Когда мой ребенок произнесет первое слово, оно будет на английском или на русском?

Всякий раз, когда моя дочурка начинает лепетать что-то вроде мем-мем-мем или да-да-да, я начинаю волноваться, думая, что это будет первое разумное слово, родившееся в ее годовалой вселенной. Недавно во время завтрака я даже сняла ее на видео, надеясь запечатлеть этот самый момент. Но последние несколько месяцев, когда я с волнением ждала от нее первое настоящее слово, я думала над решением, которое повлияет на всю ее будущую жизнь: должна ли я учить ее моему родному русскому языку, чтобы она выросла двуязычным человеком? Или она, как и большинство ее сверстников, будет говорить только на английском, пока не выучит в школе еще один язык?

Честно говоря, я не испытываю гордости от знания русского языка. Когда незнакомые люди удивляются моему билингвизму, я в ответ привожу довод о том, что у меня нет никаких связей со страной, из которой я уехала в детском возрасте. Я чувствую, что мне повезло, поскольку я покинула ныне уже бывший Советский Союз, где в отношении евреев было немало проявлений антисемитизма. Как и многие другие эмигрировавшие советские евреи, которых было 1,6 миллиона человек, мы порвали все связи, когда уезжали.

По крайней мере, так мне казалось, пока не родилась моя дочка, и я не поняла, что мои связи с русским языком глубже, чем мне казалось.

***

Читайте также: Исчезнувшее еврейское гетто Москвы

Для еврейки, бежавшей из страны, ненавидевшей евреев, и ненавидящей их до сих пор, согласно некоторым оценкам, обучение дочери русскому языку кажется нелогичным. Зачем ей, как и мне, выслушивать замечания типа «а ты на русскую не похожа» – а такие комментарии я слышала очень часто, когда люди видели мои вьющиеся каштановые волосы. Когда мы, этнические евреи, росли в Советском Союзе, наши сограждане регулярно говорили, чтобы мы убирались в Израиль, причем говорили не очень вежливо. В бывшем СССР евреям постоянно напоминали, что они - не русские, и им там не место. Даже сегодня из России и с Украины, где я родилась, постоянно приходят удручающие новости о расизме, гомофобии и отсутствии гражданских свобод. Так почему же я должна игнорировать прошлое и через язык с любовью приобщать свою американскую дочь к этим враждебным корням? Я не хочу, чтобы другие связывали ее со всем этим абсурдом.

Когда я была моложе, я говорила в Америке по-русски только тогда, когда не хотела, чтобы меня поняли. Я говорила о людях, не знавших русского языка, стоя перед ними, а они не понимали моих слов. Это как детишки в начальной школе, говорящие на поросячьей латыни. Но став матерью, я поняла, что русский язык не ушел из моей жизни, хотя я прожила в Америке 23 года. Стремление поговорить с дочкой на том же самом ласковом и нежном языке, на котором со мной говорили родители, дедушки и бабушки, стало непреодолимым. Я не хочу петь ей песни о несчастном паучке, пытающемся куда-то взобраться; я хочу петь про маленького ушастого зверька Чебурашку, которому в большом городе трудно завести друзей (у некоторых детских песен, которые она услышит от меня, непременно будет коммунистический подтекст, как в военной песне про девушку Катюшу, именем которой назвали ракету). Как говорят языковеды, родители часто хотят говорить со своими детьми на том языке, который они слышали в детстве.

После долгих дискуссий мы с мужем решили воспитывать нашу дочь в атмосфере билингвизма, чтобы она знала оба языка. Исследования показывают, что билингвизм заставляет мозг работать разнообразнее, и дети- билингвы лучше успевают в учебе. Но при воспитании детей-билингвов психологи советуют родителям говорить с ними дома не на доминантном языке. Это значит, что моя дочь будет говорить по-русски только дома, пока не подрастет и не пойдет в школу. Но получается, что в младших классах она будет говорить с русским акцентом.

Также по теме: Меняется ли личность при изучении иностранных языков?

Поэтому, хотя с моим родившимся в СССР мужем мне проще говорить по-английски, с нашим ребенком я общаюсь исключительно  по-русски. И для меня это оказалось неожиданно удобно. Я обнаружила, что все-таки хочу, чтобы моя девочка знала этот язык. Во мне есть некая неотъемлемая внутренняя часть, которая отождествляет себя с русским языком, и я чувствую, что свою любовь к дочке смогу лучше выразить на русском языке, на котором со мной до сих пор общаются мои родственники. Подсознательно я ассоциирую русский язык с любовью и семьей, независимо от политики. И мне было бы крайне неприятно наблюдать за тем, как дедушки и бабушки, прадедушки и прабабушки моей дочери с трудом подыскивают подходящие слова в беседах с ней, если бы эти беседы пришлось вести только на английском, который для них до сих пор остается иностранным и чужим. Мне важно, чтобы она могла беспрепятственно общаться со своими родственниками.

Я также поняла, что у меня есть личная связь с языком, которую я не могу стереть. Слова что-то значат. Благодаря прямоте некоторых русских фраз мне легче сказать на русском, что я имею в виду, даже если те же самые слова на английском звучат тоже резко. А что, если людям, не говорящим на русском языке, покажется, что мы постоянно браним друг друга? Иногда так оно и есть. Знание русского языка сделало меня более толстокожей и дало мне понимание культуры, которая мне не всегда нравится. Но когда я говорю по-русски, даже со своим чудовищным американским акцентом, я чувствую себя, как дома.

Когда дочка подрастет, мне придется переводить ей слова моих англоязычных друзей, и настойчиво пытаться изъясняться на хорошем русском языке, вставляя как можно меньше американских фраз. Но боюсь, мне не удастся в полной мере выразиться с моими ограниченными знаниями русского языка. Чуть позже мы также попытаемся привить ей понимание истории, объяснить, в каком уникальном положении она оказалась, будучи русскоязычной еврейкой, а также рассказать о сложных взаимоотношениях советских иммигрантов с современной Россией.

Так что дома у нас будет только русский язык, и когда она, наконец, произнесет свое первое слово, оно, скорее всего, будет на русском. Через несколько лет я буду наблюдать, как она борется со своим акцентом, пытаясь болтать на английском с подружками из детского сада. А потом я увижу, как ее акцент исчезает, когда она пойдет в школу. Так было и со мной, когда я учила английский в семилетнем возрасте. Но я надеюсь, что дочь, в отличие от меня, извлечет какую-то пользу из знания русского языка, и не будет использовать его в качестве оправдания для того, чтобы выпить пару лишних стопок водки и поговорить о людях за глаза.