В России нет программ для лечения наркоманов: единственный путь — это ломка, либо в тюрьме, либо в таких реабилитационных центрах, как Фонд «Город без наркотиков» Евгения Ройзмана. Но некоторые приемы фонда считаются сомнительными.
30 мая начали судить очередного сотрудника екатеринбургского фонда «Город без наркотиков». Сергея Колесниченко обвиняли в незаконном лишении свободы пациентов. По тому же обвинению в конце прошлого года к двум годам и четырем месяцам ограничения свободы был приговорен его коллега — сотрудник фонда Илья Шабалин.
Вице-президент «Города без наркотиков» Евгений Маленкин обвинялся в том же, но позднее ему вменили организацию лишения свободы реабилитанток. Арест ему продлили до 21 июня. Маленкина также обвиняли в незаконном приобретении и сбыте наркотических веществ, а также незаконном приобретении специальных технических средств для негласного получения информации. Следователи считают, что он скрывался от них. С момента заочного ареста Маленкина до его фактического прошел год. Маленкин утверждает, что все это время совершал паломничество.
Фонд «Город без наркотиков» обладает неоднозначной репутацией. Он был создан при поддержке преступной группировки «Уралмаш», у него нет медицинских лицензий, не ведется строгий учет ремиссий, известны случаи совместных с правоохранительными органами провокаций для задержания наркоторговцев и использования наручников в отношении реабилитантов.
«Город без наркотиков» был основан Евгением Ройзманом — ныне мэром Екатеринбурга, которому симпатизируют очень многие люди, причисляющие себя к отечественной интеллектуальной элите. Поэтому всерьез обсуждать деятельность фонда — занятие, которого эта публика зачастую избегает.
Не предмет дискуссии
Евгения Ройзмана поддерживают: он же выступает за свободные СМИ, конкурировал на выборах с «Единой Россией», сам ведет блог в ЖЖ, посетил пикет против войны на Украине, в любое время доступен по мобильному (а не окружил себя десятками секретарей и помощников, например), пишет стихи, в конце концов.
Ройзман и те, кто ему симпатизируют, считают преследование сотрудников фонда политически мотивированным. По их мнению, власть таким образом мстит Ройзману за его оппозиционную деятельность. В частности, поэтому дискуссий о наркополитике фонда «Город без наркотиков», вести не принято, это как будто бы дурной тон — многосторонне обсуждать тех, кто считает себя жертвой репрессий.
Российское общество в общем отвыкло от критических дискуссий. Для них нет площадок — годами они систематически уничтожались. Один из существенных минусов отсутствия дискуссии — это атрофирование критического мышления, торжество принципа «Против Путина (коррупции, „Единой России“, воровства, нужное подчеркнуть) — значит хороший».
Именно из-за этого принципа в сообществе людей, участвующих в протестном движении или симпатизирующих ему, были крайне непопулярны обсуждения, например, сталинизма Сергея Удальцова и национализма Алексея Навального. Эту их мотивацию усиливали преследования Удальцова и Навального, вызывающие у сочувствующих жалость.
По той же причине — «своих не ругаем», особенно, если у них проблемы, — не принято многосторонне обсуждать и деятельность Евгения Ройзмана, редкого политика, имеющего независимое мнение. При всем уважении к достоинствам Евгения Ройзмана деятельность его фонда заслуживает спокойного, безэмоционального и подробного обсуждения. Нет в общем никакого противоречия в том, чтобы признавать достоинства Ройзмана в области политики и желать разобраться в неоднозначных эпизодах его общественной деятельности. Дело осложняет то, что российское информационное поле давно разделилось на две части.
Одна сконцентрирована вокруг подконтрольного государству телевидения, где показывают псевдодокументальные фильмы типа «Анатомии протеста» и в лучших традициях советской пропаганды рассказывают зрителям, как национал-предатели России по указу Запада ее разрушают. Площадки другой части этого поля — русскоязычный сегмент сети Facebook, а также нескольких оппозиционных сайтов, где, если вы зададите неудобный вопрос Навальному и Ройзману, рискуете обрести статус агента Кремля и провокатора.
Такой расклад — без середины, без внимания к фактам и конструктивной критики — разрушает институт общественных сдержек и противовесов. Без него страдают незащищенные слои населения. В том числе наркозависимые.
Критическое мнение
Итак, о чем была бы дискуссия, если бы в России было место и намерение ее всерьез провести?
Один из немногих оппонентов Евгения Ройзмана, находящийся с ним по одну сторону политических баррикад, так что его нельзя заподозрить в том, что он агент Кремля, — это правозащитник Лев Левинсон, который оказывает юридическую помощь людям, пострадавшим по делам, связанным с наркотиками.
Он усматривает противоречие в подходе Евгения Ройзмана к фонду: его центры называются реабилитационными, при этом в фонде наркозависимых не считают больными. В частности, поэтому Евгений Ройзман не считает нужным приобретать для «Города без наркотиков» медицинские лицензии.
Если наркозависимые не больные, то зачем им нужна реабилитация, задает вопрос Левинсон.
Евгений Ройзман же полагает, что ломка — это «показательное выступление для родителей и журналистов», и что наркозависимых нужно «не лечить, а спасать».
Лев Левинсон обеспокоен так называемым эффектом тюрьмы. Когда наркозависимый долгое время находится без дозы и без должного лечения, например, в тюрьме, то по выходе он может умереть от передозировки: что раньше считалось бы нормальной дозой превратилось для них в передозировку и организм не справляется. От этого эффекта не застрахованы реабилитанты фонда.
Евгений Ройзман искренне уверен в эффективности своих методов, несмотря на то, что фонд не ведет строгого учета ремиссии. Судьба реабилитантов не отслеживается систематически. Поэтому знать наверняка, кто умер от передозировки, а кто нет, не представляется возможным. Впрочем, Евгений Ройзман на это говорит, что регулярно сталкивается с бывшими реабилитантами на улицах Екатеринбурга, они выглядят здоровыми и благодарят его за то, что он спас им жизнь. Многие бывшие реабилитанты теперь работают в Фонде, что лишний раз доказывает, по мнению Ройзмана, что он нашел правильный способ борьбы с наркозависимостью.
Левинсон парирует: силовые методы допустимы, но важна доза. Стоит также помнить, что наркозависимому в первую очередь нужна сильнейшая внутренняя мотивация, без которой любые методы бессильны.
И Левинсон и Ройзман ссылаются на европейский опыт, но по-разному. Левинсон говорит о положительных последствия декриминализации употребления легких наркотиков: повышении среднего возраста потребления героина и других смертельно опасных веществ, снижение смертности и преступности. Плюсы декриминализации наглядно, со статистическими данными, демонстрируют, например, Голландия, Швейцария, Германия, Испания.
Евгений Ройзман ссылается на организацию «Европейские города против наркотиков» (ECAID), которую называет самой мощной в Европе. В ней, говорит он, выступают против легализации и декриминализации и фонд «Город без наркотиков», также не разделяющий этих идей, активно поддерживают. Российский представитель этой организации известен, в частности, тем, что предлагал лицензировать журналистов, которые пишут о наркомании и наркополитике, чтобы никто из них не популяризировал идею декриминализации. Нет лицензии — писать нельзя. Пока его идея не воплотилась в жизнь, я могу писать этот текст.
Мощность ECAID — вопрос спорный. Позиция российского представителя организации довольно типична. Движение за декриминализацию в России, как и наркозависимые, по сути выведено за пределы правового поля.
Криминализация
Российская политика в области контроля за оборотом наркотиков карательна, констатирует Левинсон. Его главная претензия к отечественной наркополитике заключается в том, что она направлена главным образом против жертв наркомании, а не крупных наркоторговцев. По российскому законодательству, действительно, вы можете за грамм марихуаны сесть в тюрьму так, как будто бы вы крупный наркоторговец.
Итог — чуть ли не треть заключенных российских тюрем находится там по делам, связанным с наркотиками. И речь идет в первую очередь о мелких уличных сбытчиках, а не влиятельных и опасных наркоторговцах. В тюрьмах они часто становятся еще большими преступниками, чем были на свободе.
Для крупного же наркобизнеса — настоящих преступников — криминализация наркозависимых и запреты в целом выгодны, поскольку в этом — источник сверхприбыли. Такова экономическая природа запретов — это как дважды два четыре.
Левинсон озабочен и тем, что вне правового поля наркозависимые не могут вылечиться. Кто-то по выходе из тюрем, где приходилось воздерживаться от наркотиков, умирает от передозировки. Кто-то боится сказать о своей проблеме врачу — тот должен будет сообщить о ней в правоохранительные органы. В итоге здоровье наркозависимого ухудшается, сила воли пропадает.
Фонду, по мнению Левинсона, так же чужда гуманность к наркозависимым, как и в государственной системе. При всем этом, напоминает Левинсон, деятельность наркополиции и полиции регламентирована законом, а то время как деятельность Фонда контролировать гораздо сложнее. Взять хотя бы провокации, говорит он, — контрольные закупки, с помощью которых Фонд ловит наркоторговцев. Страсбургский суд многократно осуждал подобный метод. Полиция и наркополиция вынуждена считаться с постановлениями суда. Фонд — нет. Таким образом, его деятельность выгодна наркополиции, что-то она может делать его руками.
Евгений Ройзман приводит цифры: почти шесть тысяч человек, по его словам, сидят благодаря успешным совместным операциям фонда с правоохранительными органами. Сидят — и не торгуют наркотиками.
Ломка распространяется на Крым
В Крыму, до его крайне противоречивого присоединения к России, практиковалась заместительная терапия с использованием метадона, который в России запрещен. Теперь Крым часть России, и метадон вне закона. Людям посоветовали просто обходиться без него, причем выбора у них не было: врачи особо не растягивали сокращение положенных пациентам доз метадона. Нельзя — и привыкайте сразу, без переходных периодов.
В Федеральной службе по контролю за оборотом наркотиков поспешили оправдаться: в Крыму в два раза больше наркоманов, чем в среднем по России, в том числе из-за метадона. Немногочисленный пикет пациентов Севастопольской городской психиатрической больницы, которые резко перестали получать метадон, широкого резонанса не имел. Скоро, надо полагать, такие пикеты прекратятся — в Федеральной службе по контролю за оборотом наркотиков такое не любят.
Надо сказать, что жертвы отказа от заместительной терапии в Крыму — в не меньшей степени жертвы политического давления, чем соратники Евгения Ройзмана, которые должны будут предстать перед судом. Но жертвы жертвам рознь...
