Подавление пекинской весны стало серьезным ударом для теории «конца истории» Фрэнсиса Фукуямы, хотя она до сих пор вызывает нешуточное беспокойство у авторитарных режимов.
В Пекине запрещено вспоминать о событиях весны 1989 года на площади Тяньаньмэнь, и нарушители легко могут оказаться за решеткой. В Варшаве же все с точностью до наоборот: поляки с размахом отметили 25-летие свержение коммунистического режима, на мероприятиях по случаю которого присутствовали Франсуа Олланд и Барак Обама.
1989 год был годом контрастов, который действительно мог бы ознаменовать собой «конец истории» Фрэнсиса Фукуямы: речь идет об утверждении по всему миру (или хотя бы в большей его части) либеральной демократии. Эта цель была достигнута в Центральной и Восточной Европе, а первые предпосылки возникли на другом конце света, в Южной Африке. В то же самое время Китайская Народная Республика пошла против этой тенденции после нескольких недель мирных демонстраций.
1989-й — это исключительный год. Падение берлинской стены стало одним из самых сильных символов в истории, а также первым шагом к объединению Германии и концу биполярного мира. Кроме того, в том году из Афганистана ушел последний советский солдат, президентом Южной Африки избрали Фредерика Де Клерка (прелюдия к ликвидации апартеида), в Бразилии состоялись первые демократические выборы после периода военной диктатуры, в Камбодже свергли красных кхмеров, ушел из жизни аятолла Хомейни, генерал Пиночет лишился власти, а Нобелевская премия мира досталась далай-ламе.
То был год особого сорта, достойная дань уважения 200-летию Великой французской революции.
Многие из этих событий никак не были связаны друг с другом, но породили небывалую волну оптимизма, чтобы не сказать эйфории, которую ощутимо поумерили репрессии в Китае и кровавый разгул дворцовой революции в Румынии. Но не будем заглядывать далеко в прошлое, а перейдем к началу интересующих нас событий. В Польшу.
Там царило крайнее возбуждение, несмотря на объявленное генералом Ярузельским еще в 1981 году военное положение. Коммунистическое руководство страны лишилось поддержки Москвы. Михаил Горбачев провозгласил конец брежневской доктрины ограниченного суверенитета и запретил себе силовое вмешательство в братских странах. 6 февраля состоялся первый круглый стол, участники которого пытались найти мирное решение в противостоянии власти с представлявшим гражданское общество профсоюзом «Солидарность». За три месяца непростых переговоров сторонам удалось достичь компромисса: на июнь были назначены полусвободные выборы (Коммунистическая партия зарезервировала за собой часть кресел в парламенте). Кандидатов от оппозиции ждал настоящий триумф. В августе впервые после Второй мировой войны в стране социалистического блока было сформировано некоммунистическое правительство во главе с Тадеушем Мазовецким.
В СССР Михаил Горбачев тоже сделал робкий шаг по направлению к демократической открытости. На выборах народных депутатов впервые за многие 10-летия в одном округе могли баллотироваться несколько кандидатов. Несмотря на поставленные жесткие рамки, противники Горбачева все же смогли добиться избрания, а коммунисты потерпели поражение.
Движение постепенно распространялось все дальше. В Венгрии реформаторам удалось добиться смены правительства и ликвидации железного занавеса, материальным воплощением которого стала колючая проволока на австрийской границе. В Чехословакии бывшие активисты пражской весны и Хартии 77 поднялись против коммунистов-ортодоксов, которых 20 годами ранее поставила у власти Москва. А в Германской Демократической Республике шли постоянные протесты против манипуляций на состоявшихся весной муниципальных выборах.
Руководство Восточной Германии не могло положиться на какую-либо «национальную» базу и поэтому отказалось от реформ, которые начали их коллеги из братских стран, чтобы спасти свою шкуру. Оно раскритиковало перестройку Горбачева и запретило советские журналы в Восточном Берлине. «Тот, кто опоздает, поплатится жизнью», — заявил глава правительства на 40-ю годовщину создания ГДР.
На праздничных мероприятиях глазам предстала поистине сюрреалистичная картина: армия и комсомольцы вышагивали перед функционерами политбюро, в то время как толпа кричала: «Миша, помоги!» Кульминацией протестов стало ноябрьское собрание миллиона человек в Восточном Берлине. Интеллектуалы, артисты, диссиденты и поддерживавшие перестройку коммунисты обратились к толпе людей, которые требовали проведения свободных выборов и права на поездки за границу.
Никто тогда еще даже не помышлял о воссоединении с Западной Германией. В первую очередь всех волновало право свободно выехать из страны и вернуться обратно. Политбюро уступило требованиям народа и решило позволить всем получить паспорта. «Когда?» — спросил молодой западный журналист у представителя властей. Тот не знал, что ответить, и сымпровизировал: «Прямо сейчас!» После того, как эта новость прозвучала по радио Западного Берлина, которое слушали все на востоке, толпа горожан хлынула по направлению к пропускным пунктам в стене.
Охранникам ничего не осталось, кроме как убрать заграждения.
В Пекине тоже активно обсуждали Михаила Горбачева. 15 апреля в стране начались студенческие демонстрации по случаю похорон бывшего генерального секретаря китайской компартии Ху Яобана, которого за два года до этого обвинили в реформизме и несовместимости с линией лидера Дэна Сяопина.
На окружающей мавзолей Мао площади Тяньаньмэнь собралась толпа активистов, которые выразили протест против коррупции, повышения цен и ограничений свободы. В конце мая Михаил Горбачев прибыл с официальным визитом в Пекин. Это стало первой поездкой высокопоставленного представителя советских властей в страну после раскола 1960-х годов. Нужно сказать, что Дэну Сяопину была не по душе горбачевская политика.
Хотя он и решил пойти по пути модернизации страны, он был категорически не согласен с либерализацией, которую проводил его советский коллега под определением гласность. Он считал (и, как оказалось, небезосновательно), что политические реформы будут означать конец коммунистической системы. Точно такой же позиции придерживается китайское руководство и 25 лет спустя после событий на Тяньаньмэне.
Пекинские демонстранты рукоплескали советскому лидеру и спрашивали: «Где наш китайский Горбачев?» В течение официального визита руководство компартии делало вид, что ведет переговоры с взбунтовавшимися студентами. Но сразу после отъезда Горбачева его тон резко изменился.
Генерального секретаря партии Чжао Цзыяна, представлявшего власти на переговорах, отправили в отставку. 4 июня, в день проведения первых полусвободных выборов в Польше, против собравшихся на площади Тяньаньмэнь направили армию. Погибли десятки тысяч людей.
Сегодня из официальных документов и рассказов участников тех событий мы знаем, что в армии не было единогласной готовности служить вспомогательным инструментом политической власти. Командующий 38-й армией отказался открыть огонь по демонстрантам. Его арестовали, а офицеров 38-й армии заставили дать показания против командира, хотя многие из них поддерживали его.
Мир перестал быть биполярной системой, как это было в эпоху завершившейся после 1989 года холодной войны. Он стал многополярным, но фактически все равно остается поделенным надвое. На страны, которые подобно Польше сделали выбор в пользу либеральной демократии и правового государства, и тех, кто, как Китай, пытается примирить модернизацию экономики с политическим авторитаризмом.
Дэн Сяопин и его наследники иногда служат примером для тех, кто завидует невероятным экономическим успехам Китая (страна удваивала свой ВВП каждые 10 лет с 1980-х годов), но опасаются грозящих их власти народных движений. Если у кого-то еще были сомнения, украинский кризис показал, что Владимир Путин придерживается скорее пекинского, а не вашингтонского консенсуса. Однако ему не удается должным образом повторить китайскую модель: с авторитаризмом все хорошо, а вот модернизация экономической системы хромает на обе ноги.
Сторонники либеральной идеологии воспримут этот как доказательство того, что в долгосрочной перспективе экономическая и общественная организация плохо уживается с политической тиранией. Или что экономическая либерализация неизбежно ведет к политическим реформам («конец истории»). Реальный опыт никак не подтверждает эти заявления. Но, как ни парадоксально, сильнее всего в них верят именно авторитарные лидеры. Поэтому они усиливают репрессии, когда открывают свою экономику.
