«Твиттер — отличный источник новостей, но только в тех случаях, когда нет настоящих новостей».
Об этом написал Ницан Циммерман (Neetzan Zimmerman), главный редактор Whisper и известный знаток социальных сетей, в своем твиттере в четверг — примерно через час после того, как стало известно, что рейс 17 Malaysian Airlines пропал в украинском воздушном пространстве. Когда я это пишу, сюжет продолжает развиваться. В изначальном сообщении российского негосударственного информационного агентства «Интерфакс» говорилось, что «за 50 км до вхождения в воздушное пространство России, самолет начал снижаться, впоследствии его обнаружили горящим на земле на территории Украины». Выживших, по-видимому, нет. Советник министра внутренних дел Украины заявил, что лайнер был сбит повстанцами. Правительство США позднее поддержало эту точку зрения.
Надо сказать, что слова Циммермана оказались очень актуальными, хотя он зря ограничил свою критику одним твиттером. То же самое относится и ко всей инфраструктуре интернет-новостей. В первые же минуты после того, как мне стало известно о гибели самолета, я осознал, что новостные сайты как будто специально устроены так, чтобы мне было сложнее узнать те действительно важные вещи, которые я хотел знать.
Для меня, как для малайзийца, первым вопросом было, все ли в порядке с моими родственниками, а вторым — известны ли подробности? Как реагировали правительства соответствующих стран? Есть ли у случившегося политический подтекст, и нужно ли мне беспокоиться из-за своего паспорта? Ну то есть, останется ли все — или хоть что-нибудь, — как прежде?
Бесспорно, большую часть того, что мне известно о рейсе 17, я узнал из твиттера, из социальных сетей и с новостных сайтов, однако чтобы добыть эту информацию мне пришлось потратить немало времени, поволноваться и помучиться неопределенностью. И дело даже не в том, что ключевая часть базовой информации оказалась закрыта от меня платным доступом — хотя это, конечно, стало дополнительным раздражающим фактором (большое спасибо, Financial Times и NYT). Хуже всего была сама атмосфера спекуляций, провокаций и нездорового ажиотажа, царившая на новостных ресурсах. К полудню мусора уже было столько, что докопаться до реальных, подтвержденных фактов стало практически невозможно.
Именно в моменты таких трагедий новостная инфраструктура показывает, чего она стоит. В данном случае на передний план вышли две основных проблемы.
Во-первых, постоянные неуклюжие попытки увязать случившееся с исчезновением рейса 370 в этом году. Это было вполне уместно, если речь — как, например, в статье Businessweek — шла о проблемах, с которыми приходится сталкиваться Malaysian Airlines в этом году. Однако многие журналисты сильно перебарщивают с подобными параллелями, которые не только заслоняют реальный контекст, связанный с конфликтом России и Украины, но и заставляют ситуацию выглядеть менее серьезной и трагичной. Почти 300 человек погибли ужасной смертью, возможно, став случайными жертвами войны, однако нормальных материалов, объясняющих, что делается для защиты мирного населения на российско-украинской границе, я так и не увидел.
Бестактность злоупотребления параллелями с рейсом 370 наглядно продемонстрировал в своем твиттере Пирс Морган (Piers Morgan), спросив: «Если этот самолет был сбит, насколько повышается вероятность того, что то же самое произошло и с предыдущим?»
Более того, некоторые на эту тему шутили — и подобное дурновкусие было просто чудовищно и непростительно. Тех из журналистов, кто так себя ведет, следует осуждать и стыдить — или, наоборот, подчеркнуто игнорировать. Очень жаль, что в демократичном мире твиттера подобные люди тоже пользуются полной свободой слова, но, увы — именно в этом отчасти и заключается смысл таких инноваций в сфере информационных технологий, как твиттер.
Вот всего один пример подобного хамства из твиттера Ника Конфессоре (Nick Confessore): «Проходил мимо штаб-квартиры CNN. От криков “бис” дрожали окна».
Впрочем, Конфессоре позднее хотя бы извинился — в отличие от Джейсона Биггса, отпустившего аналогичную шутку.
Вторая проблема была более традиционной: слишком многие из первых откликов целенаправленно били по эмоциям. Ряд изданий вместо того, чтобы сообщать читателю информацию и оценивать ее достоверность, предпочел давить на них образами катастрофы. Скажем, Mic включил в свою статью о крушении фотографии с RT — в частности снимок изуродованного трупа, — а также «завлекательный» аудиоматериал, взятый с Wire, в котором очевидцы, комментируют зрелище авиакатастрофы. Реальной информационной ценности у всего этого нет — весь смысл в сенсационности.
Кстати, The Atlantic, выпускающийся той же компанией, что и The Wire, опубликовал сегодня замечательную и очень актуальную статью о том, стоит ли сайтам вывешивать снимки мертвых тел. «Есть некая грань между журналистикой и погоней за сенсациями», — пишет автор этой статьи Меган Гарбер (Megan Garber). К сожалению, сейчас мы имеем возможность наблюдать два наиболее проблемных аспекта сетевой журналистики. Первый из них — отсутствие разумной и внимательной редактуры (результат внутренних реорганизаций и «разрушения» новостных служб), а второй — бизнес-модель «сначала вывесить, потом проверить». Это, судя по всему, — два краеугольных камня нашей новостной инфраструктуры, поддерживаемой технологическими инновациями и венчурным капиталом и делающей журналистику намного более склочной и намного менее заслуживающей доверия.
Как я заметил выше, подобные трагедии служат пробным камнем для интернет-СМИ. Тот факт, что я — как, полагаю, и многие другие — буквально утонул в потоке информации (достоверной и мусорной), как только новость стала известна, доказывает, что нам удалось построить мощную — и громогласную — систему. Теперь осталось понять, как нам научить ее пристойному поведению, умеренности и здравомыслию.
