Если бы российское руководство противилось подписанию соглашения об ассоциации Украины с ЕС только из-за возможных негативных последствий для экономики России, то Москва могла бы предъявить свои претензии еще до начала протестов против режима Януковича. У Москвы было достаточно времени для этого. Реакция ЕС наверняка была бы такой же, как десять лет назад, когда Россия выразила сомнения по поводу программы Восточного партнерства, то есть Брюссель сделал бы шаг навстречу Москве. Но Путина в отношении Украины волновали не экономика и компромиссы, а сферы влияния. Именно поэтому он поставил Украину перед выбором и оказывает на нее сильное экономическое давление, пытаясь «загнать» страну в Таможенный союз.
На этом фоне решение ЕС уступить России в том, что касается соглашения об ассоциации Украины с ЕС, оставляет неприятный осадок. Однако эта мнимая податливость в отношении агрессора не может навредить. События последних недель показали, что российское руководство не чурается того, чтобы подогревать конфликт, если Россию вынуждают перейти к обороне. Но выиграть войну с Россией Украина не может: для этого у нее нет ни военного, ни экономического потенциала. А у Евросоюза мало средств для оказания стране эффективной поддержки, тем более - в отсутствии соответствующего желания со стороны некоторых стран ЕС. Учитывая данные обстоятельства, Киеву следовало бы приложить все усилия и начать другую войну — против системной коррупции и за правовое государство. Именно эти требования выдвигали демонстранты на Майдане.
Шансы на победу в такой войне будут особенно велики, если на востоке Украины прекратится стрельба. С этой точки зрения оправдано и принятие закона об особом статусе (в отдельных районах Донецкой и Луганской областей — прим. пер.) в день, когда украинский парламент ратифицировал соглашение об ассоциации с ЕС. Закон не способствует решению конфликта, а усиливает опасность того, что в районе Донецка и Луганска появятся подконтрольные России мнимые государства. С другой стороны, Украина, возможно, выиграет таким образом время и вместе с ним шанс — по крайней мере теоретически — на то, что Москва откажется от конфронтационного курса.