Почему Запад не смог ничего изменить в НАТО

4 сентября 60 глав государств и правительств, в том числе Барак Обама и Франсуа Олланд, приняли участие в саммите Североатлантического альянса на фоне высочайшей напряженности в связи с кризисами на Украине, в Сирии и Ливии. Все это вызывает серьезные сомнения насчет теории конца истории.

Atlantico: Сегодня конфликтов становится все больше, а террористическая угроза еще никогда не была столь велика. Так, соответствуют ли роль и действия Североатлантического альянса масштабам стоящих проблем?

Александр дель Валль: Разумеется, нет. Со времен распада СССР НАТО упустило множество прекрасных возможностей для того, чтобы провести реформы и приспособиться к миру после холодной войны. После падения берлинской стены новая постсоветская Россия изначально стремилась к сближению с Западом, однако НАТО ответило на это категорическим отказом. Западные стратеги решили воспользоваться десятилетием однополярного мира с безграничным доминированием США, чтобы окончательно ослабить своего бывшего противника вместо активного развития сотрудничества между Западом и Россией, которая в конечном итоге ощутила себя в изоляции. 

В целом, Североатлантический альянс по-прежнему придерживается мировоззрения времен холодной войны и не приспособлен к формирующемуся многополярному миру. В 1990-2000-х годах НАТО даже стало фактором дестабилизации международных отношений (бывшая Югославия, Ирак, Украина и т.д.), хотя с точки зрения безопасности оно до сих пор лучше всего подходит для защиты Европейского Союза и Америки. НАТО по-прежнему играет ключевую роль в обеспечении логистической поддержки и ведении войн средней и высокой интенсивности (Европе по силам взять на себя лишь стратегические и гуманитарные миссии), а также хранит верность возникшему еще при его создании старому постулату без каких-либо инноваций и реформ. Альянс даже не задумался о том, кто является настоящим врагом Запада: как мне кажется, это уже не Россия, а радикальный суннитский исламизм, чьи покровители — нефтяные монархии Персидского залива, которые, к сожалению, стали союзниками западных держав и пользуются их защитой. В первую очередь это относится к США, Великобритании, Франции и Турции.

Давид Энгельс: Конечно же, нет: оборонные бюджеты в Европе еще никогда не были так малы, а перспектива войны на континенте не принимается всерьез со времен падения берлинской стены. Более того, расширение Европейского Союза, глубокая рецессия на континенте и внутренне протестное движение могут стать тяжелым грузом в принятии решений и препятствием для формирования сильной и согласованной политики, по крайней мере, со стороны европейских союзников.

Тем не менее, было бы наивно разыгрывать карту страха, как это делают большинство нынешних политиков: не стоит забывать, что на военные расходы США и европейских стран приходится 68% оборонных затрат всего мира, и военный потенциал России с ее 5% не выглядит на этом фоне существенным. Настоящая проблема касается скорее не стратегии, а политики. Путин пользуется главным образом не нашей военной слабостью, а нашей политической разобщенностью и идеологическим упадком. С его точки зрения он совершенно прав, потому что отстаиваемые им политические идеалы (консерватизм, патриотизм, христианство и т.д.) противоположны тем, которые, как считается, защищает политкорректная политическая элита на Западе.

Александр Мельник: Североатлантический альянс, как и вся совокупность транснациональных институтов, в настоящий момент ищет новое самосознание в свете колоссальных геополитических преобразований, которые произошли в мире после его формирования по окончании Второй мировой войны. После падения берлинской стены в ноябре 1989 года и распада Советского Союза в декабре 1991 года крушение биполярного мирового порядка (он содержал в себе исходившую от коммунистической системы угрозу) вовсе не унесло с собой смысл существования НАТО, как надеялись многие. Главной задачей организации так и осталось обеспечение защиты (и, следовательно, укрепление мира и предотвращение войны) на европейском континенте и во всем мире благодаря прямому и активному участию США, единственной демократической державы, которой по силам справиться с подобной задачей.   

Нужно признать, что революционные изменения в геополитической сфере, которые отмели в сторону старые ориентиры, застали нынешнее руководство НАТО врасплох. Несмотря на значительные финансовые ресурсы и огромное множество разнообразных экспертных групп, они, как мне кажется, отстают в понимании эпохи и ее концепций, цепляются за пропахшее нафталином мировоззрение прошлого века. Поэтому сегодня нам нужно освежить, перезапустить эту важнейшую структуру, которая в момент своего формирования стала продуктом активной и решительной геополитической стратегии.

Отцы-основатели НАТО умели смотреть в будущее. Они проявили решительный настрой и сформировали настоящий долгосрочный проект с прицелом на будущее. Этих качеств сегодня остро не хватает политическим лидерам западных стран. Им нужно понять XXI век, на котором оставили отпечаток глобализация (она в некотором роде уменьшает нашу планету посредством новых технологий) и бесконтрольное развитие конфликтов совершенного нового типа. Адаптация методов работы к новым ключевым глобальным проблемам, решительный взгляд в будущее, четкое определение новых угроз — вот, чем нужно в срочном порядке заняться альянсу в этот период перемен. 

— Можно ли сказать, что региональные конфликты и продвижение исламского терроризма на Ближнем Востоке и Африке опровергают теорию «конца истории» Фрэнсиса Фукуямы, который считал, что после распада советского блока вся планета мирно объединится под знаменем либеральной демократии?

Александр дель Валль: Разумеется. Эта теория дала толчок распространению представления о том, что опирающийся на идеи свободной торговли и прав человека глобализованный мир является лучшим из миров, потому что его несет на плечах «победившая» в холодной войне Америка. Она опиралась на идеалистическое представление, которое, тем не менее, смогло заметно повысить привлекательность американской сверхдержавы. Нужно признать, что бесспорный вывод о превосходстве западной модели рыночной экономики над социалистической и тоталитарной советской моделью использовался для оправдания опасной интернационалистской и утопистской идеологии, стремившейся убедить нас в том, что у нас не осталось других врагов, кроме наших собственных шовинистских пережитков, с которыми любой ценой необходимо бороться ради мира во всем мире. Это искаженное и нереалистичное мировоззрение заставило нас поверить в то, что после гибели коммунистического чудища в мире больше не осталось «злодеев». Оно помешало нам осознать тот факт, что мир стал еще опаснее, чем во время холодной войны, и что на смену красному тоталитаризму пришел зеленый тоталитаризм радикального исламизма. Бороться с ним оказалось еще сложнее, потому что он черпает силы в той самой глобализации (социальные сети, общемировые средства связи, иммиграция и т.д.), которую Фрэнсис Фукуяма и Ален Менк неизменно считали «счастливой».

Сегодня помимо транснациональной исламистской угрозы, которую воплощают в себе Исламское государство в Ираке и Сирии и «Аль-Каида», нам приходится иметь дело с новыми и как никогда конкурентоспособными центрами мощи вроде Индии, Китая, России, суннитской группы стран Организации исламского сотрудничества и государств «боливарианской революции» в Латинской Америке. Все они, так или иначе, сильны, находятся в условиях конкуренции и могут все активнее развивать «горизонтальные альянсы», которые способны бросить вызов доминирующему положению Америки и Запада.

Этот многополярный мир несет на себе явный отпечаток возвращения реальной политики суверенных государств, что особенно заметно на фоне потерявшей суверенитет и ослабленной старой Европы. Здесь также дают о себе знать отрицательные последствия столь дорогой для Фукуямы глобализации: речь идет о появлении городов-государств и неправовых зон, которые совершенно неподконтрольны западным или незападным центрам влияния. Глобализация и вызванный ею упадок престижа национального государства как никогда играют на руку неконтролируемым экстратерриториальным образованиям, международным компаниям, которые губят собственные страны, перенося производство в менее развитые страны с более дешевой рабочей силой, террористическим геополитическим образованиям вроде Исламского государства в Ираке и т.д. Сегодня ситуация отличается полным отсутствием определенности и серьезными разногласиями между полюсами влияния насчет организации мира. Кроме того, возникает все больше зон, где воцарился хаос на руинах потерявших суверенитет государств. Старая Европа в свою очередь стала «ничьей землей» в геополитическом плане, зоной отсутствия суверенитета, которая открыта для всех ветров и соперничества соседних держав. НАТО уже давно пора, наконец, приспособиться к новой ситуации и найти ответ на все многообразные транснациональные угрозы, источником которых нередко становятся поднявшиеся на волне глобализации нетрадиционные образования вроде Исламского государства в Ираке и Сирии.

Давид Энгельс: Разумеется. В том виде, в каком она была сформирована, эта идея была совершенно абсурдной и оправдывалась исключительно оптимистическим применением гегелевской телеологии. Любая книга по истории служит доказательством тому, что она никогда не заканчивается, потому что война, агрессия, стремление к прибыли и в целом жажда новизны всегда были и будут частью человека. Демократия на западный манер, «понять, значит простить», идеализация разнообразия и неоклассический либерализм — все это определенно не станет последним словом в истории человечества. Что, кстати говоря, и к лучшему.

Тем не менее Фукуяма, к сожалению, был прав в своем выводе о том, что западная ситуация достигла некоего динамического предела, и что следующие десятилетия или даже столетия будут характеризоваться определенной «постисторической» стагнацией, которая может наилучшим образом обеспечить защиту наших прошлых приобретений, примерно как во времена Римской империи политика цезарей была ориентирована на сохранение устоявшихся материальных структур и культурных идеалов без существенных попыток продвинуть историю вперед.

Александр Мельник: Надежды Фрэнсиса Фукуямы зародились на все еще дымившихся останках ужасного преступления против человечности, которым был коммунизм (он, кстати говоря, так и не попал на суд истории), однако они исчерпали себя, уткнувшись лбом в стену жестокой реальности современного мира. К несчастью для всех нас, потому что это была прекрасная картина будущего, которая сделала бы XXI век веком всеобщего процветания с опорой на консенсус вокруг основополагающих понятий человеческого существования, где центральное положение отводилось бы личной свободе. Поэтому я бы не стал возлагать ответственность за бушующие сейчас на нашей планете кризисы и катастрофы на одного американского геополитика, который сумел уловить и передать в своем мировом бестселлере дух времени в определенный момент исторического развития.

Да, сейчас ни о каком мире во всем мире говорить не приходится, и, наверное, он стал еще более опасным, чем во времена холодной войны, однако я убежден, что личная свобода каждого человека, независимо от его страны, мнений и убеждений, этнического происхождения, цвета кожи т.д. все равно и дальше играет основополагающую роль в современном демократическом обществе (когда я говорю «демократическом», то имею в виду широкий смысл понятия «демократия», который предполагает учет местных особенностей). Иначе говоря, в контексте описанного Фрэнсисом Фукуямой общества эта свобода представляет собой необходимое условие развития и стремления к новым вершинам в глобальном и взаимосвязанном мире XXI века.

— Можно ли выделить некие конфликты, этапы и ключевые даты, которые сыграли наиболее заметную роль в изменении отношения Запада, его постепенном отходе от логики войны за последние десятилетия? Как рассуждало его руководство?

Александр дель Валль: В том, что касается США, они на самом деле так и не отошли от логики войны. Сегодня именно война позволяет Америке отвлечь внимание от своего политического и экономического упадка и остаться лидером в геополитическом плане. Европа же еще много лет назад сформировала себе образ «континента процветания, мира и диалога цивилизаций» и «аполитической зоны», которой больше не нужно четко определять друзей и врагов, потому что у нее нет ярко выраженного самосознания, четко очерченной географической или идеологической границы и т.д.

Вместо того чтобы заниматься развитием проекта укрепления собственной мощи с опорой на прочные ценностные основания (ценности христиано-иудейской и греко-латинской цивилизаций), с конца холодной войны старая Европа полностью отказалась от четкой позиции в данной сфере. Она превратилась в испытательную лабораторию теории глобализма Юргена Хабермаса (Jürgen Habermas), официального философа Европейского Союза: он предлагает уничтожить самосознание европейцев в угоду правам человека, абстрактому «конституционно-юридическому патриотизму» и защите всех неевропейских и сексуальных меньшинств, которые неизменно «угнетает» белое христианское большинство, несущее на себе коллективную вину за наследие крестовых походов, колониализма и холокоста. Эта идеология Европейского Союза ярко проявляется в целом ряде документов Европейской комиссии. Я, кстати говоря, подробно рассказываю о них в моей последней книге «Западный комплекс: договоренность о снятии вины» (Le complexe occidental, petit traité de déculpabilisation). Сегодня Европа полностью отказалась от мысли о насилии, войне и даже самообороне. Нежелание признать существование реальных угроз и врагов делает самооборону фактически бесполезной, тем более что защита континента фактически обеспечивается США: это очень удобно для уставших от былых гражданских войн государств, которые больше не хотят вкладывать бюджетные деньги в оборону.

По сути, все началось с соглашений в Ялте (1945) и Потсдаме (1949): они стали предвестниками биполярного мирового порядка и НАТО, которое оказалось куда эффективнее ООН для защиты демократий той эпохи. Далее, ключевой датой стало основание Европейского Союза в 1950-х годах, в фундамент которого легла сильнейшая зависимость от Америки как от кредитора и защитника. На европейском руководстве лежала печать психологической травмы «европейских гражданских войн», и оно посчитало, что существовавшее самосознание было чересчур агрессивным и воинственным, и что его необходимо было заменить условными ценностями Хабермаса, оправдав тем самым полное отсутствие необходимости в самообороне. Впоследствии это мировоззрение лишь упрочило свои позиции после падения берлинской стены в 1989 году и исчезновения советской угрозы. 

Как бы то ни было, за последние 10 лет мы все стали свидетелями катастрофических последствий американо-натовских войн в Ираке (1991), Косове (1999) и снова в Ираке (2003), тогда как корни нынешнего украинского кризиса совершенно явно уходят в «бархатные революции» в Восточной Европе и на Кавказе и слишком быстрое принятие в НАТО и в Европейский Союз бывших стран-членов Организации Варшавского договора, которые являются частью ближнего зарубежья России. К сожалению, западные стратеги начали окружение постсоветской России со свержением союзных ей режимов. Тем самым они стремились вызвать у нее жесткую реакцию, чтобы вновь создать у всех представление о «российской угрозе». Путина сегодня считают чуть ли не новым Сталиным, самым опасным главой государства во всем мире. В этом уверены многие люди на Западе под воздействием опасных идей натовских государств, которые мыслят по лекалам холодной войны и не хотят позволить России стать частью Запада, если та сохранит национализм и будет отстаивать свой суверенитет.

Таким образом, НАТО вновь возвращается к акцентам холодной войны (нынешняя ситуация на Украине служит наглядным тому подтверждением), представляя себя «защитником» Европы от угрозы в лице «злого Путина», в первую очередь по отношению к бывшим коммунистическим республикам вроде Прибалтики, Польши и Чехии, которые присоединились к Европейскому Союзу в 2000-х годах, заметно усилив его антироссийский настрой. Как мне кажется, сейчас нам наоборот нужно сделать все возможное, чтобы сблизить Россию с Западом, а не подталкивать ее к ненужным крайностям. Решением может стать «финляндизация» Украины и четкое определение границ ЕС и НАТО без дальнейшего расширения на восток.   

Давид Энгельс: Ключевым моментом стал 1945 или, если хотите, 1939 год. Вторая мировая война положила конец всем колониальным державам, а освобождение (или разрушение?) армиями Америки и Советского Союза объединенной против воли фашизмом Европы очень серьезно поставило под сомнение нравственные основания и материальные возможности континента играть роль первого плана в истории. С тех пор Европа во главе с Германией начала превращаться в вассала своих могучих соседей и погрязать в своеобразном политическом мазохизме, который, кстати, дает ей определенные преимущества. Дело в том, что отказ от политической роли первого плана позволяет сохранить определенное нравственное превосходство (оно весьма удобно при общении с электоратом), скрыть собственное политическое бессилие и избежать идеологических вопросов, которые неизменно встают после гибели солдат в боях. Арабская весна уже серьезно поставила под сомнение эту логику, а украинский кризис окончательно подтвердил, что она не может служить долгосрочной стратегией без риска окончательно растерять доверие к себе на международной арене и подставить под удар наше будущее.    

Александр Мельник: Если говорить о поведении Запада, я бы провел здесь черту между Европой и США. Европа постепенно убрала само понятие войны из собственного мировоззрения и сделала ставку исключительно на свою «мягкую силу» (привлекательность ее примера мирного существования), которая к тому же замедлила развитие новых полюсов влияния, в первую очередь в Азии и Южной Америке.

США в свою очередь не убрали из принятых ими методов работы применение оружия в международных конфликтах и продолжают действовать так до сих пор. Получается настоящая дихотомия «Марса» и «Венеры», силы и слабости. Об этом пишет американский политолог Роберт Каган (Robert Kagan) в вышедшей в 2003 году книге «Сила и рай на Земле: Америка и Европа в новом мировом порядке» (Of Paradise and Power: America and Europe in the New World Order): европейцы пришли с Венеры, привязаны к «постисторическому раю» и «вечному миру» Иммануила Канта, тогда как американцы — выходцы с Марса, которые считают конфликты неотъемлемой частью отношений государств и наций. 

В настоящий момент актуальные события и новости жестко ставят нас лицом к лицу с войнами и зверствами, которые как эпидемия распространяются по нашей планете. Картину еще больше сгущают социальные сети, которые немедленно делают происходящее видимым для всех народов. Будь то военнопленные, которых выставили напоказ перед беснующейся толпой пророссийские террористы в Донбассе, или снятые практически в прямом эфире казни американских журналистов, ужасающее варварство современной эпохи распространяется, множится, обращается к нам, каждый день заглядывает в наши дома. В отличие от всех прошлых прецедентов, эта новая банальность зла носит внезапный и глобальный характер. Сегодня она находится на расстоянии одного щелчка мышкой.

— Недавно Барак Обама заявил, что у него нет стратегии борьбы с Исламским государством. Означает ли это заявление, что Запад «отрекся от своей судьбы» и в некотором роде потерял ориентиры?

Давид Энгельс: Безусловно. Еще 100 лет назад европейские державы отправили бы крупные военные контингенты, чтобы защитить не только собственные ключевые интересы, но и будущее христиан на Ближнем Востоке. Они бы попросту оккупировали страны, чтобы силой установить в них мир. Сегодня нечто подобное уже невозможно. В военном плане западные державы растеряли технологическое преимущество, начав поставки оружия по всему миру. В идеологическом плане принятие универсалистской политкорректной идеологии делает невозможным равнение на христианство, тем более что это может еще больше обострить недовольство сформировавшихся в результате иммиграции меньшинств. В стратегическом плане афганский и иракский опыт показал, что военное вмешательство влечет за собой большие людские потери для союзных сил, а это становится все более неприемлемым для властей в нынешнюю эпоху «чистых» войн, если они хотят добиться переизбрания.     

— С чем связана такая наивность Запада, как его народов, так и их руководства, которые привыкли к миру при том, что их враги по-прежнему стремятся к войне?

Александр дель Валль: В этом и заключается главная проблема Европы: выход из истории, отсутствие стремления к мощи и настоящей геополитики, нежелание признать существование угроз и врагов. Это политика страуса, который прячет голову в песок. Она проливает свет на порожденные чувством вины малодушие и отказ признать действительность. Сегодня главный враг Европы не Исламское государство, а ненависть к себе. Когда мы придерживаемся миролюбия в самом что ни на есть ханжеском смысле этого слова, перекладываем нашу безопасность на плечи третьей державы и строим европейский идеал на основе отказа от концепции национального государства и демонизации суверенитета и защиты нашей собственной цивилизации, мы тем самым формируем совершенно утопическую мазохистскую идеологию, которая оправдывает отказ от самозащиты и, следовательно, перечеркивает наше собственное будущее. Эта риторика сразу стала своеобразным семантическим вирусом, семантической черной дырой, то есть утопической нравоучительной идеологией, которая не допускает возражений и поэтому представляет большую опасность, подавляя любые ростки инакомыслия (сила политкорректности). К сожалению, Европа стала континентом страха и чувства вины.  

Давид Энгельс: Сегодня мы все пожинаем плоды слепоты, которая намеренно культивировалась в течение нескольких десятилетий. Наши идеологи навязали нам роль «мирной», «толерантной» и «демократической» силы, создав тем самым условия для небывалого разгула доведенного до крайности капитализма и систематического разрушения национальных государств. Все это — два обязательных условия сохранения американской гегемонии в мире.

Вместо того чтобы осознать, что нас окружают враги, мы позволили себе увлечься абсурдным представлением мира, который якобы застыл в блаженном восхищении перед нравственным превосходством западных наций и горит желанием взять с них пример. На самом деле все обстоит с точностью до наоборот, и нам пора бы это понять. Такая наивно-выжидательная позиция нанесла сильнейший удар по нашей оборонной политике и создает серьезную угрозу для безопасности западных наций не только в «традиционном» плане, но и с точки зрения готовности к возможным терактам или крупным беспорядкам вышедших из иммиграции слоев населения.    

Александр Мельник: Главная причина носит географическо-философский характер и кроется в тех трудностях, которые испытывает Запад с переосмыслением XXI века. Речь идет о кардинальных переменах в мире (они сравнимы с эпохой Возрождения конца XV — начала XVI века), где старые слова (время, пространство, государство, экономика, политика и т.д.) могут приобретать совершенно новые значения.

Кроме того, Запад постепенно привык к комфорту, синонимом которого стал статус-кво. Этот комфорт касается одновременно материальной и интеллектуальной стороны. Материальное благополучие обеспечивается социальным государством, хотя то постепенно и превратилось в тень самого себя, исчерпав все ресурсы и став неработающим или даже контрпродуктивным образованием. Интеллектуальный комфорт заключается в высокомерии, сформировавшемся у людей на Западе восприятии самих себя как стоящих выше всех остальных «хозяев мира». Более того, будущее, по их мнению, станет лишь автоматическим повторением славного прошлого. На самом же деле реальная обстановка в мире невероятно далека от этого безнадежно устаревшего мировоззрения, которое засоряет западные умы и порождает поистине безграничную ненависть со стороны тех, кто считает себя униженным (по большей части, необоснованно) западным высокомерием.

— Получается, что наивно-выжидательная позиция нанесла удар по нашей оборонной политике и поставила под угрозу безопасность западных наций?

Александр дель Валль: Да, однако это сокращение европейских оборонных бюджетов также связано с социальным государством, которое, как правило, способствует расширению социальных расходов в ущерб военным затратам. Таким образом, у этих стран не может быть самодостаточной обороны в отличие от либеральных государств вроде США и Великобритании или националистических государств (Россия, Китай, Индонезия и т.д.). В результате категорически не принимающее понятие «враг» социальное государство больше не обеспечивает выполнение лежащих на нем важнейших задач, таких как безопасность и защита граждан, собственности, территории и границ. Сегодня социальное государство, по сути, лишило себя права на насилие, которое, по Марку Веберу, как раз и является уделом государственной власти. В перспективе главную угрозу для выживания европейских народов представляет не Россия, Китай, исламский терроризм, американский империализм или даже массовая иммиграция, а открытое признание собственной огромной слабости, которое не может не прилечь внимание хищников со всего мира к европейским пацифистам и капитулянтам.   

Александр Мельник: Ответом, разумеется, будет «да». Глобализация мира подразумевает и глобализацию новых угроз для безопасности. В нынешний ключевой период истории природа угроз изменилась, сместив идеологические и государственные вопросы в сферу бессознательного, которое не поддается количественному описанию в рациональных понятиях. Все это говорит о сотрясающих основы людской психологии конфликтах самосознаний, религий и цивилизаций. Опасность туманна и вездесуща, а врагом движет ненависть и воображаемое или реальное унижение. Он тайно продвигается вперед, наплевав на границы.

— Но разве в то же самое время военно-промышленный комплекс западных стран не способствовал формированию локальных конфликтов, самым что ни на есть циничным и двуличным образом?

Александр дель Валль: Военно-промышленный комплекс определенно стремится продать свое оружие, причем совершенно неважно кому. Однако есть тому и другие причины. Некоторые войны вроде недавнего конфликта в Ливии или Косове (1999) отчасти велись по внутренним политическим причинам. Сегодня сформировавшаяся у нас система настолько погрязла в «медиакратии» и обеднела в политическом плане, что главе государства не остается ничего, кроме как свергать режим какой-нибудь страны и называть ее злейшим врагом, хотя еще две недели назад она могла быть для него ценнейшим союзником. Так, во время арабских революций некоторые государства всего за несколько дней превратились из друзей и союзников (Тунис, Египет и в меньшей степени Ливия и Сирия, которая некоторым образом вернулась в сообщество наций) во врагов, хотя измениться за столь короткий срок они никак не могли. Европа обладает настолько слабым политическим сознанием и так подвержена влиянию любой идеологии чувства вины и самым разным информационным слухам, что глава государства сегодня может начать конфликт только по соображениям личного престижа и внутренней политики. Его действия нацелены исключительно на переизбрание и могут не соответствовать национальным интересам страны.  

Давид Энгельс: Разумеется. Было бы глупо верить в то, что наша неспособность сформировать настоящую внешнюю политику мешает представителям политических, военных и экономических кругов проводить вмешательства и отстаивать собственные интересы. Их действия делают положение Европы в мире еще более деликатным, потому что противостояния нравоучительной снисходительности политических лидеров и интервенционистской стратегии некоторых полунезависимых институтов уже породили обвинения в том, что мы ведем исключительно лицемерную политику.

Александр Мельник: В нынешнем сумасшедшем калейдоскопе вертящихся вокруг нас международных новостей каждому необходимо уметь отделять первичное от вторичного, правду от лжи, не ошибиться с эпохой, настоящими врагами и друзьями (или союзниками).

Так, хотя Западу, к сожалению, действительно нередко бывают свойственны цинизм и двуличие (как мне кажется, это противоречит основополагающим ценностям западной цивилизации), ответственность за корни зла, за возникновение бушующих сегодня в мире войн и конфликтов, вряд ли можно возложить на западные страны. Так, например, Ливия не имеет ничего общего с предполагаемыми аппетитами военно-промышленных комплексов западных государств, и (пусть и далеко не идеальное) вмешательство Франции и Великобритании было вызвано множеством подтвержденных и неприемлемых кровавых расправ, которые устроил диктатор против собственного народа на глазах всего мира.

Военное вмешательство по сей остается неизбежным и необходимым инструментом, однако для его эффективности требуются быстрота, нацеленность и реализация в рамках коалиций, которые формируются в зависимости от изменчивых условий и с опорой на общие ценности. Вмешательство должно уничтожить зло на корню, немедленно открыть горизонт для восстановления страны и не допустить постепенного обострения ситуации с трагическими последствиями, как это сегодня происходит в Сирии.   

— Какие опасности создает для Запада этот выжидательный пацифизм сегодня и завтра?

Давид Энгельс: Если проще, речь идет о войне. Тем не менее, лично мне не особенно верится в опасность войны с Россией с учетом отсутствия должной подготовки с обеих сторон и, в целом, не такой уж существенной природы конфликта. Здесь я должен сказать, что нынешний спор с Россией (рано или поздно, его было бы все равно не избежать) подталкивает нас к, казалось бы, противоестественной политике: если мы хотим действовать в долгосрочных интересах европейского континента, нам необходимо понять, что мы могли бы гораздо больше выиграть от устойчивого альянса с Россией. Ее богатства и территория обеспечили бы небывалые перспективы расширения для европейских сил в отличие от США, которые заставляют всех плясать под свою дудку и умело пользуются стратегией «разделяй и властвуй», чтобы сохранить свое влияние на континенте.

Поэтому чем дольше Европа будет тянуть с формированием настоящей общей внешней и оборонной политики, тем больше для всех нас риск оказаться в одиночестве и окончательно подорвать доверие к себе. Все это может очень дорого нам обойтись, если через несколько лет нам придется встать лицом к лицу перед угрозой, которая сейчас набирает силу на другом берегу Средиземного моря и в Азии…

Александр Мельник: Такой выжидательный пацифизм (как мне кажется, он представляет собой синоним неверного восприятия современного мира) может бросить тень на изначальные западные ценности (личная свобода, уважение к законам, демократия, терпимость), сделать их чем-то почти что старомодным и отжившим свое. Он может убрать Запад с первых позиций в мире завтрашнего дня, в котором, если следовать этой гипотезе, будут всем заправлять душащие свободу автократии.   

Александ дель Валль (Alexandre del Valle) — признанный эксперт в сфере геополитики, преподаватель международных отношений в Университете Метца и бывший сотрудник газеты France Soir.

Давид Энгельс (David Engels) — историк, преподаватель Брюссельского свободного университета.

Александр Мельник — бывший сотрудник посольства России, преподаватель геополитики в бизнес-школе ICN Нанси-Мец.