У большой страны, мирно или силой оружия, захватившей соседние территории, всегда есть загадки, трудные и для окружающих, и для самих жителей этих стран — старых и новых.
Вот пример: в СССР в каждой союзной республике была своя местная коммунистическая партия. От Азербайджана до Эстонии (на букву «Я» не было союзных республик, а в автономной Якутии был только областной комитет). Единственная республика, лишенная привилегии иметь свою компартию, называлась Российской Советской Федеративной Социалистической Республикой. Как так? Все было в РСФСР «как у людей» — от министерства культуры до министерства сельского хозяйства. Почему же не было Компартии РСФСР?
Ответ прост: потому что сам Советский Союз был продуктом деятельности Коммунистической партии — сначала, пока существовала Российская империя, — Российской социал-демократической рабочей, потом, когда прототип СССР назывался Советской Россией, Российской коммунистической, а потом — Всесоюзной коммунистической партией большевиков — ВКП(б). И все учебники истории СССР — вплоть до самого последнего времени — создавались по схеме, заданной товарищем Сталиным в «Кратком курсе истории ВКП(б)».
Компартия РСФСР была бы невозможной двойницей компартии СССР.
И привычное для американцев или англичан обозначение СССР как России дает нам достаточное объяснение, почему и внутри России не могло быть двух главных коммунистических партий. Колонии России, опасно граничившие с внешним миром, — от Азербайджана до Эстонии — получили из рук большевиков свои компартии — как щедрый дар, как новые ярлыки княжения.
В этом же качестве — культурно-управленческого, а не только идеологического — дара получили народы СССР и русский язык в качестве языка межнационального общения.
Официальная политика двуязычия была устроена таким образом, что почти в любой республике вполне можно было прожить всю жизнь, так и не выучив языка титульной национальности. Нужно было обладать интеллектом Ю.М.Лотмана, чтобы выучиться в Эстонии эстонскому языку. Нужно было обладать политическим чутьем Михаила Саакашвили, чтобы, поучившись в Украине, освоить и украинский, и русский языки.
Но советская власть не для того депортировала в Сибирь эстонцев и латышей, украинцев и крымских татар, а на их место засылала русских рабочих, колхозников и пропагандистов, чтобы казахи в Казахстане и многонациональные засланцы в Эстонии учились эстонскому, соответственно, у ссыльных или у местных жителей.
Мало-помалу русский язык из языка межнационального общения должен был превратиться в главный, а потом, возможно, — и в единственный язык на всей территории бывшей Российской Империи и бывшего СССР. Не получилось это только по одной причине: в советской идеологии действовала и другая, противоречившая ассимиляционной, программа. Проповедь расцвета наций, изучения и развития местных языков тоже была частью официальной идеологии. Вот почему, когда Советский Союз был распущен, в каждой бывшей республике носители русского языка оказались в трудном положении. Чем скорее мы избавимся от русского языка, думали местные националисты, тем скорее мы избавимся и от проклятого советского прошлого, сбросим колониальное иго.
А русские в России? Что должны были думать и делать они? Поначалу казалось, что нет ничего проще. Советский Союз — этот продукт антирусского интернационализма — будет забыт, как только мы воссоединимся в своей памяти с Россией до 1917 года. А лучше даже, перепрыгнув первую мировую войну, оказаться в 1913 году — том самом, с которым вечно сравнивали бурный рост советской экономики в СССР.
Но это была мнимая легкость.
Выяснилось, что в 1913 году Россия была одной из нескольких колониальных империй, что и в новом Российском государстве есть очаги «нерусскости» — от адыгов на Кавказе до якутов в Сибири.
И что русский язык для них — хоть и второй, да не родной.
И в состав России они входят, хоть и прочно, но, скорее, вынужденно.
К тому же от этой мелюзги все-таки есть некоторая головная боль, которая мешает не обинуясь назвать и новую постсоветскую Россию — Русью, а ее граждан — русскими.
Идея гражданской нации, безразличной к происхождению человека и уважающей его право на свой родной язык, на бумаге существовала и даже продолжает существовать. Что же помешало гражданской нации?
Почему сейчас русскоязычие какого-нибудь мариупольца заставляет его безропотно хвататься за флаг Российской Федерации?
Гражданской нации мешали ошибки соседей и так называемого международного сообщества. Мир не помог России осознать себя как новое молодое демократическое государство, унаследовашее от СССР и Империи очень многое, но не всё. Мир не помог Украине осознать себя как новое молодое демократическое государство, унаследовавшее от СССР и Империи не только украинский, но еще и русский язык и русскоязычных граждан — как украинцев. Вместо этого мировое сообщество с маниакальным упорством дезинформирует и своих сограждан о происходящем в Украине, в Крыму и кое-где еще. Даже в других отношениях умные европейские газеты печатают бессмысленные карты Украины, в которых носители русского языка противопоставлены носителям украинского языка как, соответственно, враги и друзья украинского государства.
Откуда эта ошибка?
К сожалению, оттуда же, откуда выросли ноги у захвата Третьим Рейхом большой части Европы. Говоришь по-немецки? Немец! Почему европейцы, преодолев эту ошибку на своем континенте, продолжают навязывать ее Украине и России? Да потому что так же плохо, как и в бывшем СССР, изучали историю. История русского языка впервые за тысячу лет разошлась с историей российского государства. То нечто, на чем вещают нынешние его представители — парламентарии вроде Владимира Жириновского или Вячеслава Никонова, пропагандисты вроде Дмитрия Киселева, певицы вроде Жанны Бичевской, — это и продукт недомыслия современной Европы, которая пока не готова признать русский язык не только старой исторической, культурной и военной, но и новой политической силой.
Нет государства, которому принадлежали бы английский или немецкий языки. Нет такого государства-хозяина и у русского языка. А вот государства-губители, государства-растлители и государства-гонители у русского языка есть.