Некоторые эпохи называют себя сами. Таковы эпохи революций. Другим эпохам названия дают из будущего. Есть времена, которые наделены несколькими именами.
Так, время правления Сталина, которое сам «отец народов» называл «эпохой социалистического строительства», впоследствии называли — сначала эпохой «отступления от ленинских норм партийной и государственной жизни», а потом — эпохой «сталинизма» или «сталинского (большого) террора».
Несколько лет прерванной «десталинизации», которую назвали «оттепелью» или даже «Хрущевской оттепелью», впоследствии пытались переименовать в эпоху «волюнтаризма», а Брежневское время «построения развитого социалистического общества» во времена «Горбачевской перестройки» назовут эпохой «застоя».
Но Горбачев фактически возглавлял СССР меньше пяти лет. В 1991 году его сначала безуспешно — под лозунгами спасения СССР от распада — пытались отрешить от власти деятели ГКЧП, а потом успешно отстранили от власти лидеры РСФСР, Украины и Белоруссии, тут же объявив о роспуске Советского Союза.
Эпоха «перестройки» была сначала, с легкой руки философа Александра Зиновьева, объявлена «катастройкой», а после отстранения от власти Б.Н.Ельцина даже официально объявлена «величайшей геополитической катастрофой ХХ века».
Между тем, для современного Запада «перестройка» — сугубо положительное событие мировой истории, ведь она вызвала к жизни «бархатные революции» 1989 года. В этой точке эмоциональное и политическое отношение к данному отрезку в истории России — СССР и бывших колоний России — оцениваются в Российской Федерации и в разных странах Запада и Востока иногда диаметрально противоположным образом.
Между тем, «перестройка» как советский политический термин постоянно требует к себе внимания. Когда он прозвучал в первый раз в паре с термином «ускорение», было ясно, что под перестройкой понимается не что иное, как «перестройка на марше», движение в колонне. В этом значении о «перестройке» говорил и Сталин.
И только спустя несколько месяцев военно-политическая семантическая аура вокруг слова сместилась — благодаря «гласности» — в направлении «реконструкции» и замерла там до самого роспуска СССР.
Но победа мирного слова-обозначения эпохи оказалась временной. Через четверть века Российская Федерация испытала реванш тех сил, для которых никакой перестройки никогда и не было. Напротив, был суровый проигрыш в холодной войне, после которого только чудо вмешательства спецслужб якобы спасло страну от дальнейшего распада.
Аннексия Крыма показала, что официальная доктрина реванша окрепла, и теперь предстоит серьезный пересмотр всей цепочки — от эпохи сталинского строительства через эпоху Хрущевского волюнтаризма к эпохе позднего советского сверхдержавного величия и катастрофы распада СССР, а от них — к новым временам пересмотра дележа Советского наследства.
Глубоко символично наблюдать в новой и старой Москве 2010-х годов написанные аршинными буквами объявления «ГАЗ, НАСЛЕДСТВО, СДЕЛКИ». Как в XIX веке «православие, самодержавие, народность», так и эта тройчатка XXI века, внутриэкономический посыл которой незатейлив и прост, раскрывает перед взором современника новые функции государства — контролировать сделки по наследству с помощью газовой трубы, которая сильнее всех танковых и автоматных стволов.
То, что досталось в 1991 году Российской Федерации, то принадлежит России по закону. А то, что принадлежало Российской империи или СССР ранее, мы сейчас попробуем на зуб. Получится — сейчас же и откусим, не получится — сделаем это чуть позже. Будем стараться действовать в правовом поле. А поскольку право — это право сильного, объясняет миру правительство РФ, то правовое поле — всегда поле сражения сильного со слабыми.
За этой простой схемой есть, как минимум, еще два слоя политической терминологии, которые лежат под самоназвание м эпох. Первый слой — это политическая идентичность самых активных групп населения. В позднем СССР ортодоксов-партократов называли по-русски «правыми». Даже Борис Ельцин в воззвании о сплочении демократов против ГКЧП назвал осуществленный теми переворот «правым». Считалось, что «правых», «консерваторов» тогда в стране почти и не было (за вычетом философствующих почвенников и немногочисленных агрессивных шовинистов). «Левыми» же называли всяких легкомысленных либералов. Либералы считали, что Запад нам поможет и что стоит только перенять побольше западных ценностей, как сразу же установится полное человеческое счастье. Но всего за год-полтора выяснилось, что, оказывается, бывшие на советском языке «правыми» — это как раз международно признанные левые, а бывшие легковесные лево-либеральные граждане — это самые настоящие правые рыночники, основоположники хищнического капитализма. Как интегрировать всех их в новом политическом пространстве?
И чего же хотела в разгар «перестройки», говоря на новом русском, беспонтовая интеллигентская слизь. Которую, однако, волновала теория совсем другого процесса: как можно соединиться с передовыми странами мира, вырваться из философской изоляции?
Четверть века назад, когда не было еще слова глобализация, понятие о нем все же уже существовало. И выражалось оно двумя иноземными словами. Для советской идеологии оба были ругательными. Одно слово — конвергенция, а другое — космополитизм.
Был такой журнал в Советском Союзе. «Век ХХ и мир». Долгие годы — один из множества довольно бессмысленных пропагандистских листков для друзей из развивающихся стран.
Но году в 1987 все поменялось. Из ссылки вернулся в Москву Глеб Павловский. И стал мотором журнальчика. Почти одновременно вернулся из ссылки в Горьком (ныне Нижний Новгород) академик А.Д.Сахаров.
Тогдашняя московская медийная сцена переживала свою космополитизацию и конвергенцию. Глеб Павловский собирал в редакции людей, разговаривал их, требуя максимальной четкости позиций. А то, что получалось, расшифровывал, велел заострить и публиковал.
В конце 1988 года довелось мне оказаться на одном таком редакционном чаепитии, итоги которого вышли в январском номере 1989 года под шапкой «Беседы космополитов». Иллюстрировал журнал потрясающий Игорь Смирнов. Картинки были одна страшнее другой. А тексты — наивные до слез. Не только мои. Лен Карпинский, который через два года станет главредом «Московских новостей», а еще через четыре покинет этот мир, кончил выступление так:
«Социалистическая собственность не монолитна, а многочастевая, разновеликая, сложносочиненная через план и рынок структура. Важно, чтобы это была трудовая собственность. Мы к этому идем, и разве тем не сближаемся с тем же капитализмом в плане его лучших структурно-функциональных достижений? Перестройка не только наш внутренний процесс, но это и процесс конвергенции...»
Следом выступил Андрей Дмитриевич Сахаров. Тема: «Плюрализм — это конвергенция». «Что, на мой взгляд, необходимо? Необходимо сочетание глубокого политического, экономического и идеологического плюрализма. Это и будет наше движение в направлении конвергенции [с Западом]».
Третьим участником чаепития оказался — не по чину! — автор этих строк. Нападавший на корифеев общественной мысли политический зазнайка заявил, в частности: «Нашей стране не предстоит конвергенция с Европой, США или Японией. И в политическом, и в экономическом, и в социально-бытовом плане нам предстоит конвергенция с такими сравнительно развитыми странами третьего мира, как, например, Индия, Мексика или Бразилия...» Чтобы стать как Запад, к стыду своему вещал я, «нам нужно стать космополитами». «Через знание, покаяние, созидательный межэтнический диалог — к миру без погромов, резни и отчаяния: этот путь конвергенции пока еще открыт».
Как говорят теперь и в России, бла-бла-бла...
Сейчас не перед кем извиняться за все свои благоглупости. Но можно ли хоть чему-то научиться, читая журнальчик эпохи позднесоветской медиаконвергенции?
Ведь вместо социальной рыночной экономики марксиста Лена Карпинского сотня-другая крупных хищников, разорив остатки промышленности, начали грызть руду и сосать нефтегазовую грудь советской матери-земли.
А мечты Сахарова об идеологическом плюрализме? Разве они не уперлись в «единый учебник истории» и в единственного чекиста, который через 10 лет после чаепития космополитов прилипнет к власти, а за следующие пятнадцать приучит всех плевать на демократию с высокой колокольни.
А космополитизм? Это даже не смешно. Из всех форм представления о национальной исключительности выбрана самая тупиковая. В 2014 году один российский политик публично объявит население страны «арийцами» с особыми правами диктовать свои правила остальному миру, а другой заявит, что Россия, наконец, созрела для захвата Луны.
Вместо конвергенции с Западом — полная дивергенция.
А космополитов гоняют полицейские, прозванные за свои шлемы космонавтами.
Вот как плохо быть фетишистами красивых слов.
И все-таки я зачитался журналом. Ведь в том же номере — письмо Бориса Можаева о Солженицыне. Еще через несколько страниц — трактат Юлия Кима о необходимости создания мирового правительства!
Тогда казалось — еще чуть-чуть, вся советская махина взмахнет крылами — и полетит.
Это была настоящая конвергенция с миром.
Номер был подписан в печать 21 декабря 1988 года. А.Д.Сахарову оставалось жить одиннадцать с половиной месяцев.
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
В 1987 году московская медийная сцена переживала свою космополитизацию и конвергенцию. Глеб Павловский собирал в редакции людей, разговаривал их, требуя максимальной четкости позиций. А то, что получалось, расшифровывал и публиковал. В конце 1988 года довелось мне оказаться на одном таком редакционном чаепитии, итоги которого вышли в январском номере 1989 года под шапкой «Беседы космополитов».
