бронетранспортерами и 2600 самолетами, Красная армия должна была уничтожить гитлеровскую Группу армий «Юг». Одновременно с этим наступление на Группу армий «Центр» пришлось приостановить из-за тяжелых потерь, понесенных советскими войсками в четырех так называемых «автодорожных битвах». Зато на северном направлении все было готово к началу битвы за освобождение Ленинграда.
В одной лишь советской наступательной операции под Житомиром и Бердичевым были задействованы семь армий и две танковые армии, в общей сложности имевшие в своем распоряжении 830 тысяч солдат, 1125 танков и 11387 орудий. Им противостояла всего одна танковая армия Вермахта. Ее положение усугублялось приказом № 51 Гитлера от ноября 1943 года, согласно которому ввиду приближавшегося вступления в войну американских и британских войск категорически запрещалось «ослаблять западное направление в пользу других театров военных действий».
Поэтому немецким генералам на Восточном фронте пришлось довольствоваться тем малым, что было в их распоряжении. Однако тем удивительнее представляется тот факт, что Красная армия в течение нескольких недель потеряла от семи до восьми дивизий и около 700 танков.
Почему Красной армии после краха немецкого наступления под Курском летом 1943 года, несмотря на свое огромное превосходство, не удалось добить силы Вермахта и, возможно, завершить всю войну? Этот вопрос вызывал ожесточенные дискуссии среди российских военных историков в 1980-х и 1990-х годах. Они обращались в этой связи к тайному докладу «Комиссии Государственного комитета по обороне товарищу Сталину от 11 апреля 1944 года», которой советский диктатор поручил разобраться в неудачах и крупных потерях своих войск.
Сталин боялся выпустить власть из рук
В этом докладе ответственность за фронтовые неудачи была возложена «исключительно на неудовлетворительные действия командования». Историки позднего советского периода, однако, пришли к иному выводу. Не командиры на местах, а сама сталинская Ставка допустила грубейшие ошибки.
Так, историк Махмут Гареев указал на то, что штаб советского Западного фронта в течение менее, чем шести месяцев провел одиннадцать крупных наступательных операций. Иначе говоря, в среднем каждые 15 дней проводилась одна операция, хотя мировой военный опыт свидетельствует о том, что на подготовку одной единственной крупной операции требуется минимум 30-40 дней. Кроме того, Ставка не успевала координировать действия в ходе отдельных фронтовых операций. Объектом этой критики является, несомненно, Сталин, который параноидально боялся предоставить своим военачальникам хоть частичку власти.
Эти аналитические заметки не объясняют, однако, как Вермахту удавалось, несмотря на катастрофическую нехватку живой силы и техники, раз за разом переигрывать силы Красной армии и к тому же наносить им серьезный урон. Не случайно американский историк Пол Кеннеди (Paul Kennedy) в своей последней книге «Стратегия Касабланки» утверждает, что в конце 1943 – начале 1944 года исход войны на Восточном фронте еще отнюдь не был предрешен.
В качестве причины Кеннеди называет концепцию молниеносной войны, благодаря которой Вермахту даже в оборонительной фазе боевых действий удавались сенсационные успехи. Это «тайное оружие» заключалось в «координированной силе трех компонентов». Во-первых, танковые части Вермахта были чрезвычайно мобильны; во-вторых, они получали поддержку со стороны люфтваффе (ВВС); а в третьих, немецкие командиры были способны на нетривиальные решения, которые очень оперативно реализовывались с использованием малейших слабостей противника.
Бои объединенных сил
Из этих компонентов, однако, к началу 1944 года уцелело лишь немного танков и еще меньше самолетов. Историк Карл-Хайнц Фризер (Karl-Heinz Frieser) объясняет неудачи Красной армии в «автодорожных битвах» тактическим превосходством Вермахта. Немецкие офицеры как бы «перевернули» принципы ведения блицкрига. Основной наступательной силе противника они противопоставляли собственные мобильные оборонительные отряды. При этом командование, как и во времена больших наступательных операций 1940-1942 годов, понимало связанные с этим риски, которые заключались в том, что довольно протяженные отрезки линии фронта, в частности, фланги, оставались прикрытыми лишь символически.
В начале 1944 года Вермахт располагал танками «Тигр» и «Пантера», которые превосходили по своим возможностям даже модернизированные советские бронемашины Т-34/85. Однако количество живой силы и прежде всего младших и средних офицеров, которые на протяжении продолжительного времени учились в специализированных учреждениях и были, в частности, способны вести «бои объединенных сил», стремительно сокращалось – прежде всего, потому что именно по этим специалистам вели огонь советские снайперы.
В принципе, любая способная к боевым действиям немецкая дивизия имела в своем распоряжении представителей всевозможных родов войск – пехотинцев, саперов, артиллеристов, разведчиков. Эти силы были изначально интегрированы между собой. В то же время в составе Красной армии в боях участвовали отдельные полки самоходных орудий, отдельные танковые бригады или отдельные артиллерийские части. Таким образом, немцы могли действовать гораздо гибче и слаженнее противника.
К тому же немецкие солдаты изначально готовились действовать совместно и в боях были, по сути, единым целым. У советских же солдат на подготовку к сражениям зачастую бывало лишь по нескольку дней. Так, танкистов отправляли в бой после всего пятичасовой практики вождения.
Менталитет безответственности
Решающая же разница между командованием обеих армий заключалась в офицерских инструкциях. В советских частях приказы высшего командования подлежали беспрекословному исполнению. Если приказы оказывались ошибочными, то ответственность за них несло начальство. Неисполнение же приказа могло повлечь за собой расстрел даже в случае успешных действий в конкретном случае. Соответственно, даже старшие офицеры Красной армии имели менталитет безответственных людей. Собственная инициатива среди них считалась своеволием, а слепое исполнение приказа, даже повлекшее за собой смерть, было наоборот, почетно. В рядах же Вермахта, напротив, практиковался принцип самостоятельности командиров при выполнении поставленных задач. Еще в прусской армии времен освободительных войн против Наполеона старшие офицеры имели определенную свободу принятия решений в бою.
В конце XIX века, когда прусская армия стала все больше сталкиваться с трудностями в ходе военных действий, принцип самостоятельности командиров был распространен и на младших офицеров. Генеральный штаб или штаб боевого соединения отвечал за максимально точную постановку задач, а штабные офицеры, предварительно пройдя соответствующую подготовку, наделялись правом самостоятельного принятия решений.
Следуя этому принципу, Германия прошла всю Первую мировую войну, потому что он оказался удачным при преодолении рамочных условий боя. Командирам на местах предоставлялась определенная свобода действий, чтобы они могли использовать спонтанно возникавшие возможности в ходе позиционных боев. Такие военачальники как Эрнст Юнгст (Ernst Jüngst) или Эрвин Роммель (Erwin Rommel) за свои боевые успехи были удостоены высшей награды Пруссии - ордена За заслуги. Во время Второй мировой войны они, руководствуясь этим принципом, успешно командовали целыми армиями.
Большая степень интеллектуальной свободы
В «Общих правилах ведения боя» от апреля 1943 года эта концепция была описана следующим образом: «Каждый командир должен быть проникнут пониманием того, что в бою нужно использовать лишь минимально необходимые средства». В то же время цель заключалась в том, чтобы «пробиваться вглубь вражеской территории с использованием территориального преимущества и всех возможных наступательных средств» и «как можно скорее» прорывать линию фронта противника. В свою очередь, ошибочным считалось решать исход сражения, задействуя максимально возможные собственные силы. Примером таких действий является наступательная доктрина Красной армии.
Израильский военный историк Мартин ван Крефельд (Martin van Creveld) в своем известном исследовании «Сила борьбы» от 1982 года сравнил военную организацию и успехи армии США и Вермахта. В нем он отметил, что, этот принцип, согласно которому, «все, начиная с самого младшего рядового, обязаны были самостоятельно задействовать всю свою духовную и физическую силу», являлся основой чрезвычайной силы немецких армий. Даже при национал-социализме эта личная ответственность каждого отдельного бойца осталась нетронутой и даже напротив – приветствовалась. Так получилось, что в абсолютно тоталитарном режиме именно вооруженной власти предоставлялась необычная интеллектуальная свобода, пусть даже она ограничивалась полем боя. Однако командирам не удалось проверить свои приказы на моральное содержание. Иначе говоря, командование «настолько властвовало над солдатами, что тем было все равно, где, против кого и зачем сражаться».
