Тот, кто хочет бороться за эмансипацию, не должен бояться изучать религию и культуру

Суть событий, произошедших в Ротереме, сегодня более или менее ясна: с 1997 по 2013 годы как минимум 1400 детей подверглись жестокой сексуальной эксплуатации. Детей в возрасте 11 лет насиловали, похищали, отправляли в другие города, избивали и запугивали. Практически все преступники — выходцы из Пакистана, а их жертвами часто становились белые школьницы.

Реакция оказалась вполне предсказуемой. Левые проявили страшную политкорректность, в основном пользуясь обобщениями: преступников завуалированно называли «азиатами», звучали утверждения о том, что дело не в национальности и не в религии, а в доминировании мужчин над женщинами. Плюс к этому, кто мы такие со своей педофилией в церкви и со своим Джимми Сэвилом (Jimmy Savile) (ведущий программы для детей, который при жизни совершил множество сексуальных преступлений против несовершеннолетних — прим. перев.), чтобы с высоконравственных позиций выступать против меньшинства. Трудно себе представить более эффективный способ для укрепления позиций Партии независимости Соединенного Королевства и прочих борющихся с иммиграцией популистов, которые пользуются тревогой и обеспокоенностью простых людей. Такой антирасизм по сути дела является плохо скрываемым расизмом, поскольку в данном случае налицо снисходительное отношение к пакистанцам как к нравственно неполноценным людям, к которым нельзя применять наши высокие стандарты.

Одно из ужасающих последствий отсталости общественной жизни на разных уровнях — это рост насилия против женщин. Это не какое-то там случайное насилие, а насилие систематическое, связанное с определенным социальным контекстом, следующее определенной закономерности и подающее четкий сигнал.

Серийное убийство женщин в Сьюдад-Хуаресе, например, - это не какая-то частная патология, а ритуал, часть субкультуры местных банд, направленной против незамужних женщин, работающих на заводах. Это явный пример агрессивной мужской реакции на возникновение нового класса независимых трудящихся женщин.

Были также серийные изнасилования и убийства женщин из числа коренного населения в западной Канаде, неподалеку от резерваций вокруг Ванкувера. Они полностью опровергли претензии Канады на звание примерного в своей толерантности государства всеобщего благоденствия. Группа белых мужчин похищала, насиловала, а затем убивала женщин, после чего подбрасывала изувеченные тела на территорию резерваций. Таким образом, эти дела попадали в сферу юрисдикции племенной полиции, которая была абсолютно не готова расследовать их. В этих случаях социальные неурядицы, вызванные стремительной индустриализацией и модернизацией, спровоцировали жестокую реакцию со стороны белых мужчин, которые усмотрели в таком развитии общества угрозу. Важнейшая черта всех этих случаев заключается в том, что акты насилия не были какой-то спонтанной вспышкой жестокой энергии, разрывающей цепи цивилизованных обычаев и привычек. Это было нечто усвоенное, навязанное извне, превращенное в ритуал, составная часть коллективной сущности группы людей.

Та же самая извращенная социально-ритуальная логика действует в случаях педофилии, которые постоянно сотрясают католическую церковь. Когда церковные представители настаивают, что эти случаи, несмотря на всю их предосудительность, являются внутренней проблемой церкви, и проявляют огромное нежелание сотрудничать со следственными органами, они по-своему правы. Педофилия католических священников — не что-то такое, что касается исключительно тех, кто выбрал жизненный путь духовного лица, что вписано в само функционирование церкви как социально-символического института. Это касается не «частного» подсознания индивидуумов, это касается «подсознания» самого института. Это происходит не из-за того, что данному институту надо приспосабливаться к патологическим реалиям половой жизни, чтобы выжить. Это нечто такое, в чем нуждается сам институт, чтобы воспроизводить себя.

Иными словами, дело не только в том, что церковь по конформистским причинам пытается замять неудобные скандалы с педофилией. Защищая себя, церковь защищает свои самые сокровенные, непристойные тайны. А это означает следующее. Отождествление себя с этой тайной является ключевой составляющей сущности христианского священника: если священник всерьез (а не только на словах) осуждает эти скандалы, он тем самым исключает себя из церковного сообщества; он уже не «один из нас».

К событиям в Ротереме мы должны относиться точно так же. Мы имеем дело с «политическим подсознанием» пакистанской мусульманской молодежи — не с хаотичным насилием, а с насилием, превращенным в ритуал и обладающим четкими идеологическими контурами. Группа молодых людей, ощущающих себя маргинализованными и имеющими низкий статус, решает отомстить и выбирает для мести беззащитных девочек из господствующей группы. И вполне резонно задать вопрос о том, есть ли в их религии и культуре такие черты и характеристики, которые создают возможности для жестокого и зверского обращения с женщинами.

Не обвиняя ислам как таковой (в нем женоненавистничества ничуть не больше, чем в христианстве), можно отметить, что насилие против женщин идет нога в ногу с подчинением женщин и с их исключением из общественной жизни во многих мусульманских странах и общинах; что во многих организациях и движениях, названных фундаменталистскими, строгое навязывание иерархических сексуальных различий является одним из главных вопросов в их повестке. Поднимать такие вопросы — это не скрытый расизм и не исламофобия. Это нравственный и политический долг каждого, кто хочет бороться за эмансипацию.

Так что же нам делать со всем этим в наших обществах? В ходе дебатов десятилетней давности о господствующей культуре консерваторы настаивали на том, что каждое государство зиждется на преобладающем культурном пространстве, к которому с уважением должны относиться представители других культур, живущие в этом же пространстве. Вместо того, чтобы сетовать по поводу возникновения нового европейского расизма, о котором возвещается в подобных заявлениях, нам надо критически посмотреть на самих себя и задать вопрос о том, в какой мере наш собственный абстрактный мультикультурализм способствует столь прискорбному состоянию дел. Если разные стороны не обладают одинаковой благовоспитанностью и корректностью, и не относятся к ним с уважением, то мультикультурализм превращается в некую форму узаконенного взаимного невежества или ненависти.

Конфликт по поводу мультикультурализма уже превратился в конфликт по поводу господствующей культуры. Это не конфликт между культурами, а конфликт между разными представлениями о том, как могут и должны сосуществовать различные культуры, об общих правилах и практике этих культур, которые должны действовать, если они хотят сосуществовать. Таким образом, не следует попадать в западню либеральной игры под названием «Какая степень толерантности допустима». Конечно, на каждом данном уровне мы недостаточно толерантны, либо уже слишком толерантны. Единственный способ вырваться из данного тупика — проявить инициативу и бороться за позитивный универсальный проект, с которым согласны все участники.

Вот почему важнейшей задачей для тех, кто борется сегодня за эмансипацию, является выход за рамки простого уважения к другим и движение в сторону позитивной и освободительной господствующей культуры, которая сама по себе может выдержать подлинное сосуществование и смешивание различных культур.

Для нас должно стать аксиомой следующее. Борьба против западного неоколониализма, борьба против фундаментализма, борьба WikiLeaks и Эдварда Сноудена, борьба Pussy Riot, борьба против антисемитизма, а также против агрессивного сионизма — все это составные части одной всеобщей борьбы. Если мы пойдем здесь на какие-то уступки, то потеряемся в прагматичных компромиссах. А тогда пропадет и сам смысл жизни.