Европейские ценности и Украина: как избежать непонимания

Проблема европейского выбора — это в том числе и дилемма между гуманизмом и национализмом. С точки зрения Европы надвигающаяся гуманитарная катастрофа является самоочевидным и безусловным злом.

Судить о ситуации на востоке Украины, ориентируясь на сводки, озвучиваемые противоборствующими сторонами, дело крайне неблагодарное. Участники конфликта рапортуют о прорывах и котлах, приводят соответствующие карты расположения сил, которые при сопоставлении полностью противоречат друг другу, — вполне понятная линия поведения для людей, занятых в первую очередь пропагандой.

Если же взглянуть на происходящее с точки зрения остающихся в регионе сотен тысяч мирных жителей, то в первую очередь придется обратить внимание на две крайне тревожные новости. Первая — распространенная Луганским городским советом информация о том, что в областном центре по состоянию на 19 августа уже 17-й день подряд отсутствуют электро-, энерго- и водоснабжение, не работает стационарная и мобильная связь. В город не завозятся продовольствие и медикаменты, полностью прекращены какие-либо выплаты.

Вторая новость — от СНБО — о том, что украинские силовики уже начали подготовку к тому, что вооруженный конфликт на востоке страны может затянуться до зимы. «Если случится, что нам надо будет вести боевые действия в холод или дождь, мы будем уже готовы», — заявил спикер СНБО Андрей Лысенко.

Косвенное признание факта, что АТО может затянуться до осенне-зимних холодов, для жителей отрезанных городов звучит, без преувеличения, похоронным набатом. Достаточно вспомнить техногенную катастрофу в Алчевске зимой 2006 года, чтобы представить себе масштабы и последствия гуманитарной катастрофы, которая скорее всего ожидает регион уже через несколько месяцев.

Собственно говоря, предчувствие этой катастрофы и возможная реакция на нее и становится лакмусовой бумажкой, определяющей то, в какой степени Украина действительно разделяет современные европейские ценности.

Трудности перевода

Украинцы не без основания гордились тем, что Евромайдан и «революция достоинства» засвидетельствовали глубокую приверженность общества европейским идеалам. В какой-то момент пришлось даже констатировать, что украинцы заразились определенным «евромессианством». Но по мере углубления конфликта на востоке страны становилось все более очевидным и различие в понимании базовых ценностей Европой и Украиной.

В этом, собственно, нет ничего удивительного — как не раз уже было отмечено, Украина проходит через процесс становления национального государства с огромным опозданием от общеевропейского тренда — речь идет практически о двух столетиях. Притом что уже сам факт объединения Европы в формате ЕС и постепенного утверждения концепции «Европы регионов» свидетельствует сегодня о том, что идеал государства-нации в значительной степени снят с повестки дня по западную сторону украинской границы. Кроме того, опыт двух мировых войн и последствий распада Югославии служит для европейцев достаточным предостережением от излишнего увлечения национализмом — даже в его довольно мягком, «государственническом» смысле.

Есть и более глубинное различие. В основе западноевропейской культуры (в том числе политической) и образа мышления (в том числе научно-рационального) ключевое место принадлежит гуманизму — мировоззрению, сформировавшемуся еще в эпоху Возрождения и прошедшему непростую эволюцию.

Но при этом, как уже приходилось констатировать, идея человека, понимание человеческой жизни как высшей и самодостаточной ценности так и не стало неотъемлемой частью украинского менталитета. Несложно заметить, что, к примеру, культ жертвенности (особенно когда речь идет о неоднозначных моментах украинской истории) явно имеет большее распространение в национальном сознании.

Собственно говоря, отражение этого факта мы находим даже в языке, причем как в русском, так и в украинском. Само слово «гуманизм» так и осталось иностранным, не имея прямого перевода. А ключевое для понимания европейских ценностей английское humanity в зависимости от контекста переводится на русский (украинский) то ли как «человечество» («людство»), то ли как «гуманность», «человечность» («людяність») — что явно намекает на проводимое в нашем сознании различие между этими понятиями. Это, кстати, послужило и причиной определенного юридического казуса в международном праве. Так, группа преступлений, именуемая в оригинале как crimes against humanity, переводится на русский и как «преступления против человечества», и как «преступления против человечности».

Даже беглый взгляд на историю украинской общественно-политической мысли, особенно XIX–XX веках, свидетельствует о том, что гуманистические идеалы получили, мягко говоря, меньшее распространение, чем нациократические.

Украина — не Израиль

Вот это-то отличие в отношении к ценностям и определяет позицию Европы по отношению к последним событиям на Украине. Гуманистический европейский дискурс (в значительной степени леволиберальный по своим идеологическим убеждениям) в общем-то по умолчанию признает, что гуманитарная катастрофа сама по себе является абсолютным злом, которого следует избежать любой ценой.

Именно этим (а не, скажем, латентной русофилией) в том числе объясняется настойчивость, с которой внешнеполитические ведомства ФРГ и Франции настаивают на необходимости продолжения переговоров между Украиной и Россией в «нормандском формате» — даже учитывая то, что последний их раунд (в ночь на 18 августа) не принес прорывных результатов. Этому же посвящено и обращение генсека ООН Пан Ги Муна о том, что поиск политического выхода из конфликта следует искать немедленно.

В то же время приходится констатировать, что части украинской элиты оказался ближе не гуманистический европейский подход, а… израильская модель: опора на собственные силы, максимальная жесткость и неуступчивость при разрешении конфликтов. Не случайно именно опыт Израиля так или иначе пропагандирует ряд политиков и ориентированных на них СМИ.

Но здесь нелишним будет обратить внимание на то, что европейское интеллектуальное сообщество (лидеры общественного мнения) с каждым обострением ситуации в Израиле традиционно сочувствуют балансирующей на грани гуманитарной катастрофы Газе больше, чем воинственному Тель-Авиву. Один из ярких примеров — отношение к препятствованию израильским спецназом прохождению «Флотилии свободы» с гуманитарным грузом в 2010 году.

Можно упрекать европейцев в излишней «мягкотелости», но не учитывать их настроения — себе дороже. В конце концов, как пишет один из лучших журналистов-международников на постсоветском пространстве Александр Баунов: «С каждым убитым, особенно с каждым убитым гражданским, любая страна становится дальше от Европы. Потому что современная Европа — это как раз то место, где не согласны на победу любой ценой».