Atlantico: В 2014 году нам представилась возможность понаблюдать за действиями Германии в урегулировании международных кризисов. В иракском случае многих удивило то, что Франк Вальтер Штайнмайер не стал продолжать начатый в 2005 году внешнеполитический курс, который подразумевал предоставление помощи пострадавшим от терроризма государствам вроде Сомали и Афганистана. Как объяснить такое парадоксальное поведение Берлина в иракском вопросе?
Михаэль Ламбер: Ситуация в Ираке ощутимо отличается от положения других стран, которые оказались под прицелом террористов.
Борьба с террористическими группами планируется в рамках совместных действий с другими странами: Германия не может действовать в одиночку во всех этих государствах, которые к тому же находятся далеко от ее зоны влияния. В этом смысле поведение Германии зависит главным образом от ее способности действовать параллельно с такими государствами, как Франция, Великобритания и США. Бездействие следует воспринимать как адаптацию к политике партнеров.
Касательно Ирака, ситуацию осложняет присутствие курдов. Очень много курдов проживают в Турции (примерно 40% всего их народа), а эта страна поддерживает прекрасные отношения с Германией и не признает существование сепаратистских курдских движений на своей территории. Вооружение иракских курдов может в перспективе дестабилизировать Турцию, так как турецкие сепаратисты могли бы получить поддержку от собратьев из Ирака. Тем не менее, если ничего не предпринимать в Ираке, пограничные с Турцией страны могут рухнуть в пропасть гражданской войны. Таким образом, Германия решила вмешаться в Ираке на стороне курдов, чтобы тем самым отправить два сигнала: показать, что она с вниманием относится к проживающему в Германии меньшинству турецких курдов, и что она готова действовать на Ближнем Востоке без союзников. Второй момент стал по-настоящему новым фактором, потому что он свидетельствует о растущей значимости Германии на международном уровне и в том регионе, который обычно является зоной влияния Франции и США.
Жан-Тома Лезюер: Курс правительства Меркель по иракскому вопросу до настоящего времени был прямым отражением внешней политики Германии после 1945 года: отказ от прямого вмешательства, осторожное поведение в международных структурах (ЕС, НАТО, ООН), нежелание поставлять оружие при активной отправке гуманитарной помощи и различного оборудования. 14 августа министр обороны Урсула фон дер Лайен говорила о поставке транспортников, миноискателей, бронежилетов и т.д.
— По возвращении из Багдада 17 августа Штайнмайер высказался против формирования независимого курдского государства. Что это, отход немецкой дипломатии от традиционной для нее тенденции к невмешательству во внутреннюю политику других стран?
Жан-Тома Лезюер: Скорее наоборот! Отказавшись рассматривать скользкий вопрос формирования независимого курдского государства, Франк-Вальтер Штайнмайер следует устоявшемуся на международной арене обычаю не вмешиваться во внутреннюю политику других государств.
Напоминаю вам, что курдский вопрос — это сильнейший раздражающий фактор для Турции. Все международное сообщество сейчас идет по лезвию бритвы: оно стремится по мере возможности оказать поддержку курдам, которые выступили против формирующегося в Ираке Исламского государства, но в то же время не вызвать недовольство Анкары. Германия находится в точно таком же щекотливом положении, что и ее партнеры. На это накладывается и мощная турецкая иммиграция, которая тоже призывает к осторожности...
Михаэль Ламбер: Вопрос создания курдского государства весьма проблематичен для немецкой дипломатии. Курдский народ проживает на территории нескольких стран, в том числе на юге Турции, где с ним не считаются в этническом и культурном плане. Таким образом, поддержка курдов ведет к двойственным последствиям: мы получили бы надежного союзника в Ираке для борьбы с экстремистами, но при этом создали новое государство, которое может дестабилизировать весь Ближний Восток в ближайшие годы.
Если Германия предоставит курдам оружие или финансы, вполне вероятно, что они в дальнейшем потребуют права на создание собственной страны. Таким образом, после войны в Ираке курды могут развернуть бои и на территории Турции. Вооружение курдов означает вооружение народа, который может подорвать стабильность на Ближнем Востоке, повредить отношениям Турции и Германии и пошатнуть положение Европейского Союза в случае гражданской войны в Турции. Германия обычно держалась вдали от решения международных проблем и ограничивалась преимущественно европейскими вопросами. Кроме того, она поддерживала решения французов и англичан. Сегодня же мы видим возрождение независимой немецкой дипломатии на международной арене без прямой поддержки других держав вроде США и Франции. Этот поворот свидетельствует об осознании немецкими дипломатами необходимости заявить о себе на более высоком уровне и растущей независимости Германии от бездействующих в других кризисах европейских партнеров, в частности Франции. В результате Германия оказывается в щекотливом положении, потому что она должна представлять европейские интересы по всему миру без возможности заручиться поддержкой других военных держав.
Что касается создания независимого курдского государства, суть проблемы заключается не в самом его формировании, а в его географических границах. Признание курдского государства будет способствовать стабилизации Ближнего Востока в целом и Ирака в частности. Однако после этой приобретенной стабильности курдское государство может оказать давление на Турцию, потому что на ее территории проживают 40% курдов. Стабилизация Ирака ценой гражданской войны в Турции — не самое лучшее решение. Более того, даже разговоры о курдском государстве уже вредят сложившимся между Турцией и Германией прекрасным отношениям. Анкара не желает ничего слышать о независимости курдов, и Берлин не может высказаться за такое решение, не навредив своим отношениям с турками. А ухудшение дипломатических отношений Германии и Турции самым отрицательным образом скажется на проекте интеграции Турции в Европейский Союз.
— В газете Sächsische Zeitung Ангела Меркель выступила против прекращения переговоров с Украиной и раскритиковала многочисленные нарушения международного права со стороны Владимира Путина. Пока намеков на улучшение ситуации не наблюдается, и может ли это пролить свет на пределы возможностей немецкой дипломатии, которая сейчас главным образом отталкивается от идеи «мягкой силы»?
Жан-Тома Лезюер: В этом вопросе Германия явно чувствует себя не слишком уверенно. Она придерживается европейской линии, которая не принимает аннексии Крыма Москвой. В то же время она находится в огромной энергетической зависимости от России. Что она может сделать, помимо словестных осуждений и уже принятых санкций? Военный конфликт с Москвой, разумеется, крайне маловероятен.
Кроме того, упомянутые вами границы возможностей мягкой силы (а подойти к ним можно очень и очень быстро) касаются не только Германии. Они относятся ко всему Европейскому Союзу и другим государствам-членам. Берлин, наверное, более четко сформулировал эту концепцию и сделал ее своей доктриной, но Лондон и Париж тоже не могут похвастаться большим весом. Сейчас разоружается вся Европа, причем относится это как к армиям, так и к головам людей...
Михаэль Ламбер: На европейском уровне Германия воплощает собой некий противовес России, как это видно на примере кризисов на Украине и в целом в черноморском и прибалтийском регионах. Ситуация особенно интересна в том плане, что Германия как военная держава не в состоянии соперничать с Россией. Иначе говоря, стать альтернативой ей позволяет политика влияния, «мягкая сила».
В украинском случае Россия оказывает прямое давление, которое ведет к дестабилизации ситуации в экономике и позволяет подчеркнуть значимость России в жизни украинцев. Другими словами, из-за давления население осознает существующую у него зависимость и все больше склоняется к мысли о сближении с Российской Федерацией и ее проектом Евразийского союза. Наглядным примером тому стала Новороссия.
Источником давления становится также и зарождение проевропейских настроений у значительной части украинского населения. Тем не менее, ориентация на Европейский Союз не отменяет шаткого экономического положения этих граждан, что еще больше подрывает их способность провести необходимые для европейской интеграции реформы. Германия стремится смягчить последствия российского давления на Украине. Ее основная мысль заключается в формировании более тесных отношений между Украиной и Европейским Союзом путем улучшения ситуации в экономике, сокращения коррупции на правительственном уровне и сближения с Европейским Союзом и НАТО.
Таким образом, немецкую дипломатию нужно рассматривать в прямой связи с европейским проектом. Получается, что национальные императивы Германии получают отражение в императивах Европейского Союза, ЕС напрямую служит интересам Германии и наоборот. Именно поэтому на Украине можно говорить о «европейской дипломатии Германии»: она, зачастую вместе с Польшей, представляет интересы всего Европейского Союза, которые фактически совпадают с ее собственными. И это, согласитесь, весьма далеко от куда более националистического подхода французов и британцев, которым Евросоюз представляется некой внешней структурой.
Но раз Германия не является военной державой, а ее связи с Россией сильнее, чем с Украиной, как в культурном, так и экономическом плане, ей приходится развивать иные механизмы привлечения. Сейчас она главным образом используют политику влияния и три следующих элемента: образ «нравственной державы» (речь идет о привлекательной в глазах украинцев низкой коррупции), эффективную экономика и способность играть роль посредника между государствами Европейского Союза. Три этих момента делают Германию популярной на Украине, несмотря на сдерживающий исторический фактор. Германия воплощает в себе альтернативную модель и подтверждает существование мировых держав, которые не согласны с Россией и хотят сближения с Украиной без принудительных средств.
Тем не менее, главное препятствие для немецкой дипломатии — это культурные различия Украины и Германии. Немецкие дипломаты считают, что если какой-то член украинского правительства произносит речь и выражает в ней желание бороться с коррупцией, то он на самом деле хочет это сделать. На Украине, особенно после Майдана и избрания нового правительства, дипломаты без конца говорят о борьбе с коррупцией, стремлении ориентироваться на Европу, повысить прозрачность и сократить энергетическую зависимость от России. Немецкие дипломаты и население воспринимают все это как признаки того, что Украине нужно предоставить финансовую помощь и активную поддержку.
Другими словами, немцы думают, что украинские лидеры будут действовать в соответствии со своими заявлениями. На Украине же все публичные выступления носят, в первую очередь, показательный характер, то есть, они вовсе не обязательно будут реализованы на практике, потому что главное — понравиться народу и заручиться большей поддержкой Европейского Союза и западных стран. В данном случае мы наблюдаем явную ограниченность немецкой дипломатии и ее неспособность сориентироваться в другом культурном контексте. Ангела Меркель решила оказать помощь и призвать Европейский Союз профинансировать проекты на Украине, потому что считает, что украинское правительство стремится улучшить жизнь граждан. На самом же деле все обстоит совершенно иначе, и те руководители, которые больше всех кричат о необходимости бороться с коррупцией, первыми похищают и растрачивают средства Европейского Союза и Германии. Если вкратце подвести черту: в Германии в политику идут ради страны, а на Украине — чтобы заработать денег.
Таким образом, Германия оказалась в весьма проблематичном положении. Ей никак не удается понять, что ей необходимо объединить политику влияния с рядом принудительных мер в экономическом плане, чтобы заставить украинское руководство сделать конкретные шаги в нужном направлении, а не просто раздавать пустые общения. В этом смысле хорошим решением стало бы сочетание с прагматизмом британских дипломатов. К сожалению, им не удается так громко заявить о себе, как немцам, из-за отсутствия общеевропейского видения. Именно поэтому все продвигается вперед так медленно не только на Украине, но и в Молдавии и на Кавказе. Виной всему неумение немецкого руководства приспособиться к культурным отличиям.
— Какие из основных задач, которые стоят сегодня перед немецкой дипломатией, могли бы это объяснить?
Жан-Тома Лезюер: Современные принципы немецкой дипломатии были разработаны после 1945 года и повторно утверждены после объединения страны. В них практически полностью исключается применение грубой силы, что в целом логично, потому что во времена холодной войны этим занимались США и НАТО. После 1989 года Берлин опять-таки продолжил вкладываться главным образом в мягкую силу (экономическая дипломатия, дипломатия влияния, посредничество в конфликтах, активное участие в смежных вопросах вроде разоружения и окружающей среды и т.д.).
Но когда происходит нечто трагическое, то есть, когда история продолжается, мягкая сила становится слабой... Германия оказалась именно в таком положении. Собственно, повторюсь, как и вся Европа. Париж и Лондон, быть может, еще с трудом и наскребут пару тысяч человек для операций в Африке и на Ближнем Востоке, но уже прекрасно понятно, что наш континент не в состоянии нести мировое бремя...
Михаэль Ламбер: У Ангелы Меркель есть два варианта на Украине и в Ираке: либо полное невмешательство, либо активное вмешательство. Некоторые государства решили занять выжидательную позицию, то есть не высказывать своего мнения по этому поводу, или просто последовать за США. Это в полной мере относится к Франции, которая делает громкие заявления, но не предпринимает хоть сколько-нибудь существенных шагов по Ираку и Украине. Германия же, по всей видимости, решила начать действовать по обоим этим направлениям, что стало тем более новым фактором, что после Второй мировой войны немецкое руководство предпочитает слишком далеко не отходить от союзников. Как бы то ни было, Германия должна была заявить о себе в отношениях с Россией, потому что ни одному другому европейскому государству не удавалось это сделать.
Очень важно, что Германия считает Европейский Союз отражением своей собственной мощи. Для нее было чрезвычайно важным не допустить возвращения Украины на орбиту России, потому что это навредило бы не только ее собственным интересам, но и интересам Европейского Союза. В этом заключается ее кардинальное отличие от Франции и Великобритании, для которых Украина — внешняя страна из зоны международной дипломатии. Для Германии же Украина — это не что-то внешнее и международное, а страна, которая должна войти в Европейский Союз. Как следствие, для немецких дипломатов данный вопрос приобретает почти что национальное значение. В этом причина действий Германии по отношению к России.
Наконец, в историческом плане Германии до сих пор приходится иметь дело со следами коммунизма на своей территории. Многие десятилетия страна была разбита на части, а немецкий народ разделен Советским Союзом. Объединение свидетельствует о стремлении к единой Германии, и у граждан остались далеко не лучшие воспоминания о временах раздела. В результате немцы проецируют себя на нынешнюю ситуацию и не хотят раскола между Европейским Союзом и Украиной. Украинцы для них — это в первую очередь европейцы. Поэтому в представлении немцев сближение Украины с Россией равнозначно разделению Германии, но уже на европейском уровне. Повторюсь, в этом и заключается главное отличие Франции и Великобритании, где люди ощущают себя французами и британцами, от Германии, чьи граждане скорее считают себя европейцами. Поэтому Германия так активно действует в украинском кризисе. Истрия по-прежнему играет здесь решающую роль, а объединение Германии во многом позволяет понять сложившиеся у немцев представления.
Похожим образом, действия в Ираке и поддержка курдов включают в себя национальный аспект. Курдов очень много в Турции, хотя турецкое правительство всячески стремится приуменьшить этот факт, и они вот уже многие годы стремятся обрести независимость. Вмешательство Германии проблематично в том плане, что передача курдам оружия будет способствовать укреплению стабильности на Ближнем Востоке, но вероятно вызовет напряженность в отношениях с Турцией, на территории которой могут появиться курдские сепаратисты. Раз турецко-немецкие отношения сейчас складываются просто прекрасно, Германии будет очень непросто высказаться за формирование независимого курдского государства.
Здесь в первую очередь нужно подчеркнуть два момента: тот факт, что Германия становится все более влиятельным игроком на международной арене (пусть и не в военном плане), а также немецкий реализм по отношению к ситуации в Турции и решение оказать поддержку всем туркам, в том числе и курдского происхождения. Это очень мощный сигнал для немецких курдов и Турции, потому что стабилизация ситуации на Ближнем Востоке подразумевает усиление безопасности у рубежей Турции и Европы в немецком понимании этого слова.
Жан-Тома Лезюер, специалист по современной истории, один из основателей Института Томаса Мора.
Михаэль Ламбер, специалист по международным отношениям, научный сотрудник Сорбонны и Университета Тампере.
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Ангела Меркель выступила против прекращения переговоров с Украиной и раскритиковала многочисленные нарушения международного права со стороны Владимира Путина. Пока намеков на улучшение ситуации не наблюдается, но может ли это пролить свет на пределы возможностей немецкой дипломатии, которая сейчас главным образом отталкивается от идеи «мягкой силы»?
