Сегодня, когда украинскому кризису все еще не видно конца, и мы завороженно наблюдаем за чередованием всплесков напряженности и пустых надежд на быстрое разрешение конфликта, книга Моник Слодзян (Monique Slodzian) предлагает литературе принять участие в бурлящих сегодня во Франции спорах о России и связанных с нею страхах.
Книга «Бешеные молодой российской литературы» (Les Enragés de la jeune littérature russe) описывает сообщество поколений и убеждений, которое считает себя литературным и политическим наследником небезызвестного Эдуарда Лимонова (французская публика смогла вновь открыть его для себя, благодаря недавно вышедшему роману Эмманюэля Каррера). Все эти писатели выпускают произведения в одних издательствах, вместе состоят в антологиях и наравне упоминаются интернет-изданиями. Их зовут Сергей Шаргунов, Герман Садулаев, Андрей Рубанов и Захар Прилепин. Моник Слодзян предлагает читателю отправиться в «путешествие по водам политики и литературы» и начинает с провокационного «Письма товарищу Сталину» Прилепина. Тем самым она сразу поднимает суть рассматриваемой темы, то есть политическое наследие этих писателей.
Традиция нового поколения писателей
Автор ставит перед собой эту задачу в первую очередь потому, что провозглашенные Прилепиным и его друзьями лозунги звучат шокирующе для французской аудитории, которая плохо разбирается в обстановке в России. Раз все они прошли через ныне запрещенную национал-большевистскую партию Эдуарда Лимонова, их на первый взгляд очень легко записать в число радикалов, российских коллег таких личностей, как Ален Сораль, которые отстаивают левые экономические идеи и правые ценности.
Однако, как пытается показать Моник Слодзян, если мы на самом деле хотим понять эту причудливую смесь патриотического национализма с привязанностью к социалистической экономической модели, сначала необходимо оценить масштабы катастрофы, которой обернулась для миллионов россиян перестройка с последующей приватизацией страны в 1991 году. Эти молодые писатели несут на себе отпечаток недавней истории России и представляются в первую очередь противниками либерализма: они выступают против официальной догмы о конце тоталитаризма, которую навязали всем Запад и российские либералы, и противопоставляют ей другой голос. Это голос российского народа, который перенес немало страданий во время перехода страны к олигархическому капитализму и был окончательно лишен гордости за революционное прошлое.
Поэтому Моник Слодзян относит этих российских «бешеных» к другому течению, коммунистам-анархистам, которые черпают в древнейшей русской культурной традиции свой революционный романтизм с примесью славянского величия. Именно поэтому она напоминает о том, насколько восприятие российской литературы во Франции опирается на это непонимание. Решающую роль играет и антагонизм между рационалистским и универсалистским французским республиканством и националистическими теориями виталистского толка с налетом немецкого романтизма, которые легли в основу знаменитой «русской идеи» философа Александра Бердяева. Становится ясно, что рассматриваемые нами писатели являются в первую очередь наследниками славянофильского течения мысли, которое вновь набрало популярность в 1970-х годах. По мнению автора, с их книгами нужно ознакомиться ради глубоко нравственной силы их возмущения, а не связности идеологических отсылок, которые все равно останутся для француза чем-то чужеродным или даже совсем непонятным.
Что касается их эстетического наследия, если отложить в сторону особенности стиля каждого писателя, их следует отнести к традициям реализма или скорее даже социалистического реализма русской прозы, которые некоторые назовут консервативными. Как бы то ни было, подобная точка зрения была бы немедленно дискредитирована, потому что ее восприняли бы как мнение соперничающей «постмодернистской» тенденции постсоветской русской литературы, которая вызывает глубокое отвращение у этих писателей и, по всей видимости, Моник Слодзян.
Апологетика
Все это указывает на определенную тенденцию книги к апологетике. Хотя политическая сторона рассмотренных в книге Моник Слодзян вопросов не ставит под сомнение большую часть сделанных ей выводов, нельзя не обратить внимание на куда более проблематичные отрицания фактов, которые просматриваются во всем ее произведении. Прежде всего, она транслитерирует понятие «нацбол» как «natsbol», а не «nazbol». Да, буква z сразу же вызывает у французского читателя ассоциацию с нацизмом, но то же самое относится и к российской аудитории, и ts в данном случае ничего не меняет.
Кроме того, упорные отрицания обвинений в антисемитизме после провокационного «Письма товарищу Сталину» Прилепина могут показаться весьма удивительными, если ознакомиться с переведенными текстом этого самого письма. Так, писатель составил его от лица либералов и олигархов, которые обогатились при переходе к капитализму в 1991 году и с тех пор ведут себя исключительно неблагодарно по отношению к Сталину, победителю Гитлера, без которого их всех сожгли бы в печах нацеленные на уничтожение их расы немцы. Кроме того, первый роман все того же Прилепина «Санькя» рассказывает о жизненном пути юного нацбола, который ведет охоту на иммигрантов на московских улицах. Точно определить отношение автора к тому, что творит персонаж его книги, очень непросто.
В заключении следует остановиться на представлении фигуры Лимонова и оценке Моник Слодзян книги Эмманюэля Каррера. Она совершенно оправданно убеждена в значимости для политической истории жизни этого нерадивого сына французской и русской литературы и упрекает Каррера в пренебрежении к своему герою, которое явственно просматривается в вышедшей в 2011 году биографии. Это пренебрежение, по ее словам, стало наглядным примером типично западной снисходительности. В первую очередь ей не нравятся метания французского романиста между «великодушным снисхождением по отношению к его персонажам и высокомерным осуждением их идей и поступков». Однако значительная часть литературной ценности романа Каррера как раз заключается в сдержанности биографа, в сохранении прочной этической позиции по отношению к возникающим сложным ситуациям. Кроме того, Моник Слодзян тоже присуща снисходительность, в которой она обвиняет своего коллегу и соотечественника. Рассказывая о выступлении Лимонова за введение смертной казни, она отмечает, что «он перегибает палку, но говорит открыто, с той искренностью, которую так любил старик-Кропоткин». Анахроничное и, пожалуй, чересчур поспешное сравнение.
По всей видимости, Моник Слодзян в отличие от Эмманюэля Каррера считает, что понять значит принять. Таким образом, главный минус заключается в приуменьшении сложности и разнообразия этих писателей и, что еще хуже, в усилении путаницы между правыми и левыми на фоне нынешнего подъема ультраправого популизма во Франции и по всей Европе. Кроме того, подобный подход лишает читателя возможности самостоятельно сделать сложный этический выбор по отношению к литературным произведениям людей с проблематичными политическими и нравственными взглядами: читать и не одобрять, читать и видеть то, что имеет нравственный смысл для меня самого и всего моего сообщества за рамками политических разногласий, читать и любить писателя, несмотря на его убеждения.
