Экономист Deutsche Bank: Российская экономика сильно переоценена

Главный экономист Deutsche Bank Дэвид Фолькертс-Ландау (David Folkerts-Landau) упрекает российского президента Владимира Путина в «геополитическом мышлении  XIX века», за которое российский президент вынужден будет заплатить высокую цену.

64-летний главный экономист Deutsche Bank выступает с публичными заявлениями намного реже, чем его предшественник, и предпочитает концентрироваться на разговорах с клиентами банка. Но это не означает, что он избегает публичных заявлений.

Die Welt: Повсеместно идет речь о возвращении геополитических рисков, но это, похоже, не волнует финансовые рынки. Инвесторы недооценивают украинский кризис, или же их преувеличивают политические комментаторы? 

Давид Фолькертс-Ландау: На самом деле есть существенные различия. Большинство иностранных инвесторов считают, что проукраинские активисты хотя и дальше будут дестабилизировать ситуацию на востоке Украины, но дело не дойдет до военного вмешательства. Запад введет санкции, но они серьезно не затронут торговлю с Россией, то есть не так, как в случае с Ираном. Вряд ли кто-то считает сейчас, что Путин хочет присоединить Восточную Украину или оказать военное давление на балтийские страны-члены НАТО, что, безусловно, вызвало бы решительную реакцию Запада. Поэтому риск для мировой экономики рассматривается как обозримый.

– Разделяете ли вы данную позицию рынков?

– Я согласен с тем, что Путин в стратегическом плане не действует импульсивно. Он пойдет настолько далеко, насколько сможет, пока Запад не предпримет решительные меры. Но в таком случае возможна неверная оценка решительности Запада, а также риск неконтролируемой эскалации на востоке Украины. Сейчас все выглядит так, будто санкции будут ощущаться только в России. В отличие от инвесторов я считаю, Путин готов пойти на эти экономические расходы, чтобы укрепить геополитический вес России и влияние страны в регионе. Это приведет к растущей геополитической и, впоследствии, экономической нестабильности.  

– Это, должно быть, связано в меньшей степени со значением Украины для России, чем с отношениями с Западом. Взгляд на Россию существенно изменится. Структурные недостатки страны со временем проявятся. Россия все еще является преимущественно сырьевой экономикой. С распадом Советского Союза пока еще не удалось диверсифицировать экономику. Относительно небольшой стране, как Саудовская Аравия, этого может хватить, но не стране с более 140 миллионов жителей. Россия не успела построить функционирующую экономику, конкурентную на мировом рынке. Экономическая монокультура определяется госуправлением, обширной коррупцией и недостаточной правовой защитой. Это оказывает парализующее воздействие на инвесторов и частый бизнес и приводит к неравному распределению собственности и бегству капитала, которое ускоряется в связи с недавним кризисом. К этому добавляется тревожная демографическая ситуация. Экономический потенциал России за границей переоценивается. Эта позиция в дальнейшем будет сказываться на экономических отношениях с Россией.

– Компании тоже поменяют свою точку зрения? Пока что главы концернов на стороне Путина и предостерегают от введения санкций.

– Тот, кто инвестирует в Россию, делая ставку на ценные бумаги или прямые инвестиции, должен учитывать определенные риски. Россия своими действиями на Украине, которые напоминают, скорее, геополитический подход XIX века, стала менее предсказуемой и не должна удивляться, если в будущем она больше не будет надежным местом для иностранных инвестиций. Конфликт также отразится на российской экономике. Это не означает, что Россия не должна больше быть активной, но означает, что риски для инвесторов, безусловно, увеличились.

– То есть экономические связи с Западом оборвутся?

– Не оборвутся, но ослабеют. Не только концерны, но и европейские политики задумаются о том, является ли Россия надежным партнером. Это цена, которую заплатит Россия. Европа задумается о том, как сократить зависимость от российского импорта сырья. Европа также будет вынуждена значительно повысить оборонные расходы.

– Европа не связана российским газом?

– Европейский энергетический союз, создать который недавно предложил премьер-министр Польши, несомненно, поможет в этом вопросе. Кроме того, можно обратиться к использованию сжиженного газа, хотя он и дороже. А если ты зависим от партнера, который может перекрыть кран, возникают значительные расходы.

– Что это означает для энергетической политики в Европе и особенно в Германии? Возможно, в будущем будет больше внимания обращаться не на выбросы углекислого газа, а на энергетическую безопасность?

– Энергетический поворот – это политическое решение. Как экономист я только могу проанализировать, сколько это будет стоить. Граждане должны решить, насколько важна для них экологически чистая энергия. Но она, совершенно точно, дороже, и если есть желание стать менее зависимым от России, бремя расходов будет еще больше расти.

– При этом энерготарифы высоки, как ни в одной другой стране. Может ли Германия позволить себе еще более дорогую энергию?

– Позволить себе Германия это может. Но это, конечно, отразится на конкурентноспособности Германии, это нужно иметь в виду. Похожая ситуация и с вопросом, насколько хватит социальной страховки. И здесь не существует «правильного» и «неправильного» решения, все зависит от приоритетов населения. Но необходимо быть в курсе о фискальных и экономических последствиях таких мер.

– После выборов в Бундестаг было проведено несколько дорогостоящих реформ. Вы не видите опасности в том, что немецкая политика становится слишком беспечной, полагая, что может себе позволить все это?

– Опасность существует. И Германия должна быть начеку. Каждая мера увеличивает нагрузку – будь то бюджет, социальная система или бизнес. И за это в другом месте придется заплатить. Германия отбирает части очень успешных реформ рынка труда и социальных страховых систем обратно, введенных в рамках «программы 2010». Вместе с растущими расходами энергетического поворота это принижает международную конкурентноспособность немецкой экономики. Через несколько лет станет понятно, что цена этой политики была слишком высокой.

– В прошлом году Вы назвали Ангелу Меркель одним из лучших канцлеров послевоенного времени. Вы придерживаетесь этого мнения и после принятия коалиционного соглашения?

– Я, как и прежде, так считаю. Какая была альтернатива? Чтобы после выборов прошлой осенью суметь образовать правительство, Меркель пришлось идти на компромиссы. А новые выборы, с моей точки зрения, были бы более неудачным вариантом. Политическая стабильность труднее, чем одна или две меры, которые не всегда приветствуются. Кроме того, в Германии внешнеполитические заслуги недооцениваются. Она развила отношения с Китаем. А на Украине она играла очень конструктивную роль – показала жесткость, но без дальнейшего подогрева ситуации.

– Кажется, о кризисе евро на рынках больше не говорят. Это хорошо или скорее плохо из-за нерешенных проблем?

– Это хорошая новость. Но улучшение ситуации ведет и к перебору. Уровень ставки менее пяти процентов для греческих гособлигаций – это значительный показатель. В конце концов, задолженность страны — 175%.

– При этом пятилетние облигации, которые в начале апреля вышли на рынок, для инвесторов являются супер-сделкой. Их срок подойдет к концу до того, как завершится программа финансовой помощи. Для этих облигаций у Греции есть деньги.

– Инвесторы исходят из того, что они не потеряют деньги, прежде всего, страны-члены евро, которые предоставили деньги Греции.

– Не были ли эти займы бесполезными или даже причиняющими ущерб?

– Это важный сигнал – инвесторы должны снова иметь хотя бы немого доверия по отношению к Греции. Это поможет и другим периферийным странам, как Португалия или Испания. Но могли быть и лучшие решения.

– Какие?

– Я считаю, что уместна третья программа помощи для Греции с прозрачными условиями по реализации необходимых экономических реформ. Но нельзя упрекнуть греков в том, что они захотели показать то, что снова хотят выйти на рынок.

– Португалия хочет в этом году выйти из программы финансовой помощи. Страна уже готова для этого шага?

– Последнее правительство достигло большого прогресса. Поэтому я уверен в стране. И Испания многого достигла, в том числе, на рынке труда, в плане пенсионной реформы. Это было болезненно, но успешно. То же самое касается Ирландии. Я жду развития ситуации в Италии. Премьер-министр Маттео Ренци объявил о проведении ряда реформ, вопрос будет состоять в том, сможет ли правительство их реализовать.

– Вы долгое время скептически относились к Франции. После недавних обещаний реформ вы стали более оптимистичны?

– Поскольку периферийные страны показывают прогресс при решении проблем, проблемы Франции постепенно передвигаются в центр внимания. Президент Франсуа Олланд выбрал путь рыночной экономики, но реализация реформ остается неясной, и прогнозы в отношении госбюджета не улучшаются. Фискальный дефицит в размере более четырех процентов ВВП и долговая квота в размере примерно 100% ВВП отражается обычно в более высоких показателях расходов финансирования. Но охота инвесторов за доходом и имплицитное ожидание того, Германия и ЕЦБ в случае необходимости помогут, не допускают этого. Вместо того чтобы стать надежным индикатором кредитного рейтинга отдельных стран еврозоны, разница доходности займов отражает ожидания инвесторов, что в случае кризиса дойдет до субсидий.

– У вас есть ощущение того, что Франция сейчас более четко осознает свои проблемы, чем несколько месяцев назад?

– Пока все еще преобладает мнение о том, что виноваты международные рынки капитала. Также во многих сферах не хватает осознания того, что собственная социальная система будет сохранена на своем уровне только с более эффективными рынками труда и производства. Италия продвинулась чуть дальше. Она уже поняла, что есть такая проблема.

– Но рынки тем не менее снова верят в Европу и ЕЦБ. Если он вновь откроет свои двери, министры финансов тоже окажутся в плюсе.

– Конечно, с точки зрения денежной политики, ситуация стала проще. При уровне инфляции менее одного процента дальнейшее ослабление денежной политики полностью оправданно. Даже в бундесбанке оставили идею оппозиционной линии  по отношению к неконвенциональным мерам ЕЦБ.

– Европа действительно на пути к дефляции?

– Я считаю дефляцию возможной, но маловероятной. Но если это произойдет, то возникнет очень опасная ситуация. Поэтому политики должны заранее думать об ответных мерах.

– Например, о количественном смягчении, масштабном выкупе облигаций и ценных бумаг?

– Нужен ли будет выкуп облигаций, зависит от дальнейшего развития уровня инфляции. У ЕЦБ есть, конечно, и другие возможности, например, снижение процентной ставки или даже введение отрицательных процентных ставок для вложений банков в ЕЦБ. Вера в то, что ЕЦБ будет действовать, когда это будет необходимо, дает инвесторам необходимое доверие в приобретение акций и облигаций в еврозоне. Безусловно, это способствовало хорошему развитию на рынках в последние месяцы. 

– Но достаточно ли сейчас просто разговоров о количественном смягчении?

– Решение Центробанка вновь говорить о количественном смягчении свидетельствует, возможно, о том, что он никогда к этой мере не прибегнет.

– Кажется, что сейчас у ЕЦБ есть определенные преференции – приобретать скорее частные, а не государственные долги. Это правда?

– Да, скупать госдолги сейчас в Европе не так эффективно, как в США, где есть большой и ликвидный рынок гособлигаций и где компании получают финансирование скорее на рынке, а не через банковские кредиты. Частично в европейской банковской системе, там, где экономическая реформа необходимее всего, готовность выдавать кредиты не такая очевидная. Поэтому было бы лучше, если бы ЕЦБ вместо гособлигаций выкупал у банков кредиты предприятий, чтобы упростить дальнейшую выдачу кредитов. Но здесь необходимо прояснить ряд технических аспектов, чтобы понять, как это будет функционировать. К этому относится и оценка таких кредитов. Не существует настоящего рынка для кредитов компаний. Поэтому я понимаю, что центробанки действуют очень осторожно.

– В Германии дальнейшее ослабление денежной политики точно не стало бы популярной мерой. Уже сейчас говорят о недовольстве вкладчиков.

– Необходимо объяснить людям ситуацию. Дефляция в еврозоне стала бы разрушительной. Кризисным странам будет еще тяжелее справляться со своими большими долгами. Дефляция может обойтись валютному союзу в десятилетие, как это видно на примере Японии. Это было бы опасно и для политической стабильности в Европе, для которой 2014 год и без того считается решающим во многом.

– О чем вы прежде всего думаете?

– Предстоящий референдум о независимости Шотландии, с моей точки зрения, недооценивается. Исход абсолютно открытый. И результат будет показателем того, будет ли Каталония продолжать усилия по отделению от Испании, дойдет ли до разделения Италии.

– Каковы могут быть экономические последствия отделения Шотландии?

– Шотландия в этом случае явно потеряет. Но сначала необходимо прояснять ряд деталей. Что будет с валютой, с шотландской частью госдолга Великобритании? Что будет с нефтью в Северном море? С пенсионной системой? Можно только пожелать, чтобы до этого не дошло, это в интересах Европы.