Европейская идентичность существует. Она берет свое начало в многообразии континента и представляет собой и силу, и слабость одновременно. Однако то, что образует Европу, не может определяться Брюсселем.
Сила Европы заключается в ее разнообразии. Вместе с тем, это является и ее слабостью. Это противоречие с давних времен определяет идентичность европейцев и Европы. Оно вызвало неприятие просвещенного абсолютизма Еврокомиссии. В виду предстоящих выборов в Европарламент встает вопрос о том, достаточно ли общего свода законодательных актов объемом в 100 тысяч страниц в качестве формирующего единство принципа ЕС. Кроткий ответ – нет.
Но намного важнее полный ответ. Он должен выполнять две функции – отражать взгляд на прошлое народов и обращать взор на будущие цели и возможности Европы и европейцев в несентиментальной глобальной цивилизации, которая не прощает слабость, погружает промышленные демократии Европы в экзистенциальное раздумье и запускает демографическое перераспределение, темп которого не выдерживает Европа.
У Европы есть духовные и интеллектуальные резервы. Но они не становятся больше с большей централизацией и дирижерством – эта модель по всему миру в той или иной степени потерпела крах. И даже восхождение Поднебесной не является контраргументом. Решение находится в силах, специфичных для европейской культуры во всех ее противоречиях, диссонансах и сомнениях. При этом то, что считается европейским, определяется не Еврокомиссией и ассоциированными Советами министров, а самим народами вместе с их противоречиями.
Европа – не материковая масса
Стоит, вероятно, как это делали древние историки, начать с географии. Европа – это не огромная материковая масса, такая как Северная Америка, Россия или Китай, а собрание островов и полуостровов, маленький мыс на западном окончании евразийского континента и одновременно - восточная часть атлантической системы.
Европа относится к одному континенту, что должно способствовать появлению объединяющих черт, но география и история говорят о развитии, которое подобно движению в центрифуге в течение многих веков. История и культура определяются противоречиями и конкуренцией, а не общей идеологической концепцией.
А где и существовало единство, длилось оно недолго - ни во Франкском государстве при Карле Великом, которое начало распадаться уже при его сыновьях; ни в Священной Римской империи, которая в ходе Тридцатилетней войны поборола абсолютное доминирование кайзера. Ни при Наполеоне, ни при Гитлере.
Народы не хотят отказываться от собственного своеобразия
«Один Бог, один король, один закон» - так звучал девиз французского государственного устройства. Он распространялся и на другие европейские государства до того, как перестал действовать в XX веке, принесшем огромное число кровавых жертв. Брюссельские автократы считают, что их историческая задача – обезопасить Европу при помощи централизации и объединения против своих старых демонов. Но это ничего не изменит в том, что народы упустят что-то важное, что они хотели сохранить от Копенгагена до Вены. Речь идет об их особенностях. И французы, и поляки, и итальянцы не хотят отказываться от своей привычной формы жизни. На выборах в Европарламент в большинстве окажутся, вероятно, проголосовавшие против и евроскептики.
Представления Америки чужды нам
Наступает час правды. E pluribus unum («из многих — единое») — девиз, размещённый на гербе США. Даже в США он имеет границы. Легенда и правда «американского способа жизни» полна влиятельных исторических сил. Уверенность США в том, что он сделает мир безопаснее для демократии, чужда европейцам. Она привела страну к триумфам в двух мировых войнах, но, вместе с тем, определились и границы этого девиза.
Ничего из этого не происходит в Европе. Описание пути к более тесному союзу, как это было определено в Договоре о Евроатоме, Европейском объединении угля и стали и Европейском экономическом сообществе шесть десятилетий назад, берет свое начало в травме войны, подавлении Советским Союзом, юношеском идеализме, мудрости старых правителей и многочисленных компромиссов.
Французы хотели сохранить национальное государство и «исконную Францию», а немцы – оставить за спиной разрушенное государство. Американская держава предоставила военную защиту, руководствуясь политикой ядерного оружия, которым обладали США, и требовала в ответ, чтобы европейцы объединили свои экономики, и Германия вошла в клуб.
Сумма брюссельских благодеяний ничего не приносит
Европейская идентичность? В отличие от того, что предполагалось долгое время, она не может сохранить модель немецкого федерализма. «Союз государств нового типа» – такое заключение дал два десятилетия назад Федеральный конституционный суд и предоставил решение остальных вопросов Комиссии и странам-членам Союза вместе со своим эгоизмом. Но когда последние ожидали, что из суммы брюссельских благодеяний выйдет нечто более высокое, они ошибались. Европейская идентичность подобным образом не создается.
При этом она давно существует, ее нужно только осознать и признать. Как получается, что Европа в остальном мире воспринимается как единство, и только в России принцип объединенного суверенитета остается загадкой?
Как получается, что немецкие станки и автомобили, французская высокая мода, итальянские сумки воспринимаются как классические европейские продукты культуры? Как получается, что европейский город с ратушей, церковью и ярмарочной площадью представляют собой старый мир, остатки прошлого, скованные воспоминаниями о пережитых и выстраданных катастрофах?
Иными словами, европейская идентичность существует, нужно только ее осознать вместе с ее противоречиями и при необходимости защитить от Комиссии, советов министров и технократии.
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Европейская идентичность существует. Она берет свое начало в многообразии континента и представляет собой и силу, и слабость одновременно. Однако то, что образует Европу, не может определяться Брюсселем. При необходимости европейскую идентичность нужно защитить от Комиссии, советов министров и технократии.
