115 лет назад в Гааге открылась первая в истории международная конференция по разоружению. Инициатором выступила Россия.
Некоторые принятые ею решения действуют до сих пор.
Поскольку обсуждался не только контроль над вооружениями, но и процедуры мирного урегулирования межгосударственных споров, ее нередко именуют "Гаагской мирной конференцией".
12 августа 1898 года министр иностранных дел России граф Михаил Муравьев обратился к миру с дипломатической нотой, звучащей актуально и сегодня.
«Охранение всеобщего мира и возможное сокращение тяготеющих над всеми народами чрезмерных вооружений являются целью, к которой должны бы стремиться усилия всех правительств. Все возрастающее бремя финансовых тягостей расшатывает общественное благосостояние. Духовные и физические силы народов, труд и капитал расточаются непроизводительно. Сотни миллионов расходуются на приобретение страшных средств истребления, которые, сегодня представляясь последним словом науки, завтра должны потерять всякую цену ввиду новых изобретений. Если бы такое положение продолжалось, оно роковым образом привело бы к бедствию, перед ужасами которого заранее содрогается мысль человека», — писал он.
Документ заканчивался словами: «Преисполненный этим чувством, Государь Император повелеть мне соизволил обратиться к правительствам государств, представители коих аккредитованы при Высочайшем Дворе, с предложением о созыве конференции в видах обсуждения этой важной задачи. С Божьей помощью, конференция эта могла бы стать добрым предзнаменованием для грядущего века».
Из уважения к Николаю II партнеры согласились приурочить открытие конференции к дню его рождения 18 мая и предоставить право председательствовать на ней главе российской делегации Егору фон Стаалю.
Конференция заседала за закрытыми дверями более двух месяцев — до 29 июля. Участвовали 26 стран — практически все независимые государства того времени, за исключением южноамериканских. По настоянию Турции Болгария присутствовала с совещательным голосом.
Против газов и пуль «дум-дум»
Договориться о сокращении гонки вооружений и военных бюджетов не удалось. Участники ограничились общим пожеланием об «ограничении расходов на военное дело, которыми в настоящее время обременен мир».
Главным итогом встречи стали три декларации: «О запрещении метания снарядов и взрывчатых веществ с воздушных шаров или при помощи иных подобных новых способов»; «О неупотреблении снарядов, имеющих единственным назначением распространять удушающие или вредоносные газы»; «О неупотреблении пуль, легко разворачивающихся или сплющивающихся в человеческом теле».
Первая декларация, фактически ставившая крест на развитии военной авиации, не была ратифицирована.
Две другие вступили в силу, хотя и нарушались обеими сторонами во время Первой мировой войны. Международное право признает использование химического оружия и разрывных пуль военным преступлением.
Мировая история в дальнейшем знала лишь два примера тотального отказа от определенных видов оружия: вступившую в силу в 1975 году конвенцию о бактериологическом оружии и Оттавский договор 1997 года о запрещении противопехотных мин, процесс ратификации которого продолжается доныне.
Невостребованная идея
Новым словом в дипломатии стало выработанное Гаагской конференцией понятие международного арбитража.
Подписанная участниками конвенция «О мирном решении международных столкновений» предусматривала, что сторонам конфликта следует выбрать из числа нейтральных стран по одному посреднику (мысль, явно навеянная дуэльным кодексом), которые в течение месяца проведут между собой переговоры.
Потенциальные участники войны должны были на это время прекратить всякое общение друг с другом и могли приступить к боевым действиям не ранее, чем через 30 суток после начала арбитражной процедуры, если выработанные условия их не устроят.
Конвенция носила рекомендательный характер и впоследствии применялась лишь дважды: для урегулирования спора о границе между Венесуэлой и Британской Гвианой в 1899 году и после «гулльского инцидента» 22 октября 1904 года. Тогда российская эскадра вице-адмирала Рожественского, направлявшаяся с Балтики на Дальний Восток (поход закончился Цусимой), в ночном тумане по ошибке обстреляла британские рыболовные суда, приняв их за добравшиеся до Атлантики японские миноносцы. Петербург выплатил пострадавшим денежную компенсацию.
В ходе «сараевского кризиса» лета 1914 года, приведшего к мировой войне, вопрос об арбитраже не возникал.
После создания Лиги Наций, а затем ООН арбитраж был заменен институтами коллективной безопасности, впрочем, также не слишком эффективными.
Попытка № 2
В июне-октябре 1907 года по инициативе президента США Теодора Рузвельта, не удовлетворенного скромными, на его взгляд, итогами Гаагской конференции, там же прошла вторая встреча с аналогичной повесткой дня. Участвовали 44 государства. Председательствовал российский дипломат Александр Нелидов.
Самым известным ее результатом стала первая в истории конвенция о гуманном обращении с военнопленными.
Были подписаны еще 12 документов, в том числе о недопустимости использования военной силы для взимания долгов и о запрете нападать во время войны на суда и шлюпки, занятые спасением экипажей затонувших кораблей.
Принципы и интересы
Монархически настроенные историки-эмигранты Сергей Ольденбург и Юрий Изместьев приписывали исключительную заслугу созыва Гаагской конференции Николаю II, называя ее «мудрым шагом великодушного государя». По мнению Ольденбурга, «только император, свободный от рядовых дипломатических соображений», был способен выдвинуть столь смелую и новаторскую идею.
По данным современных исследователей Татьяны Павловой и Леонида Истягина, идею подал царю при личной встрече российский железнодорожный магнат и деятель пацифистского движения Иван Блиох. Владимир Пустогаров указывает на особую роль дипломата и юриста-международника Федора Мартенса, вошедшего затем в состав российской делегации в Гааге.
Как писал впоследствии Мартенс, инициатива Петербурга преследовала две цели: «путем взаимного и миролюбивого обсуждения международных споров и условий ограничения вооружений предупредить войну» и «посредством обмена мыслей выяснить условия, при которых возникшая война могла бы быть поставлена в самые узкие рамки с точки зрения гуманности и общей пользы народов».
Однако большинство авторов полагают, что Николай II руководствовался не только идеалистическими соображениями.
Владимир Хвостов, занимавший в середине прошлого века должность начальника историко-дипломатического управления МИДа, а также германский исследователь Йозеф Дюльбер ставили на первое место экономику.
В 1890-х годах Германия и Франция наладили производство новых артиллерийских орудий, делавших 8-10 выстрелов в минуту против 1-2 у старых моделей. Денег и технологий на преодоление отставания России не хватало.
Военный министр Алексей Куропаткин обосновывал целесообразность экономии на сухопутных вооружениях и использования высвобожденных средств на развитие флота.
Министр финансов Сергей Витте настаивал на сбалансированном бюджете.
«Невозможность поспеть в гонке вооружений за Германией вынудила царское правительство выступить с предложением их сокращения», — указывал советский историк Валерий Бовыкин.
Его коллега Анатолий Игнатьев, напротив, полагал, что главной целью конференции, с точки зрения Петербурга, являлось «не сокращение вооружений, хотя платонически оно тоже провозглашались, а поиск путей мирного разрешения международных конфликтов и выработка правовых норм ведения войны».
По мнению исследователя, Николай II хотел предстать в глазах Европы миротворцем и гуманистом, чтобы сгладить эффект от задуманной им экспансии в Китае и Корее.
У других держав тоже имелись эгоистические соображения. В частности, Берлин торпедировал предложение Петербурга и Лондона сделать арбитраж обязательным, ссылаясь на то, что в Германии всеобщая мобилизация рассчитана на две недели, а в других государствах на месяц и более. Немецкие дипломаты не скрывали, что считают идею арбитража уловкой потенциальных противников, чтобы выиграть время и свести на нет преимущество, которое дают Германии ее развитая железнодорожная система и организованность.
«Интерес к предстоящей конференции был так велик, что стал неожиданным даже для самих инициаторов события. Но результаты оказались весьма далеки от ожидаемых. Идеи всеобщего мира или повсеместного разоружения были с ходу отвергнуты практически всеми делегатами как неосуществимые и несбыточные», — замечает современный российский автор Николай Николаев.
Энтузиазм и скепсис
Оценки Гаагской конференции современниками и потомками варьируются от восторженных до уничижительных.
«Конференция не сумела остановить гонку вооружений, но смогла выработать конвенции, основные из которых и поныне являются общеизвестными и общепризнанными большинством государств нормами международного права, оказывающими стабилизирующее влияние на всю систему международных отношений», — констатирует ведущий эксперт по внешней политике России рубежа XIX-XX веков Ирина Рыбаченок.
Добиться большего помешали национальный эгоизм и отсутствие доверия.
«Доброго предзнаменования для грядущего века» не получилось. Он ознаменовался двумя мировыми войнами.
Но, как говорится, лиха беда начало. По оценкам большинства исследователей, роль России в созыве Гаагской конференции является поводом для гордости, а сама она — значительным событием, о котором неверно говорить исключительно в контексте «воздушных замков» или «лицемерия царского правительства».
В 1995 году Борис Ельцин выдвинул инициативу провести III Гаагскую конференцию по разоружению. Пока идея не материализовалась.
