Есть ли у санкций смысл?

Вокруг экономических санкций против России, которые ввели США и Евросоюз, а также ответных санкций в виде эмбарго на ввоз продуктов питания развернулись настоящие дебаты: имеют ли эти меры смысл?

Президент Милош Земан (Miloš Zeman) заявил, что в международных отношениях санкции не имеют реального смысла. В качестве примера он привел многолетнюю политику санкций против Кубы. Эта политика так и не привела к ослаблению или падению режима Фиделя Кастро.

Другие видные политики цитируют американского политолога и бывшего министра иностранных дел Генри Киссинджера (Henry Kissinger), который утверждал, что санкции — это всегда промах политики. То есть, отражение некоего бессилия и беспомощности.

О смысле санкций, введенных против России, разные политики и комментаторы высказываются на менее общем уровне. Некоторые полагают, что эти санкции не заставят Россию вести себя иначе, так как они слишком слабы. Другие же сетуют на порочный круг санкций, из которых ни одна из сторон не выйдет без потерь. При этом перечисляются потери, которые понесет наш экспорт, импорт и пр.

Определенную путаницу в спорах о смысле санкций создает тот факт, что политики и аналитики, которые говорят о них, не разграничивают долгосрочные санкции, целью которых была или есть смена режима, и санкции, которые являются реакцией на определенное неприемлемое поведение одного или нескольких государств на международной арене.

Президент Земан и другие в некоторой степени правы в том, что санкции, направленные на смену режима в той или иной стране, обычно мало к чему приводили, особенно если не подкреплялись другими шагами. Некоторые диктаторские режимы реагировали на санкции еще большей изоляцией или искали союзников среди стран, которые предлагали им сотрудничество.

Куба — хороший пример. Режим Кастро в первоначальном виде не был коммунистическим. Но поскольку в трудной ситуации руку Кубе протянул Советский Союз, она постепенно начала отстаивать коммунистическую идеологию.

С другой стороны, можно полемизировать с высказыванием Киссинджера. Он, конечно, прав в том, что санкции — это промах политики, но стоит также признать, что некоторые конфликты и ситуации в международных отношениях просто невозможно разрешить политическим путем. На шкале возможных ответов санкции обычно находятся между политическим решением и вооруженным конфликтом. И порой «вернуться за стол переговоров», к необходимости чего так часто призывают, без некой формы давления на агрессора просто невозможно.

И это несмотря на то, что односторонние санкции приведут скорее к ответным мерам, и что, более того, в нынешних условиях глобальной экономики страна, против которой ввели санкции, имеет достаточно возможностей искать рынки сбыта для своих товаров или сырья (или же искать поставщиков) в других местах.

Если обратиться к санкциям против России как модельной ситуации, можно задаться несколькими принципиальными вопросами. Во-первых, надо спросить себя, можно ли было оставить поведение России без ответа и надеяться, что Россия сядет за стол переговоров или сама сменит стиль поведения без давления.

Оставим в стороне аргументы тех, кто утверждает, что Россия имеет право на агрессивное поведение по отношению к Украине, или что Россия права отчасти, и это надо уважать. Есть и критики санкций, которые говорят, что санкции просто неэффективны. Они рассуждают об экономических последствиях для Запада, который вводит санкции, а также о том, что с Россией надо договариваться.

Но большинство из них не дает ответа на вопрос, как принудить Россию к продуктивным переговорам. Поэтому этот тип аргументации часто завуалирован общими фразами о том, что политические переговоры лучше санкционной войны. Но, если довести эти доводы до логического конца, то по сути нам говорят, что России надо уступить. Но вряд ли она удовлетворится уступками.

Те, кто не верит политике попустительства, напротив, делают ставку на санкции. Однако вопросом остается, достигнут ли цели именно те санкции, которые были выбраны. К сожалению, так сразу мы этого не узнаем. Последствия санкций часто имеют кумулятивный эффект, а он - долгосрочный. Например, значительное снижение уровня жизни может негативно повлиять на политическую элиту лишь по прошествии времени, когда большая часть общества перестанет восторгаться националистической политикой и территориальной агрессией и осознает, что все это может дорого обойтись.

Более того, в нынешней форме западных санкций против России пока есть один явно слабый момент. Последние меры наносят России болезненный удар, так как ограничивают импорт технологий, которые сама Россия не может производить, и которые ей необходимы для армии и энергетической промышленности. Тем не менее, эти санкции не направлены на экономическую основу режима. А она заключается в том, что Россия по сути является нефтяным «эмиратом», то есть экспортирует преимущественно сырье. Если говорить об экспорте других продуктов, то их объем меньше, чем у небольшой Бельгии.

Так что ясно — единственным реально эффективным типом санкции может стать радикальное ограничение импорта российской нефти и газа в страны ЕС. Но к этому Евросоюз не готов ни экономически, ни политически.

Несмотря на это, кажется, что уже введенные санкции могут иметь определенный эффект. Ведь выясняется, что Россия, кроме «закручивания» нефтяных и газовых вентилей (а этого она на самом деле не может себе позволить), никак иначе действенно ответить не может. И объявленное Путиным эмбарго на продукты питания в итоге нанесет гораздо больший ущерб народу России, нежели Западу.

Итак, очевидна асимметрия в экономических силах сторон. Даже если России удалось бы постепенно найти иные рынки сбыта и поставщиков, это не произойдет мгновенно. Поэтому пока рано говорить, что санкции с самого начала неэффективны.

Если бы они не подействовали, или мы не ввели бы их вовсе, есть еще два варианта. Либо уступки, которые, как нам известно из истории, в отношении диктаторских режимов не оправдываются. Либо открытая конфронтация. И санкции на этой шкале выглядят как довольно разумный выбор.

Йиржи Пеге — политический аналитик и писатель. Занимается в основном Центральной и Восточной Европой. Два года проработал директором политического отдела Канцелярии президента республики Вацлава Гавела. Сейчас занимает пост директора New York University в Праге и возглавляет Пражский институт демократии, экономики и культуры Нью-Йоркского университета (PIDEC).