К удивлению почти всех присутствовавших Ангела Меркель принялась плакать.
«Das ist nicht fair (Это нечестно), -— сердито заявила германский канцлер со слезами на глазах. — Ich bringe mich nicht selbst um (Я не намерена совершать самоубийство)».
Для собравшихся в небольшой переговорной во французском приморском курортном городе Канны стало шоком уже то, что они увидели плачущим самого влиятельного и эмоционально сдержанного европейского лидера.
Однако еще более впечатляющей, по словам свидетелей, эту сцену делал тот факт, что, объектами гнева Меркель были сидевший рядом с ней президент Франции Николя Саркози и сидевший напротив президент США Барак Обама.
Это был худший момент жесткого, наполненного взаимными обвинениями ночного диалога, который многие его участники считают низшей точкой трехлетнего кризиса еврозоны. Некогда г-н Саркози наделся, что его председательство на саммите «Большой двадцатки» укрепит его позиции на глобальной арене в преддверии перевыборов. На деле, все покатилось под откос.
Греция двигалась к политическому краху. Казалось, что Италия — слишком большая страна для внешних программ спасения экономики — скоро будет отсечена от мировых финансовых рынков. Как бы г-н Саркози и г-н Обама ни старались, у них не получалось убедить г-жу Меркель в необходимости увеличить вклад Германии в «брандмауэр» еврозоны — «большую базуку» или «денежную стену», которую, на их взгляд, следовало серьезно укрепить, чтобы отразить натиск запаниковавших торговцев облигациями.
В ответ на давление г-жа Меркель обрушилась на американцев и французов со столь же гневной критикой. Если г-ну Саркози или г-ну Обаме не нравится курс, избранный ее правительством, винить в этом они могут только себя. В конце концов, именно армии союзников «навязали» шесть десятилетий назад побежденной Германии ее нынешнюю конституцию.
«В этот момент еврозона, какой мы ее знаем, определенно могла рухнуть, — вспоминает член французской делегации в Каннах. — Чувствовалось, что зараза распространяется, и мы находимся на грани краха».
И тем не менее, меньше чем через год после этой ночи в ноябре 2011 года экзистенциальный кризис европейской единой валюты, судя по всему, закончился. Рынки, которые едва не разорвали евро, были укрощены, а вереница экстренных ночных саммитов, казавшаяся бесконечной, подошла к концу.
Когда будет писаться история кризиса в еврозоне, период с конца 2011 года до конца 2012 года назовут временем, навеки изменившим европейский проект. Были установлены жесткие бюджетные нормы, национальные структуры лишили функции надзора над банками и печатные станки Европейского центрального банка стали для слабеющих суверенных властей Европы кредитором последней инстанции.
На следующей неделе европейцы пойдут на избирательные участки выносить вердикт тому, что лидеры ЕС создали за эти 12 месяцев. Судя по опросам общественного мнения, их приговор будет суровым: партии, выступающие против ЕС, по-видимому, ждут беспрецедентные успехи на всем пространстве от Франции до Финляндии, от Афин до Амстердама.
За последние шесть месяцев Financial Times в попытке составить полную картину того, как создавалась эта новая еврозона, опросила десятки людей, участвовавших в принятии соответствующих решений. Все они — от чиновников средней руки до премьер-министров — рассказывают о многочисленных случайностях, промахах и балансировании на грани. Однако в итоге европейские лидеры восторжествовали. Им удалось спасти евро. Европа, которую они — к добру или к худу — создали, станет их наследием.
«Надеюсь, он предупредил Меркель»
Как и почти все, что связано с этим кризисом еврозоны, эта история началась с Греции.
Георгиос Папандреу, долговязый потомок самой известной греческой политической династии, вернулся в Афины с одного из самых значимых европейских саммитов по противодействию кризису и обнаружил в стране волнения. 27 октября он договорился в Брюсселе о самом большом суверенном дефолте в истории — реструктуризации долга объемом в 200 миллиардов долларов, вдвое сокращавшей задолженность Афин перед частными держателями облигаций. Однако внутри страны его действия вызывали сильнейшее недовольство.
Для сына и внука двух премьер-министров Греции, арестованных военной хунтой в 1967 году в один день — г-н Папандреу, которому тогда было 14 лет, до сих пор вспоминает, как он схватился за двустволку, когда к ним в дом пришли представители властей, — то, что случилось на следующий день после его возвращения из Брюсселя, было особенно неприятно.
Во время военного парада в Салониках в честь годовщины вступления Греции во Вторую мировую войну тысячи противников политики экономии, в числе которых были ультраправые радикалы и анархисты, прервали процессию, заставив бежать президента Греции Каролоса Пупульяса (Karolos Papoulias). Г-н Папандреу позднее заявил своим иностранным коллегам, что это указывало на близость страны к очередному перевороту.
«Все называли правительство предателями, — вспоминает г-н Папандреу. — Я понял, что ситуация выходит из-под контроля».
В выходные он собрал узкий круг своих советников и сообщил им свой план — провести национальный референдум о новом спасательном пакете объемом в 172 миллиарда евро. По его мнению, это должно было заставить противников соглашения — в частности, лидера оппозиции Антониса Самараса (Antonis Samaras), а также недовольных в партии самого г-на Папандреу, — выбрать сторону. В итоге, как считал премьер-министр, они вынуждены будут поддержать политику правительства, потому что без помощи ЕС стране грозил беспорядочный дефолт и уход из еврозоны. Предполагалось, что победа на референдуме обеспечит г-ну Папандреу мандат на проведение реформ, которых от него требовали европейские коллеги.
При этом премьер-министр не стал консультироваться ни с кем за пределами своего тесно спаянного окружения и на следующий день представил свою идею парламентариям из своей левоцентристской партии ПАСОК как свершившийся факт. Присутствовавшие — включая министра финансов Евангелоса Венизелоса (Evangelos Venizelos) — были в шоке. «Вечером в воскресенье, во время нашей последней личной встречи, Папандреу говорил только о голосовании о доверии, но не о референдуме», — вспоминает г-н Венизелос, добавляя, что через несколько часов после того, как он узнал об идее референдума, он попал в больницу с жестокими болями в животе. «Это был непосредственный результат стресса», — считает он.
Остальным министрам было о чем беспокоиться и без медицинских проблем. «Помню, первым, что я подумал, было: “Надеюсь, он предупредил Меркель”», — отмечает один из них.
Позднее г-н Папандреу говорил, что уведомил прочих лидеров ЕС. Некоторые из них признают, что смутно помнят нечто подобное. Остальные не помнят ничего. «Никогда не принимал эту инициативу всерьез, — утверждает один из лидеров. — В ней было что-то безнадежное».
Когда г-н Саркози узнал, что г-н Папандреу решил поставить их тщательно проработанное соглашение в зависимость от итогов голосования, он пришел в ярость. «Он был в бешенстве, — говорит один из его советников, — просто в бешенстве».
На европейских рынках облигаций, укрепившихся, когда стало известно о договоренностях по реструктуризации греческого долга, снова началась паника. Доходность по эталонным 10-летним греческим облигациям взлетела за день на 16,2%. Что еще хуже, стоимость заимствования для более крупных европейских держав стала достигать тех уровней, при которым другим странам требовались спасательные пакеты: доходность по 10-летним итальянским облигациям превысила 6,2%.
Сложное отношение к уходу Греции
Г-н Саркози созвал своих ближайших советников в Елисейский дворец на совещание. По словам одного из участников встречи, первой мыслью французского президента было заставить г-на Папандреу отменить решение. Пусть он либо с ходу принимает условия помощи, либо уводит Грецию из еврозоны.
Однако Анри Гуэно (Henri Guaino), доверенное лицо и спичрайтер г-на Саркози, заметил, что Шарль де Голль предпочитал референдумы парламентской политике. Просить г-на Папнадреу отменить плебисцит противоречило бы традициям голлизма, заявил он. В итоге г-н Саркози предложил компромисс: г-н Папандреу может проводить свой референдум, но не ставя на нем вопроса о спасательном пакете.
Г-н Саркози позвонил г-же Меркель, и они договорились о стратегии, решив пригласить г-на Папандреу в Канны, где через 48 часов должен был начаться саммит «Большой двадцатки», и убедить его провести референдум о том, должна ли Греция остаться в еврозоне.
Между тем в Берлине г-жа Меркель никак не могла определиться с отношением к уходу Греции. Часть ее советников, в частности влиятельный министр финансов Вольфганг Шойбле (Wolfgang Schäuble), полагали, что он теснее свяжет 16 оставшихся членов еврозоны и поможет им выйти из кризиса.
«Ей очень хотелось, чтобы вопрос стоял четко — да или нет, — вспоминает один из немецких чиновников. — Для нее главным вопросом было, чего хотят сами греки. Если бы они провели референдум и решили по его итогам все же уйти из еврозоны, это бы облегчило дело».
Многие из европейских чиновников до сих пор не понимают, почему г-н Папандреу явился в Канны получать выволочку. Сам он говорил, что хотя его поразила гневная реакция европейских лидеров, с которой он столкнулся во вторник утром, он не мог упустить шанс добиться для идеи референдума поддержки на международной арене.
Фестивальный дворец, в котором проходит знаменитый Каннский кинофестиваль, — это скучная глыба из стекла и камня на берегу Средиземного моря. В попытке придать длинным безликим залам Дворца хоть какую-то индивидуальность французские организаторы саммита декорировали их флуоресцентной зеленой материей. Однако постоянный мелкий холодный дождь так омрачил обстановку, что вскоре эти ковры начали казаться грязно-коричневыми.
В среду к 17:30 — за час до назначенной встречи с г-ном Папандреу — Саркози созвал своих коллег во Дворец, чтобы решить, как они будут ему противостоять. В число приглашенных вошли г-жа Меркель, председательствовавший в еврогруппе министров-финансов премьер-министр Люксембурга Жан-Клод Юнкер (Jean-Claude Juncker), директор-распорядитель Международного валютного фонда Кристин Лагард (Christine Lagarde) и оба «президента ЕС» — Жозе Мануэл Баррозу (José Manuel Barroso) и Херман ванн Ромпей (Herman Van Rompuy).
Когда они собрались в небольшой переговорной и расселись вокруг длинного стола в креслах в стиле Людовика XV, г-н Саркози раздал каждому по листу бумаги с тезисами, озаглавленными Position commune sur la Grèce — «Общая позиция по Греции». «Идея была в том, чтобы прижать Папандреу к стенке, загнать его в угол», — вспоминает один из присутствовавших.
«Италии никто не доверяет»
В распоряжении FT оказался предложенный г-ном Саркози план из шести пунктов. Он был четок и суров. Согласно ему, г-н Папандреу должен был согласиться с оговоренным неделю назад планом, а Греция не должна была получать никакой помощи, пока ее парламент этот план не одобрит.
«Мы всегда готовы помогать Греции, несмотря на одностороннее решение провести референдум без предварительного уведомления», — гласил второй пункт, ясно отражавший возмущение г-на Саркози. Шестой пункт был самым откровенным: «Референдум должен касаться только вопросов о членстве Греции в еврозоне и в Европейском Союзе».
Позднее г-н Папандреу утверждал, что требовал от него изменить предмет референдума в первую очередь г-н Саркози, а г-жа Меркель была на его стороне. Однако присутствовавшие на встрече утверждают, что между французским президентом и прочими лидерами — включая канцлера Германии — почти не было расхождений.
Когда была достигнута договоренность по Греции, г-н Саркози перешел к еще более важной для всех теме — к Италии. Референдум г-на Папандреу не только создал дилемму для Греции, но и породил страх, что зараза из Афин распространится по всей еврозоне. И в этом смысле главную опасность представляла Италия.
Ее суверенный долг составлял почти 2 триллиона евро и был четвертым по размеру в мире. Представители итальянского министерства финансов подсчитали, что трехлетняя программа экономической помощи стране будет стоить около 600 миллиардов евро. Таких денег не было ни у Евросоюза, ни у МВФ. Италия была слишком большой, чтобы ее спасать.
«Мы не могли позволить себе вытаскивать Италию, и никто другой тоже не мог, — говорит чиновник французского Минфина. — Таким образом, это, вероятно, могло стать концом еврозоны».
Г-жа Лагард привезла в Канны идею «предохранительной программы» для Италии — кредитной линии объемом в 80 миллиардов евро, которую можно было бы использовать в крайнем случае — однако только под жестким контролем и при том условии, что утративший доверие своих европейских коллег премьер-министр Италии Сильвио Берлускони будет проводить экономические реформы. Лишь в этом случае, полагала она, стоимость заимствования на рынках может вернуться к приемлемому уровню. «Италии никто не доверяет», — заявила г-жа Лагард собравшимся.
Однако этот вопрос пока пришлось отложить — настало время встречи с г-ном Папандреу.
«В духе Саркози»
Эта встреча поразила многих. Французский министр финансов Франсуа Баруэн (François Baroin) назвал ее «психологической войной». Ван Ромпей и Баррозу позднее говорили своим помощникам, что им было крайне неприятно видеть, как группа европейских лидеров давит на избранного премьер-министра суверенной страны. «Я никогда не видел такой напряженной и трудной встречи», — отметил один из участников.
Когда г-н Папандреу и г-н Венизелос пришли на переговоры, г-н Саркози устроил им, как выразился один из дипломатов, «беседу в своем духе» — то есть гневную критику идеи г-на Папандреу о референдуме.
«Общий тон был примерно таким: “Мы все сделали, чтобы вам помочь, чтобы удержать вас в еврозоне. Мы пошли и на финансовый риск, и на политический риск, мы заключили крупнейшее в истории соглашение о реструктуризации долга, а вы нас просто предаете”», — рассказывает член французской делегации.
Г-н Папандреу был ошеломлен. «Стоило ему [г-ну Саркози] зайти, как он тут же начал возмущенную тираду о референдуме», — вспоминает он. «Позиция Саркози была очень агрессивной и совсем не вежливой. Он жестко и агрессивно ставил Грецию перед дилеммой: уходить или остаться», — утверждал г-н Венизелос.
Греки попытались дать отпор. Г-н Папандреу предложил свой план: провести в течение месяца референдум, чтобы укротить г-на Самараса и бунтарей из ПАСОК, так как даже самые ярые критики правительства не станут выступать против последней надежды страны — пребывания в еврозоне. Затем г-н Папандреу зачитал предполагаемые формулировки референдума. «Я немного затянул выступление», — признается он.
Первой отреагировала г-жа Меркель, и она была явно недовольна: «Либо мы решим это между собой, либо в глазах мира мы потерпим неудачу. Wir müssen entscheiden — мы должны решить, — остаетесь вы в еврозоне или уходите».
Свидетели говорят, что г-н Папандреу буквально поблек за время этой перепалки. Вскоре он отошел на второй план, и в разговор вступил г-н Венизелос. Многие сочли это явным знаком того, что греческий премьер-министр — «хромая утка», и г-н Венизелос, давно стремившийся к премьерскому посту, готов воспользоваться изменившимися обстоятельствами.
Эти перемены привлекли внимание г-на Баррозу, по большей части не вмешивавшегося в перепалку. Председатель Европейской комиссии позднее говорил подчиненным, что эта сцена его всерьез встревожила. Помимо ухода Греции, который, как считали в Комиссии, мог бы вызвать неконтролируемую панику на рынках Южной Европы, речь шла о кампании перед референдумом — то есть о месяце неопределенности, особенно опасной на фоне растущей доходности итальянских облигаций.
Без ведома г-на Саркози и г-жи Меркель г-н Баррозу позвонил перед встречей из гостиницы г-ну Самарасу, лидеру греческой оппозиции, который отчаянно стремился избежать референдума.
Г-н Самарас заявил г-ну Баррозу, что он готов согласиться на создание правительства национального единства с участием его партии «Новая демократия» и ПАСОК, чего он долгое время старательно избегал, в надежде получить пост премьер-министра.
Г-н Баррозу созвал свой аппарат и ряд сотрудников комиссии в своем номере в Hotel Majestic Barrière, чтобы разработать стратегию. Как передают участники этой встречи, он решил не говорить г-ну Саркози и г-же Меркель о беседе с г-ном Самарасом, но при этом рассмотреть возможные кандидатуры технократов, способных сменить г-на Папандреу при формировании правительства национального единства. Первым, кого назвал г-н Баррозу, был греческий экономист Лукас Пападимос (Lucas Papademos), покинувший годом раньше пост вице-президента ЕЦБ. Через неделю г-н Пападимос возглавил правительство.
Через несколько часов г-н Баррозу, поглядев, как г-н Венизелос укрепляет свои позиции, увидел свой шанс. Когда г-н Саркози подвел итоги встречи, еще раз зачитав свой план из шести пунктов и заявив г-ну Папандреу, что тот должен вернуться в Афины и «принять решение», г-н Баррозу отвел г-на Венизелоса в сторону.
«Мы должны убить этот референдум», — заявил глава Европейской комиссии. Министр финансов с ним почти сразу же согласился. Конец идеи о референдуме стал бы концом и для г-на Папандреу.
Кратко заявив прессе, что на референдуме будет поставлен «вопрос о том, хотим ли мы остаться в еврозоне», г-н Папандреу направился в аэропорт. В машине он заметил г-ну Венизелосу, что все прошло не так плохо, как он боялся. Г-н Венизелос не поверил своим ушам. В самолете, летящем в Грецию, пока г-н Папандреу спокойно спал, г-н Венизелос , ободренный г-ном Баррозу, приказал своему помощнику подготовить заявление, которое следовало сделать сразу по прилете — в четверг в 4:45 утра. «Присутствие Греции в еврозоне — историческое завоевание, которое нельзя ставить под сомнение, — было сказано в нем. — Судьба этого приобретения греческого народа не может зависеть от референдума».
С референдумом г-на Папандреу было покончено. Как и с его премьерством.
«Знак слабости»
Администрация Обамы несколько месяцев с недовольством и растущей тревогой наблюдала за кризисом в еврозоне. Министр финансов США Тим Гайтнер (Tim Geithner), и его окружение старались объяснить европейцам, что, как показал банковский кризис в США, паникующих инвесторов может успокоить только большой вал из государственных денег. Однако, несмотря на неоднократные громкие европейские турне г-на Гайтнера и более тихие визиты в Европу его заместителей, американцам все равно казалось, что европейцы недостаточно стараются.
Некоторые полагали, что Белый дом руководствуется политическими мотивами. «У американцев была всего одна — и вполне понятная — цель, — утверждает европейский чиновник, непосредственно контактировавший с г-ном Гайтнером. — Им нужно было спасти еврозону, потому что в противном случае Европе грозила депрессия, способная ударить по американской экономике и шансам Обамы на переизбрание». Возражениям США в ЕС не слишком верили.
Эту неудобную ситуацию воплощали собой отношения Вашингтона с г-жой Меркель, периодически отзывавшейся о вмешательстве США как о ненужном и неуместном. Берлин хотел, чтобы базирующийся в Вашингтоне МВФ помогал Европе бороться с кризисом. Однако как только г-н Обама начинал вмешиваться, г-жа Меркель сразу же заявляла коллегам, что решения в Европе должны принимать европейцы.
Хотя и г-н Обама, и г-жа Меркель выглядят людьми рассудочными и неэмоциональными, люди из окружения канцлера говорят, что их стили сильно различаются. Г-н Обама склонен к наставительно-профессорскому поведению, которое г-же Меркель кажется отталкивающим. Напротив г-жа Меркель избегает излишнего академизма и предпочитает краткосрочные и тактические решения.
Многие в Брюсселе, Франкфурте и Париже приветствовали американское вмешательство как противовес влиянию Берлина. По словам американских дипломатов, европейцы часто сами втягивали их в дискуссии о кризисе, убеждая подталкивать немцев к более решительным действиям. Впрочем, были и случаи, когда германское правительство призывало Вашингтон надавить на некоторые страны еврозоны и добиться от них обещанных реформ.
Независимо от отношения к роли США, все европейские лидеры чувствовали, что г-н Обама внимательно следит за ситуацией в еврозоне — и это выглядело весьма примечательно для лидера с таким количеством дел.
Тем не менее, когда г-н Саркози снова созвал лидеров еврозоны на встречу в Каннах тем же вечером в 21:30, некоторые из них удивились, узнав, что председательствовать будет г-н Обама. «Это было странно, — вспоминает член германской делегации. — Это был знак того, что Европа не справляется сама, знак слабости».
Многие ожидали, что вечер будет посвящен попыткам убедить г-на Берлускони принять помощь МВФ, которую итальянцы с утра отвергли. По их мнению, это соглашение создавало бы видимость того, что они сами не могут преодолеть кризис, и при этом не обеспечивало бы им недостаточно ресурсов для преодоления проблем. Они были готовы смириться с надзором МВФ, но не хотели принимать от него деньги.
Однако г-н Обама начал совсем с другой темы. У него оказался новый план по укреплению «брандмауэра» еврозоны, выводивший на передний план Германию.
Стоит заметить, что решение г-на Саркози уступить г-ну Обаме председательское кресло не было неожиданным. Париж и Вашингтон с самого начала предлагали практически одинаковые рецепты борьбы с кризисом: создание крупного антикризисного фонда, способного убедить любого держателя облигаций, что у еврозоны достаточно средств и политической воли, чтобы выручить задолжавший юг.
И г-ну Гайтнеру, и его французским коллегам наиболее очевидным источником финансов для этого касался ЕЦБ, который обладает полномочиями в буквальном смысле печатать деньги. США продемонстрировали способность центрального банка бороться с кризисом, когда Федеральная резервная система скупала казначейские обязательства после коллапса Lehman Brothers. Однако Берлин долгое время выступал против того, чтобы использовать центробанк для снабжения правительств средствами.
Вопрос принципа
Позиция Германии имела глубокие исторические корни: гиперинфляция межвоенных лет, погубившая Веймарскую Республику, была частично порождена печатными станками центробанка, который печатал марки, чтобы выплачивать военные репарации. По настоянию Германии, ЕЦБ создавался по образцу Бундесбанка, которому с самого начала — то есть с 1950-х годов — была предоставлена полную независимость от вмешательства политиков, чтобы не повторились 1920-е. Германское правительство также потребовало, чтобы Маастрихтский договор 1992 года, заложивший основы для введения евро, запретил ЕЦБ выкуп суверенных облигаций.
Г-н Гайтнер и г-н Саркози не один месяц пытались справиться с этой практически неразрешимой проблемой: как укрепить «брандмауэр» в достаточной мере, чтобы убедить трейдеров, что у еврозоны достаточно денег и греческий дефолт не повторится в других местах, и при этом не столкнуться с возражениями Германии.
Накануне переговоров в Каннах делегации США и Франции выработали новый план по наращиванию резервов для борьбы с кризисом, который, на их взгляд, должен был бы показаться Берлину приемлемым. Он предполагал использование платежного средства, о котором мало кто знал, кроме узкого круга специалистов — специальных прав заимствования или СПЗ.
Технически, СПЗ — это не деньги. Они были созданы международным соглашением 1969 года и используются для расчетов внутри МВФ как замена золоту или долларам США. Иногда их и называют «бумажным золотом». У них не может быть держателей вне МВФ и их невозможно потратить, не конвертировав в другие валюты. Тем не менее, у них есть реальная стоимость: одно СПЗ сейчас стоит почти столько же, сколько один британский фунт.
В 2009 году после кризиса, связанного с Lehman Brothers, лидеры «Большой двадцатки» увеличили количество СПЗ на 250 миллиардов долларов, фактически создав новые антикризисные резервы МВФ прямо из воздуха. В Каннах США и Франция хотели снова это проделать, только направить полученные 140 миллиардов евро в виде СПЗ не МВФ, а в оскудевший антикризисный фонд еврозоны.
Даже те, кто участвовал в разработке этого плана, признают, что он был составлен наспех. Основные проблемы на встрече в Каннах, как и следовало ожидать, были связаны с немцами. «Мы бы предпочли, чтобы ЕЦБ действовал в духе Федерального резерва, но видим, что это невозможно», — заявил г-н Обама в начале переговоров, прозрачно намекнув на политику Германии.
Между тем у г-жи Меркель тоже возникли трудности. Наши источники утверждают, что она была готова согласиться с идеей г-на Обамы. Однако СПЗ контролируются центральными банками, а не национальными правительствами. А Йенс Вайдманн (Jens Weidmann), глава Бундесбанка, был против.
Бундесбанк, представляющий Германию в МВФ, узнал о плане из своих источников в Вашингтоне. После этого г-н Вайдманн сразу же направил германскому правительству письмо, в котором изложил свои возражения — практические и идеологические. С практической стороны этот план, на взгляд банкира, отдавал безнадежностью. Пополнение антикризисного фонда валютными резервами стало бы для рынков неверным сигналом, демонстрирующим, что еврозоне уже приходится прибегать к финансовому жонглированию.
Однако еще важнее для г-на Вайдманна был принцип: СПЗ, как и золотой запас, — это часть золотовалютных резервов, которые контролируются только независимым центробанком, а не политиками с их добровольно-принудительными программами по спасению соседских экономик. В 2009 году Бундесбанк спокойно согласился увеличить количество СПЗ для МВФ, так как именно для этого специальные права заимствования и были созданы. Однако использование их для спасательных пакетов стало бы опасным прецедентом.
Письмо г-на Вайдманна призывало г-жу Меркель похоронить эту инициативу. Однако, по словам германских чиновников, делегация Германии не получила этого письма до отбытия в Канны. О возражениях г-на Вайдманна они узнали по телефону по прибытии во Францию, после чего долго звонили ему и пытались убедить банкира изменить позицию. Таким образом, окружению г-жи Меркель стало понятно, что во время встречи между канцлером и г-ном Обамой они окажутся в трудном положении. «Французы, итальянцы и все прочие явно собирались поддержать это решение», — вспоминает член германской делегации.
Однако г-н Вайдманн был непоколебим.
Поэтому когда г-н Саркози с ходу одобрил на вечернем заседании идею г-на Обамы и обратился к г-же Меркель за поддержкой, она встретила его плохой новостью: Бундесбанк выдвигает возражения, а без его согласия она не может поддержать инициативу. Политически она одобрила план, добавив, что, если Италия согласится на 80-миллиардную программу МВФ, она, возможно, сумеет убедить Бундестаг увеличить размер спасательного фонда как такового. Но по СПЗ ответом было нет.
Конец бури
Многим из присутствовавших эта сцена казалась чудовищно нелепой. Еврозона оказалась на грани коллапса из-за Греции и Италии, однако именно Германия, экономика которой служила континенту надежным якорем, оказалась загнана в угол. Г-н Обама согласился с итальянцами в том, что программа МВФ — это плохая идея. «Думаю, Сильвио прав», — сказал г-н Обама.
Г-н Саркози попытался вывести переговоры из тупика. США хотели бы, чтобы Германия вложилась в проект своими СПЗ, но Германия была готова уступить только отчасти и лишь в ответ на уступки Италии по программе МВФ. Министр финансов Италии Джулио Тремонти (Giulio Tremonti) держался твердо: Рим примет надзор МВФ, но не программу. Может быть, предположил г-н Саркози этого в сочетании с германскими предложениями будет достаточно?
«Нет, Германии принадлежит четверть СПЗ еврозоны, — возразил г-н Обама. — Без Германии доверие к этой инициативе будет утрачено».
И тут г-жа Меркель сорвалась и расплакалась: «Это нечестно. Я не могу решать за Бундесбанк, просто не могу».
Этот эмоциональный всплеск заставил американцев и французов перестать требовать договоренностей здесь и сейчас. Г-н Обама «увидел, что он зашел слишком далеко», — вспоминает один из европейских дипломатов.
Президент США спросил у г-жи Меркель, может ли она проработать вопрос с Бундесбанком до понедельника. Г-н Саркози предложил провести до назначенного на следующий день завершения саммита встречу министров финансов, на которой они смогут обговорить детали. Г-н Обама спросил, не стоит ли упомянуть что-нибудь неопределенное в коммюнике. Нет, ответил г-н Саркози, но мы можем еще раз встретиться утром.
Казалось, канцлера Германии они просто не слышат. Она повторила еще раз: «Я не буду брать на себя такой риск, ничего не получив от Италии. Я не самоубийца».
На этом встреча закончилась. Уходя, г-н Обама приобнял г-жу Меркель, как будто успокаивая ее. Официальный фотограф Белого дома запечатлел эту сцену, и ее снимок потом долго украшал стены Западного крыла.
На следующее утро лидеры снова встретились, но импульс был утрачен. «Буря закончилась», — вспоминает участник обеих встреч. Идея с СПЗ так и не воплотилась в жизнь. Италия согласилась на надзор МВФ, но отказалась от денег. Вдобавок на финальной пресс-конференции г-н Берлускони публично признал то, что все отчаянно старались скрыть, — что МВФ предлагал ему спасательный пакет. В итоге Италия получила репутацию страны, нуждающейся в помощи, но не саму помощь.
Неудача в Каннах подлила масла в огонь европейского кризиса. Когда открылись рынки, цена заимствований для Италии взлетела вверх. За неделю доходность итальянских облигаций достигла почти 7,5%, а доходность греческих превысила едва ли не беспрецедентный для развитых стран уровень 33%. После того, как идея «брандмауэра» потерпела неудачу, все окончательно перестали понимать, что может спасти евро.
